«Что-то вы, гражданочка, юлить начали, и от основной темы отвлекаетесь… Может, скрываете что-то от органов. А?..» — насупился грозно.
Испугалась она, залепетала оправдания, (кто оправдывается — тот уж не опасен!), а я отпрессовал её ещё десятком подобных фраз, грозно посверлил её глазами — она и усохла… Закруглив спешно беседу, я выпроводил её из кабинета, тут же снял часики с запястья — и в сейф швырнул. А вечером, по пути домой, — выкинул в ближайшую мусорную урну.
Ну его к лешему… Ещё залетишь в историю из-за подобного пустяка!..
3. УБИТЫЕ И УБИЙЦЫ.
Когда пришёл на работу в угрозыск, то, помню, так боялся трупов!.. Иногда ужас какие попадались — растерзанные, с вывалившимися внутренностями, с выпученными в предсмертной муке глазищами… Смотреть — и то кошмар, а их же ещё ведь и трогать приходилось, и обыскивать, и транспортировать в морг… Только позднее понял: не мёртвых бойся — живых!.. Но всё равно, и до сего дня возиться с покойниками для меня — удовольствие ниже среднего…
Когда на труп посылают — никогда заранее не угадаешь, «хороший» ли он будет, чистенький, без дерьма и требухи, или же — вонючка, растерзанный, загаженный, вшивый…
Одному моему другу — оперу по этой части особенно везёт: как на жмура пошлют — то такая погань!. Крепких нервов парень, но и он уж занервничал, жалуется: «Ну их к чертям, мертвяков этих…Зарплата — мизер, и ту по три месяца не выплачивают… И не нанимался я к ним дерьмо убирать!.. Чего доброго, ещё и СПИД от мертвяка подцеплю!.… Нет уж, пусть лучше начальство трупы таскает!..» Конечно, такое только в курилке говорится, а напрямую перед начальством варежку не больно раззявишь!..
С годами, регулярно общаясь со всякой шушерой, постепенно теряешь веру в искренность и порядочность кого угодно… Заподозренные в тяжком преступлении (а убийство — самое тяжкое из них!) люди — даже и неплохие, даже и самые лучшие из них — уж столько раз путались и лгали передо мною на допросах!.. Немало таких, кто не умеет врать, искажает факты бездарно и бессмысленно, выдавая себя метанием глаз, дрожью пальцев, неуверенностью интонации… Но нередки и виртуозы лжи, подлинные Мастера вранья… Их вымысел — это сама Мадам Убедительность!.. Накал!.. Потрясающее кипение чувств!.. Совершенно неподдельная п о д л и н н о с т ь в каждом звуке и жесте!.. И если в итоге выясняется, что всё — лишь жалкие враки, призванная спасти злодея от кары, то диву даёшься… И когда в очередной раз слышишь чьи-либо пылкие клятвы в невиновности и горестные рыдания «неправедно оклеветанного», то кривишься скептически: «Было… уже слышал… ничего нового!.. И клялись, и рыдали, и честные глазки строили, а у самих ручонки — по локоть в крови…»
Никому не верю. И — ни во что.
Отдельная тема — исповеди уже изобличённых и признавших свою вину убийц. Когда деться уж некуда, то все они начинают одинаково — с горячего покаяния. «Ах, я — такой!.. Ах, я — сякой!.. Да как я мог содеять подобное?!. Да меня за такое сто раз четвертовать мало!..»
Но потом, яростно отхлеставшись положенное количество раз, душегуб плавно переходит к рассказу про собственную долюшку, приведшую его к подобному, и в итоге, стервец, такую жалость к себе возбуждает, что уж не сколько осуждаешь его, сколько — сочувствуешь, сопереживаешь, льёшь слёзы за его немыслимые душевные страдания, невольно гневаясь на себя и на весь угрозыск за то, что такую замечательнейшую личность вынуждены вы жестоко гноить в темнице!.. Ну а как воскликнет кровопийца с сердечной мукой: «Неужто и вы, гражданин начальник, окажись на моём месте, не убили бы эту мерзкую и подлую тварь?!», (имеется в виду превращённый в кровавую отбивную потерпевший), так прямо — таки рвётся из твоей груди пронзительное: «Да!.. Точно!.. И я, и я убил бы!.. Сто пудово!..»
Тьфу!..
