Дэниел вызывающе посмотрел на них, но не увидел на лицах ни возмущения, ни осуждения, только сочувствие его горю.

Упав на колени, он склонился над Лорелеей и зарылся лицом в душистый шелк ее волос.

— Прошу тебя, не оставляй меня, — умолял он. — Пожалуйста.

Для Дэниела любить Лорелею означало бороться за нее. И если он потеряет ее сейчас, то до конца жизни лишится покоя и счастья.

Его страстные мольбы громким шепотом разносились по лазарету. Палата давно опустела. Монахи и послушники отправились в приютскую церковь, чтобы отслужить обедню за здравие Лорелеи, тактично оставив Дэниела наедине со своей болью.

Дэниел был в отчаянии. Он чувствовал себя беспомощным, скованным собственным невежеством, страхами и запоздалыми раскаяниями. Каноники обследовали Лорелею, ощупали даже самую маленькую косточку, проверяя, нет ли у нее переломов или кровотечений. Они обнаружили всего лишь несколько незначительных синяков и царапин, но никак не могли понять причину ее столь длительного бессознательного состояния. Дэниел знал, что человек может погибнуть от внутреннего кровотечения. Он отчаянно желал обладать хоть частицей знаний, хранящихся в удивительной головке Лорелеи. Она бы знала, что нужно делать. А он умел только забирать жизни людей, но не исцелять их.

Дэниел вновь склонил к ногам Лорелеи свою повинную голову.

«Господи! Умоляю тебя, не забирай ее у меня. Я так ее люблю».

Лорелея сквозь туман забытья слышала, как знакомый, такой родной голос что-то нашептывал ей. Но Дэниел был мертв. Она видела, как он упал. Лорелея заставила себя открыть глаза и уткнулась взглядом в его осунувшееся, изможденное лицо. Она, все еще не веря, с изумлением смотрела на него. Мужчина, который стоял на коленях у ее кровати с поникшей головой и сложенными в молитве руками, не был призраком. Пробиваясь сквозь сомнения и страхи, в ее груди поднималась жаркая волна любви и благодарности.

— Я никуда… не ухожу, — слабым голосом проговорила она.

Его голова взметнулась вверх.

— Лорелея?! — его лицо засветилось от радости, какой она еще никогда не видела. — Бог мой, я боялся, что ты… С тобой все в порядке?

Она тихо лежала, мысленно обследуя себя. У нее дергалась щека, ныло от падения все тело, но все ранения были легкими.

— Кажется, да. Но я очень голодна.

Его глаза засияли от бурной радости.

— Я скажу, чтобы принесли еду. Да. Тебе необходимо поесть.

Дэниел подскочил, бросился к двери и прокричал Маурико просьбу Лорелеи. В ответ до них донесся восторженный вопль.

У Лорелеи все задрожало внутри и на глаза накатились слезы. Она, наконец, дома. Здесь были друзья всей ее жизни, но, тем не менее, она затрепетала при мысли о том, что ей придется вскоре встретиться с ними. Лорелея уже больше не была тем ребенком, которого они любили, о котором заботились, которого ждали и помнили до сих пор. Ей нужно было так много всего им рассказать и объяснить, что Лорелея слегка растерялась, не зная с чего начать.

— Попроси кого-нибудь принести из ризницы дароносицу, — сказала она Дэниелу. Он посмотрел на нее и нахмурился. — Сделай то, о чем я прошу тебя, — повторила она. — Я все объясню позже. Но… пусть они дадут мне немного времени… Я еще не готова к встрече с ними.

Дэниел передал ее просьбу братьям, ухаживающим за больными, потом придвинул ближе к кровати табурет и сел. В его глазах все еще светилась необычайная радость, словно солнечный свет рассеял все тени, таившиеся в их глубине.

Лорелея приподнялась на локте. От легкого головокружения в глазах потемнело. Сознание того, что она своими руками убила человека, разрывало ей сердце.

— Я убила отца Эмиля.

— Я знаю. Это моя вина. Я должен был…

— Нет, Дэниел. Он умер от моей руки.

Ему очень хотелось прижать ее к себе и утешить, но он оставался неподвижным, глядя на Лорелею полными боли глазами.

— Я думала, что он убил тебя, — проговорила она, — я видела, как ты упал.

— Я упал, но пуля пролетела мимо.

