В водах реки — семьдесят видов рыб. Нам достался только один — местный сом в количестве трех больших штук. За два часа это негусто. Но, как выяснилось, мы просто не умеем их ловить. Жители дельты, бушмены в том числе, справляются с задачей по-другому. Набирают диких плодов, местное название «фиваберитри» (латинского узнать не удалось), жгут на костре, высыпают вечером в стоячую прибрежную воду золу, а утром собирают в ней полудохлую рыбу. Спрашиваем: «Зола ядовитая?» — «Да». — «Так, значит, и рыба ядовитая». «Нет, рыба вкусная»… Этими загадочными плодами до сих пор лечат от ряда заболеваний, ими же питаются жирафы и слоны. Думается, если бы мы отведали той рыбы, то, наверное, уже бы не писали о Ботсване. Но на то они и бушмены — верные чада природы, выстроившие особые отношения с ней: они верят во «взаимозачетные», родственные связи со своим диким миром. Их охотничий образ жизни был в значительной мере уничтожен современным человеком. Но сохранившиеся свидетельства — наскальные рисунки, оставленные предками, и записи путешественников красноречиво говорят о способностях мирного сосуществования этого племени со всем, что их окружает. «Бушмены», коренные обитатели дельты, буквально означают «тех, кто собирает дикую пищу». Именно — собирают. Они до сих пор готовят червей мопане, обитающих на одноименных кустах (которые являются любимой, а главное, очень питательной пищей слонов). Разжигают возле термитников костры — насекомые подлетают к огню и «без крови» становятся практически готовым и очень популярным блюдом. Бушменское единение с природой отразилось даже в их артикуляции: только они могут произносить по-особенному «x», «q» и сочетание «xhl», производя трудновыразимый клецкающий звук, опять же изначально — для подражания животным…

Мы колесим по саванне и бушам, перебираясь из лагеря в лагерь. Ночевать под открытым небом здесь и вправду нельзя. Можно стать хорошим ужином для многочисленных животных, и рассказы гидов еще раз подтверждают это. Накануне нашего приезда в одном из лагерей лев напал даже на рейнджера, опытного и обученного человека.

...И вновь пять утра. Уже привычное время для пробуждения: и птицы «трубят» с этого часа, и ежедневные походы начинаются с него же. Позади — бессонная ночь: к бурной радости немногочисленного местного населения мы, дорогие гости, стали дорогими вдвойне, потому что «привезли им» такой долгожданный дождь. Нет, это был даже не дождь, а ливень, с громом и шквальным ветром, который сотрясал и без того хлипкие деревянные домики на деревянных же «ногах». Треск за окном, представляющим сетку, стоял такой, что казалось, падают деревья. И правильно казалось: на утро тропинки к домам были завалены. Кто-то с этих деревьев бухался на крышу, скакал по ней, визжал и даже «смеялся» в голос. Вот тут-то вспомнился недопитый вечером ром, потому что тот, кто допил, ничего происходящего не слышал. В пятнадцати метрах от дома всю ночь чавкали бегемоты — как же хорошо им было в этом разгуле природы. Позже кассета с записью звуков африканской ночи, привезенная в Москву , стала для многих неразгаданным ребусом, выдвигались предположения, что на пленке — землетрясение и даже охота на бегемота под дождем.

Небольшим отрядом в составе четырех человек и двух вооруженных гидов идем на пешую прогулку по Африке. Небольшим — потому, что любителей зоологии и ботаники оказалось в наших рядах немного. А зря. Едва мы перебрались на лодке через озеро и наткнулись на первые «знаки» присутствия животных, как тут же доверились нашим рейнджерам, рассказывающим о здешних флоре и фауне наперебой, еще больше. Эти верные дети природы продемонстрировали нам давнюю местную игру: положив по одному «знаку» на язык, они стали соревноваться, кто дальше это плюнет. (И уверяем вас, плевались они отнюдь не с надеждой на чаевые, деньгами здесь можно обидеть.) Вообще эти «знаки» для местных — книга. На протяжении всей прогулки мы узнали о повадках животных столько, сколько не найдешь в научном труде. Что ели слоны, кто из них болен, кто здоров, сколько самцов импала (вид антилоп) на этой территории, кто из них молод, кто стар, когда здесь в последний раз были львы? И так далее. Когда же один из гидов лихо вскочил на термитник, а мы попытались его унять, — нам объяснили, что если ходов в термитнике не видно, то насекомые неактивны и до окружающего мира им нет никакого дела. И еще, оказывается, здесь существуют огромные острова, созданные именно термитами. Вот такое созидание.