Зная эту особенность общения с убийцами, давно уж ни в какие их оправдания собственных злодейств не вникаю, тем более — и не жалею из них никого… Если и над тем слезами покапать, и над этим, ещё и тем — посочувствовать, то вообще сажать — некого… Все кругом — сплошные ангелы, а что застрелил кого-то, зарезал, или забил ногами до смерти случайно оказавшуюся на пути старушку, — так это — досадная случайность, на крайняк — роковое стечение обстоятельств… Про бабку же и говорить нечего, ещё та врагиня прогресса, такую ежели не пришить — всю жизнь потом совесть грызть будет…
Отсюда вывод: никого — не жалеть. Кто чего заслужил — то пусть и имеет. За подвиг — орден, за ударный труд — деньги и славу, за мокрушество — «зона»… А сколь благородными были мотивы убийцы — пусть он сам на суде рассказывает прокурору и судьям. Авось — пожалеют!..
…Кстати — ведь и жалеют… Сейчас всё делается для того, чтобы максимально облегчить участь злодеев. Отменили смертную казнь — ладно… Я понимаю: жизнь убийцы — священна и неприкосновенна. Держава обязана беречь её как зеницу ока, и чем больше убийц благополучно доживёт до глубокой старости — тем полезнее для цивилизованного общества… Но теперь же норовят ещё и суд присяжных повсеместно ввести!..
А что такое суд присяжных?.. Это когда сидят в зале суда мирные обыватели, внимают обвиняемому и его адвокату, а те дуэтом вешают им лапшу на уши, красочно описывая, насколько же весомы и уважительны объяснения того, почему обвиняемый, к примеру, посёк жену родную кухонными ножиками, испёк в духовке и съел с гарниром из жаренной картошки. После таких рассказов легковерные присяжные, прослезившись, остро осознавая светлое благородство жено-поедателя и редкостный сволочизм съеденной супруги, дружно резюмируют: «НЕ ВИНОВЕН». И наш убийца со спокойной душой выходит на свободу, чувствуя себя святее папы римского… А что закон требует наказывать убийц по всей строгости, так и что?.. Присяжные ведь судят в первую очередь не по закону, а по совести!..
Это не значит, разумеется, что у ментов к убийцам — какая-то особенная озлобленность… Не оправдывая мокрушников, никак не желая вникать в их самооправдания, не спешим мы и бичевать их, не клеймим позором… Такого нет, чтоб кричать яростно: «Ах, негодяи!.. Подонки, вы человеческую кровь пролили!.. Нет вам прощения!..»
Все мы — люди, все — человеки, и убийцы в этом отношении никакого исключения не представляют. У каждого из них есть какие-то свои мотивы поведения, важно — понять их… я не говорю — простить!.. Хотя по сути, если поймешь, то тем самым в какой-то степени — и прощаешь… Мол, да — убил. Но — по таким-то причинам, из-за таких-то обстоятельств, и ещё неизвестно, как в такой же ситуации повёл бы себя ты сам…
Человек порою поставлен в такую ситуацию, единственным выходом из которой ему кажется лишь чья-то смерть… Скажем — месть за друга!.. Или — обязательно надо предотвратить нечто…Или по ревности — пришил кого-то… Умный — понимает, что убийство решает одну проблему за счёт того, что создаёт другую, куда более острую, но не всем же быть умными!..
Распространённейший мотив — корысть. Подло убивать из-за денег. Но, положа руку на сердце, имей я возможность безнаказанно пришить в тёмном углу какого-нибудь зажиревшего на народной крови барыгу, ещё заимев на этом деле чемоданчик с миллионом баксов, — неужто пощадил бы падлюку?!. Ни Боже мой!.. И практически любой из нас, оперов — тоже не пощадил бы, разве что — если совсем уж из трусоватых… (Кстати, любимая оперская присказка: «Совесть мента — не продаётся, но вообще цена ей — 5 000 долларов!» Неплохо сказано. Хотя пять штук лично для меня — не сумма!) Почему же, спросите вы, до сих пор не складываю я замоченных барыг штабелями?.. Лишь потому только, что нет гарантий моей личной безопасности, да и чемоданчики с «лимонами» баксов в доступных моему глазу тёмных углах не мелькают…
Иными словами, нет никакой принципиальной разницы между опером и изобличаемым им злодеем. Сделаны они из одного человеческого материала, вышли из толщи одного и того же народа, поэтому нет во мне, опере, личной злобы против убившего кого-нибудь из-за денег, а просто иногда становится досадно: из-за каких же в сущности копеечных сумм сплошь и рядом лишают жизни!..
