На первый взгляд кажется, что Гоголь просто смеется над патологическим многословием своих героев, стремящихся за-

полнить «пустоты» сознания всяким мелочным вздором. Конечно, есть в этом комическом приеме и такое, чисто фарсовое назначение. Но все-таки суть им не ограничивается. Уже само по себе желание возвести мелочные интересы в статус государственного дела, придать им чуть ли не мировое значение показательно. Герои сами желают обманываться, принимая малое за большое, ничтожное за великое. Поэтому Хлестакову и не пришлось особенно стараться, выдавая себя за ревизора: понимание разницы между «фитюлькой» и важным чиновником давно уже утрачено окружением городничего. Знаменательно также, что в ряду ненужных «подробностей» находятся люди. Они кощунственно уравниваются в речи героев с «лосиновой фуфайкой», разнообразными «будками», «пирогами», «бочонком для французской водки» (уже само по себе наличие в российском уездном городе таинственной «французской водки» может вызвать удивление), «желудочным трясением» и т.п. Духовное (человек) приравнивается к плотскому (еда), оно становится «деталью» вещной обстановки, интерьера. Гоголь по-своему использует типичный для русской комедии прием включения в действие так называемых «внесцени-ческих персонажей». В отличие от комедий Фонвизина или Грибоедова, эти персонажи, как правило, ничего не типизируют и не расширяют. «Прелесть в том, — проницательно замечает В.Набоков, — что эти второстепенные персонажи потом так и не появляются на сцене. Все ружья висят в воздухе и не стреляют; надо сказать, что обаяние его намеков и состоит в том, что они никак не материализуются» ¹. Да, все, что читателю и зрителю известно об этих внесценических персонажах, — это их должности или, в лучшем случае, имена (иногда отчества и фамилии). Ключница Авдотья, Антон Филиппович Почечуев, трактирщик Влас, швея, «обер-секлехтарь» — это не люди, а некие загадочные фантомы, имена и фамилии которых часто ничего не значат. Ибо они называют призраки. Прием сатирически значащей фамилии Гоголь постепенно начинает выводить из арсенала художественных приемов русской комедии (хотя, разумеется, и остается еще значительное количество «Пролетовых», «Гибнеров», «Держиморд»). И это важно, поскольку именно в комедиях Гоголь начинает показывать трагический процесс деноминации (разыменования)

человека, утраты им своего лица, а вместе с ним — и своего имени. Все больше вводится фамилий и имен, представляющих бессвязный набор звуков, откровенную бессмыслицу (Прольдюковский, Почечуев, Яичница, Кочкарев, Сквозник-Дмухановский, Швохнев и т.п.).

2. Немотивированное отклонение в речи героя от главной темы, неожиданное переключение внимания на другой предмет или лицо в разговоре, резкая перемена намерений, бросание из одной крайности поведения в другую.

«Утро делового человека». Александр Иванович, подойдя в рассказе к центральному эпизоду своего визита к министру (его высокопревосходительство спросил об Иване Петровиче Барсукове), вдруг «поднимает вверх глаза» и прерывает рассказ странным вопросом: «Довольно хорошо у вас потолки расписаны: на свой или хозяйский счет?». Ивану Петровичу стоит больших усилий вернуть собеседника к сути разговора, впрочем, завершившегося для него безрезультатно. «Ревизор». Голодный Хлестаков в гостинице, тщетно ожидающий обеда, уж подумывает о возможности «что-нибудь пустить в оборот». Но тут же отказывается от этого намерения, желая «приехать домой в петербургском костюме». Развивая эту тему, он совсем уже забывает о чувстве голода, фантазирует, как он «этаким чертом», в карете с фонарями, с Осипом, одетым в ливрею, приедет к соседу-помещику, как его встретят на балу и т.п. И так же неожиданно, как он забыл о чувстве голода, вспоминает о нем в конце монолога: «Сударыня, как я... (Потирает руки и пошаркивает ножкой). Тьфу! (плюет) даже тошнит, как есть хочется». Иногда переход от одного желания к прямо противоположному совершается в сознании Хлестакова мгновенно, без всякого перехода. «Городничий: ...Не прикажете ли отдохнуть? Хлестаков: Вздор — отдохнуть. Извольте, я готов отдохнуть». «Женитьба». Кочкарев почти насильно приводит Подколесина на решающее свидание с будущей невестой и, по сути, сам делает за Подколесина ей предложение. Однако тут в его нерешительном подопечном вдруг просыпается желание обвенчаться с невестой в церкви немедленно. И вот заключительный монолог Подколесина, принявшего окончательное решение жениться, развивает тему женитьбы уже как дела государственной важности («Если бы я был где-нибудь государь, я бы дал повеление жениться всем, решительно всем...»). Затем вдруг его охватывает чувство страха перед неотвратимостью события («.. .и уж после ни отговорки, ни раскаянья, ничего, ничего — все кончено, все сделано»). Потом, после серии «отступных» вопросов («А будто и в самом деле нельзя уйти?»; «Как же без шляпы? Неловко»; «А что, если попробовать?»), следует знаменитый головокружительный прыжок Подколесина в окно.

