Как-то Момо пришла к нам с миской из скорлупы кокосового ореха и показала странную кашицу. Все тело и смеющуюся рожицу девочки покрывали узоры, нанесенные желто-зеленой растительной краской. Теперь она хотела и Лив раскрасить в соответствии с требованиями древней косметики!..

Пока женщины занимались домашними делами, Теи и я отправлялись в лес за съестными припасами. Фруктов здесь было множество, недоставало только феи. Плоды хлебного дерева, бананы, манго, папайя, ананасы… Здесь росли таро, лимонный кустарник, апельсиновые деревья — желтые от обилия сочных плодов, которые нам никогда не приедались. Помимо этого старик собирал всевозможные съедобные корни.

Еще мы ловили раков в речке и заманивали в ловушки полудиких свиней.

В тихую погоду Момо и Лив шли гулять на мыс, Здесь были всякие чудеса: пещеры, гроты, провалы. Волны, обрушиваясь на берег, образовали соленые лужицы, в которых кишели разные твари. Подруги находили здесь удивительных рыб, крабов, моллюсков. Момо отлично знала, какие из них съедобны, а какие ядовиты А Теи Тетуа был превосходным поваром.

Сам он ел вместе с Момо у себя в хижине. К нам доносился запах черного кислого поипои, которое они доставали из подземных «кладовок». Эх, поипои, неизменный спутник всех полинезийских блюд…

В Омоа наше меню было очень скудным. Зато здесь ежедневно утром, в обед и вечером старик осторожно поднимался по лесенке в нашу свайную хижину, неся лакомые блюда для Лив и меня. Особенно ему удавались крабы в кокосовом соусе и сырая рыба. Да-да, сырая рыба, если ее умело приготовить, настоящее объедение! Ее надо нарезать кубиками и на ночь класть в лимонный сок. Потом добавить морской воды и кокосового масла — и блюдо готово. Вкуса сырой рыбы как не бывало!

И ни одна трапеза не обходилась без свинины. Сочная свинина, тушенная в больших листьях на раскаленных камнях…

Страшно вспомнить, сколько еды Теи приносил нам всякий раз! Мы добросовестно отведывали каждого блюда, но всего одолеть никак не могли. Однако старик отказывался уносить оставшееся — пусть, мол, полежит до следующего раза! А к "следующему разу" он уже нес жареную курицу, таро, плоды хлебного дерева и… свинину.

— Старик откармливает нас на убой, — сказала как-то Лив, глядя на свое отражение в заводи, — Старый людоед слишком долго жил один…

И она перешла на диету. Две недели ела только апельсины да ананасы, лишь иногда позволяя себе взять банан из гроздей, висящих у нас под потолком.

Как только темнело, мы выносили несъеденное за хижину. По ночам сюда сбегались косматые свиньи, которые чавкали, хрюкали и визжали так, что мы боялись, как бы они не разбудили деда! А когда самые огромные из них принимались чесаться о сваи, вся хижина угрожающе раскачивалась.

Но строение оказалось достаточно прочным. Как бы ни бушевал шторм, срывая гребни с огромных валов, хижина все выносила, она только клонилась набок, точно гибкая пальма.

Широкая — во всю стену — дверь была обращена в подветренную сторону. Когда над веерами пальм плыла луна, ее лучи заглядывали прямо в нашу «спальню». Но от дождя мы были надежно укрыты. А крылатых мучителей уносило ветром. Словом, это было чудесное время…

Я никогда не забуду, как мы, все четверо, собирались вечерами на берегу возле потрескивающего костра. Свет луны серебрил Тихий океан, играл на пальмовых кронах над нашими лачугами. Дальше, за пальмами, блестели огромные листья удивительных растений, море листьев, которое простиралось до черной как смоль зубчатой стены, отгородившей нас от всего мира.

Дикие козы блеяли на склоне, хрюкали свиньи, журчал, сбегая вниз, ручеек.

Обычно Теи Тетуа высекал огонь из кремня железом, но он обучил нас также искусству добывать огонь трением. Это легче, чем иные думают! Он расщеплял пополам сухую-сухую палочку и заострял конец одной половинки. Потом, взяв эту половинку обеими руками, быстро и сильно тер острым концом по канальчику второй половинки.