— Я убила человека, — повторила она.

Он наклонился вперед. После минуты раздумий положил свою загрубевшую ладонь на ее руку.

— Ты убила чудовище, — произнес он. — Он не был служителем Бога, а известным якобинцем, убийцей.

— Он хотел стать настоятелем. А еще он хотел прибрать к рукам мое наследство, завещанное моим отцом — Людовиком XVI.

— Отец Джулиан рассказал тебе о сокровищах?

— Перед самой смертью. Поэтому отец Эмиль и увез меня из Парижа. Я думала… — она закусила губу и глубоко вздохнув, продолжила: — Я думала, что он хочет защитить меня… от тебя.

На лице Дэниела появилась гримаса боли.

— В своей жизни я наделал так много ошибок, слишком много. Но самое худшее то, что я лгал тебе и себе, отрицая свою любовь.

Она едва слушала его, погрузившись вновь в воспоминания.

— Мне нужно было придумать какой-нибудь другой способ остановить его.

— Нет, — резко сказал Дэниел. — Жизнь — это самое ценное, что у нас есть. Но отец Эмиль потерял право жить. Если бы ты пощадила его, он бы убивал снова и снова. Ты должна поверить в это, Лорелея, и больше не терзать себя раскаяниями. Она вздрогнула.

— Из-за меня погибло очень много людей. Дэниел крепко сжал ее руки.

— Не надо, Лорелея, — произнес он низким и страстным голосом. — Не смей обвинять себя. Нет твоей вины в том, что произошло.

Лорелея взвесила в уме его слова и немного успокоилась. Она знала, что сможет теперь примириться с мыслью о содеянном. Она всего лишь наказала зло, жестоко наказала.

— О боже, — проговорил Дэниел, — во всем, что случилось, ты была невинной жертвой, в то время как я…

Он вдруг резко отпустил ее руки, словно боялся заразить ее какой-то болезнью. Ему нужно было так много всего рассказать, она столько должна узнать, даже если придется признаниями причинить друг другу невыносимую душевную боль.

— Среди вещей отца Джулиана я нашла твой рюкзак, — произнесла Лорелея.

Он с трудом проглотил ком в горле. Его лицо побледнело.

— О Боже!

— Дэниел, почему ты согласился на план Жозефины?

Он провел руками по лицу, словно сдирая с него маску.

— Я считал, что нахожусь в ее власти.

— В ее власти? Ты имеешь в виду, что вы… — она замолчала и отвела взгляд, не в состоянии продолжить.

— Потому что мы были любовниками, — Дэниел выплюнул эти слова. — Это всего лишь часть всей правды. Но если бы об этом узнал Бонапарт, было бы хуже для нее, а не для меня. В ее ловушку я попал из-за Жана Мьюрона. Она угрожала расправой над ним, если я не соглашусь выполнить это задание. Стоило ей сказать только одно слово, и его бы казнили.

— Кем тебе доводится Мьюрон?

— Неважно, кем он мне доводится, — сказал Дэниел. — Важно, кем он является для Швейцарии.

— Ты скрываешь от меня еще одну тайну, — в ее голосе чувствовалась боль. — Как и все остальные многочисленные тайны, которые ты скрывал от меня с самого начала нашего знакомства. Почему ты притворялся, что потерял память после обвала? Дэниел виновато пожал плечами.

— Мне нужно было выиграть время, пока я не поправлюсь. Я догадывался, что отец Гастон понял, зачем я пришел в приют. Он пытался остановить меня, прежде чем я смог бы… — его голос затих, и он понурил голову.

— Убить меня, — закончила она за него. С чувством горького стыда она вспомнила то время, которое проводила рядом с «Вильгельмом», страстно желая его прикосновений, поцелуев, стараясь почаще оставаться с ним наедине. — У тебя было много возможностей покончить со мной. Что заставило тебя передумать?

— Ты, — признался он. — Ты, моя дорогая. Даже я был не настолько жесток, чтобы повредить хоть один волос на твоей головке.

Она вздохнула, подтянула колени к груди, удобнее устраиваясь на кровати, и оперлась о них подбородком.

— Но ты знал, что мой отец был главным виновником смерти восьмисот швейцарцев из его личной охраны. Как ты мог смотреть на меня, общаться со мною и не вспоминать об этом каждый раз?