Чудесное утро! Африка, умытая дождем, преобразилась, местами расцвела, стада антилоп «порыжели», и некоторые из них так одурманились свежестью, что бродили от нас в двадцати метрах. Умиротворенные «первозданным хаосом», в который безоговорочно верят бушмены, мы вернулись в лагерь и застали веселое пробуждение наших коллег: одни ходили и изучали следы животного, пожевавшего пачку забытых на веранде сигарет, другие делились впечатлениями о страшных ночных звуках. Кто-то пил чай в компании с обезьянами, подкидывая им печенье, а на обеденном столе, возле оставленной масленки, сидела неведомая птица, сверкающая на солнце, как сапфир, и методично доклевывала масло. Но самое веселье было впереди. Оказывается, ночью один из наших сотоварищей, слушая гром и треск, подошел к окну, все тому же — сетчатому, и закурил. Сигарета осветила темноту перед ним, и ее огонек слегка в чем-то отразился. Человек замер, а потом вдруг непонятно зачем схватился за свисток, но, к счастью, был вовремя остановлен напарником: с другой стороны сетки на них в упор смотрели два слоновьих глаза…

И свыкнуться со всем этим невозможно. Это не страна, а сплошная провокация, где кажется: ну что еще можно увидеть и чему удивиться, но проходит час, другой, и ты видишь то, что затмевает предыдущую картинку, и взрослые люди становятся детьми, вставляя в фотоаппарат сотую пленку. Едешь в машине — снимаешь ландшафт, который меняется с каждым десятком километров: вот марсианский пейзаж, с пепельной землей и такими же пепельными, причудливыми в очертаниях деревьями, то они абсолютно голые, безжизненные, то вдруг живые, изумрудные. Вот дикие, непролазные заросли, где ветви разных стволов вплелись друг в друга, — и все колышется и шевелится без ветра. Вышел из автомобиля — перед глазами диковинные птицы, красные, зеленые, белые плоды, огромные термитники, которые на закате кажутся силуэтами людей. Отправляешься в саванну на открытой машине — наблюдаешь безмолвно за слонами, играющими с водой, за львицами, раскинувшимися прямо у колеса. Вот одна из них подошла практически вплотную, ты слышишь ее дыхание и, видимо, бледнеешь: «Что, страшно?» Как ответить на этот вопрос, если несколько секунд назад тебя будто не стало, будто ушло само сознание: жива ты или уже мертва? То ли от страха, то ли от восторга перед этими леденящими душу зелеными глазами.

Елена Краснова

Большинство из нас считают, что цыган в толпе отличить легко и просто. Бытует давно и четко сформировавшийся образ: женщины в длинных цветных юбках, которые пристают на улице с гаданиями или попрошайничают вместе со своими детьми. И смуглые, кудрявые мужчины в рубашках навыпуск…

На самом деле подавляющее большинство современных цыган этому образу не соответствуют. Многие из них уже в котором поколении обладают вполне славянской внешностью, да и заняты самым широким кругом дел: среди моих знакомых есть рабочие, врачи, учителя, шоферы, скотоводы, писатели, летчики, артисты и так далее. Они одеты, как мы. Они говорят по-русски без акцента. Их дети ходят в наши школы и поступают в наши институты.

Второй укоренившийся стереотип менее распространен, но все же мы привыкли воспринимать этот народ как единый, «монолитный». Между тем при ближайшем рассмотрении бросается в глаза именно пестрота цыганского мира, сходная с пестротой цыганских одежд. Так, раньше этих выходцев из Индии подразделяли на кочевых и оседлых. Сейчас свое жилье есть практически у всех, включая даже тех, кто все еще проводит некоторую часть времени на заработках.