Постепенно в конце желобка собиралась кучка мелких, как пыль, сухих опилок. Желобок чернел, пахло паленым, потом опилки начинали дымиться. Теи посыпал их трутом и раздувал. И вот уже есть огонек!

…Сидим и смотрим на пляшущее пламя костра. Тихая, мирная тропическая ночь. Словно мы перенеслись на тысячи лет назад, когда во всем мире безраздельно царствовала природа, а времени не существовало.

Сидя на корточках, Теи Тетуа курит свой самосад. Старый сморщенный дед, с одной лишь маленькой пестрой тряпочкой на бедрах. Рядом пристроилась Момо — юная, красивая, большеглазая. Мы все легко одеты; солнце и ветер закалили кожу. Разница только в том, что Теи и Момо еще смуглее нас, их кожа еще здоровее, а подошвы жестче и неуязвимее.

Вот Теи, не сводя глаз с костра, начал ритмично покачиваться. И запел, запел хриплым голосом монотонную песню. Мелодия предельно однообразна, но ее будто создала сама природа, которая окружала нас, и мы ощутили дыхание далекого прошлого… Словно мы перенеслись в дни молодости Теи Тетуа, даже еще дальше — в ту пору, когда на островах жили их первые обитатели.

В песне рассказывалась древнейшая полинезийская легенда о сотворении мира. Когда-то ее знали и островитяне. Задолго до появления белых ее пели во время религиозных церемоний.

Вот коротко содержание легенды: Тики, обитающий на небесах, создал землю. Потом он создал воду. Потом — рыб. Потом — птиц. Потом — плоды. Потом — свинью (единственное млекопитающее, известное островитянам до открытия Полинезии белыми). И только после этого он создал человека. Мужчину по имени Атеа и женщину — Атаноа.

— Дальше они справились сами, — объяснил Теи. И продолжал петь, перечисляя всех потомков Атеа и Атаноа.

— Теи, — заговорил я, — ты веришь в Тики?

— Да, — сказал Теи, — я есть католик. Сейчас все есть католики. Но я верю в Тики. Верю, что Тики и Иегова — одно и то же. Как это на твоем языке? — он указал на костер. Я ответил.

— Твой народ называет это «костер», А мой народ — «ахи». Твой народ говори «Иегова». Мой народ говори «Тики». Тики есть Иегова. Мы это поняли, когда пришел белый человек. Но белый человек не понял. Белый издеваться над Тики. Они хотят дать нам новая вера.

Старик смотрел на огонь… Его народ не уважал белых. А белые презирали его народ. Мы представили себе первых прибывших сюда белых, которые в обмен на стекло и мишуру получали настоящий жемчуг. Они смеялись над глупыми островитянами…

А для полинезийцев жестяные броши и стеклянные бусы были огромной ценностью. Ничего подобного не было на островах. И они смеялись над белыми, которые так неумно вели торговлю. Кто же был прав? Обе стороны или ни одна из них?

— Теи, — продолжал я, — как по-твоему, Тики съедал жертвы, которые ему приносили?

Теи лукаво усмехнулся.

— Тераи, — ответил он, — как по-твоему, Иегова съедает то, что ему приносят? Нет, священники съедают. И Тики не ел жертв. Это делали таоа, старые кудесники — наши священники.

— Но Теи, — не унимался я, — я часто видел в лесу Тики. Из камня, вы сами его вытесали.

— Тики не из камня, — спокойно ответил старик, — Тики никто не видеть. Таоа делали для народа каменные изображения Тики. Ваши священники делают изображения Иеговы. Я видеть церковь в Омоа. Там Иегова на стене.

Теи взял бамбуковую дудочку и заиграл на ней носом причудливую мелодию. Ему больше не хотелось говорить об этом… Он католик, но сохранил старую веру. Тики для него стал Иеговой.

Дед часто вспоминал старину. Рассказывал о войнах, о людоедстве.

Когда-то острова были перенаселены. Мы находили развалины жилищ даже на самых крутых склонах над морем: здесь много лет назад обитали бедные рыбаки. Ночью, в темноте, они прокрадывались в занятую врагом долину, чтобы набрать питьевой воды в длинные трубы из бамбука. Племена постоянно враждовали между собой.

Зато природа была тогда щедрее. Она и сейчас щедра, но не так, как прежде. В большинстве долин нельзя жить, потому что там высохли, исчезли ручьи. Может быть, виноваты свиньи, которые перерыли всю землю?