Эти неожиданные переходы от одного намерения к другому, прямо противоположному, способность героев легко отвлекаться «в сторону» от главной мысли или нити разговора (отсюда часто встречаются комические случаи «разговора глухих»), неспособность долго концентрировать внимание на каком-то одном предмете или явлении — все вместе свидетельствует об иррациональности сознания гоголевских персонажей как результате сиюминутности, спонтанности их реакции на происходящее. Поведение героев ситуативно, оно целиком определяется рамками настоящей минуты, данной конкретной ситуации. В характере героев, как правило, отсутствует какой-то определенный нравственный стержень (знаменитая хлестаковская «легкость мыслей необыкновенная»). Они не злые, но и не добрые. Они никакие, ибо совершают добрые или злые поступки без всякой намеренной цели. Содержание своих поступков они черпают, инстинктивно предугадывая ожидания окружающих. В этом смысле их аморфные характеры можно сравнить с водой, которая принимает легко формы того сосуда, в который ее наливают. Именно бесхарактерность, безликость Хлестакова и дала основание Гоголю назвать его «лицом фантасмагорическим, лживым, олицетворенным обманом». Таким образом, этот прием комического заостряет изображение современного Гоголю мира и человека как призрачной, миражной действительности.

3. Причинно-следственные несоответствия в сознании и поступках героев, подчеркнуто неадекватная реакция на ситуацию или действия собеседника.

На этом алогизме строится наибольшее количество комических ситуаций в пьесах Гоголя. Так, за несоблюдение полей Иван Петрович угрожает своему секретарю Шрейдеру заключением под арест («Утро делового человека»). Стоило барану заблеять под окном роженицы — и вот «от незначительного обстоятельства» произошла катастрофа: родился «заседатель», у которого вся нижняя часть лица баранья («Тяжба»). Аналогичное несчастье постигло и другого «заседателя» — подчиненного Аммоса Федоровича Ляпкина-Тяпкина («Ревизор»). Оказывается, «в детстве мамка его ушибла, и с тех пор от него отдает немного водкою». Таковы же непредсказуемые последствия от, казалось бы, вполне невинных проделок учителя гимназии, который имеет обыкновение делать гримасы во время уроков. Лука Лукич Хлопов бессилен исправить положение: «Он-то ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству». В самом факте ревизии Аммосу Федоровичу видится «политическая причина»: «Это значит вот что: Россия...да...хочет вести войну, и мини-стерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены». После всего сказанного стоит ли удивляться тому, что Бобчинский и Добчинский приняли Хлестакова за ревизора потому, что «в лице этакое рассуждение... физиономия... поступки, и здесь (Бобчинский вертит рукой около лба) много, много всего».

Итак, в мире, где живут гоголевские герои, нет четких ориентиров. Беды надо ждать не от трагических событий, а от «незначительных обстоятельств». Вот почему именно «фитюлька» Хлестаков, а не высокопоставленный чиновник вызывает у городничего и его окружения панический страх. Причем, чем больше Сквозник-Дмухановский постигает всю малость и незначительность фигуры Хлестакова, тем больше контрастирует с этой фигурой ощущение катастрофичности происходящего. Ощущение это вполне выражают слова Артемия Филипповича: «Страшно просто. А отчего, и сам не знаешь».