— А если нет?

— Все, что от нас зависит, Доун, — это вести себя, как всегда, разумно и твердо, надеяться, быть терпеливыми, и тогда в один прекрасный день она перерастет этот дух отрицания.

— Она не желает перерастать его.

— Это пока. Сегодня. Но будет Завтра. Мы связаны, и узы между нами неразрывны. Если мы сохраним с ней контакт, если не перестанем с ней говорить, то дождемся Завтра. Конечно, она может свести с ума. Я тоже ее совершенно не узнаю. Но все равно надо с ней говорить, надо во что бы то ни стало сохранять терпение и не пасовать перед ней — тогда в конечном итоге она опять станет нашей девочкой.

И вот, каким бы безнадежным это ни казалось, он говорил, выслушивал, старался сохранять выдержку и, как бы далеко она ни заходила, твердо вел свою линию. Как бы она ни бесилась, сколько бы ни было в ее ответах сарказма, яда, уклончивости или вранья, он не переставал задавать вопросы о ее увлечении политикой, о том, где она бывает после школы, о ее новых друзьях; с нежной настойчивостью, от которой она свирепела, расспрашивал о ее субботних поездках в Нью-Йорк. Дома она могла орать сколько угодно — она по-прежнему была домашним ребенком, но ему не давали покоя мысли о том, что она делает в Нью-Йорке.

Разговор о Нью-Йорке № 1.

— Что ты делаешь, когда приезжаешь в Нью-Йорк? С кем ты там видишься?

— Что я делаю? Хожу, смотрю Нью-Йорк, вот что.

— Что ты там делаешь, Мерри?

— Что все делают. Смотрю на витрины. Как все девчонки.

— Ты водишься с людьми, которые занимаются политикой. И встречаешься с ними в Нью-Йорке.

— Я не знаю, о чем ты. Сейчас всё — политика. Зубы чистить — тоже политика.

— Ты водишься с людьми, которые выступают против войны во Вьетнаме. Ты с ними ездишь встречаться в Нью-Йорк, так или нет?

— Что они люди, это точно. Люди с идеями, и некоторые отрицают в-в-войну. Большинство отрицает в-войну.

— Что ж, мне тоже она не нравится.

— Тогда чего ты от меня хочешь?

— Кто эти люди? Какого они возраста? На что живут? Это студенты?

— Зачем тебе это?

— Затем что мне хочется знать, чем ты занимаешься. Ты целую субботу одна в Нью-Йорке. Не всякие родители отпустят шестнадцатилетнюю дочь одну так далеко.

— Я хожу в… я… там, знаешь, люди, и соб-б-баки, и об-бычные улицы…

— Ты привозишь массу коммунистических изданий. И книг, и брошюр, и журналов.

— Я пы-пытаюсь учиться. Ты сам говорил — надо учиться. Недостаточно просто ходить в школу, надо учиться самой. К-к-коммунизм! Ну ты и…

— Да, коммунизм. На обложках ясно написано: коммунизм.

— У коммунистов не все идеи про коммунизм.

— Например?

— Например, про б-бедность. Про войну. Про несправедливость. У них самые разные идеи. Ты еврей, но ведь думаешь ты не только о евреях. Вот и у к-к-коммунистов то же.

Разговор о Нью-Йорке № 12.

— Где ты там ешь, в Нью-Йорке?

— Н-н-ну уж не в ресторане «У Винсента».

— А где?

— Да где все. В ресторанах. В кафе. В г-г-гостях.

— У кого в гостях?

— У друзей.

— Где ты с ними познакомилась?

— С некоторыми здесь, с некоторыми т-т-там.

— Здесь? Где же именно?

— В школе. С Ш-ш-шерри, например.

— Не знаю никакой Шерри.

— Ты забыл, Ш-шерри всегда играла на скрипке в школьных спектаклях. Она ездит в Нью-Йорк, потому что бе-берет там уроки музыки.

— Она тоже занимается политикой?

— Папа, всё вокруг — политика. Как она может не заниматься политикой, если у нее есть м-м-мозги?

— Мерри, я не хочу, чтобы ты влипла в историю. Тебе не нравится война. Очень многим не нравится война.

Но есть люди, которые так недовольны войной, что впадают в крайности. У них нет чувства меры, понимаешь?

— Чувство меры, вот ты о чем. Не впадать в к-крайно-сти. К черту, без к-крайностей не обойтись. Что такое война, по-твоему? К-к-крайность. В нашем Римроке никакой жизни нет. Здесь в к-крайности не впадают.

— Тебе разонравился Римрок? Ты хотела бы жить в Нью-Йорке?

— А то!

— Когда окончишь школу, можешь поехать в Нью-Йорк и поступить в колледж. Хочешь?

— Не уверена, буду ли я поступать в к-к-колледж. Посмотри на администрацию этих колледжей! Ты же знаешь, что они делают со студентами, которые против войны. Как после этого хотеть в колледж? Высшее образование… Я считаю, что это низшее образование. Может, пойду в колледж, а может, нет. Сейчас я еще ничего не п-п-планирую.

Разговор о Нью-Йорке № 18, после того, как она не ночевала дома.

— Никогда больше так не делай. Никогда не оставайся у людей, которых мы не знаем. Кто эти люди?

— Н-никогда не говори «н-никогда».

— Кто эти люди, у которых ты ночевала?

— Друзья Ш-шерри. По музыкальной школе.

— Не верю.

— Почему? Ты не в-веришь, что у меня могут быть друзья? Что я могу кому-то нравиться — в это не в-веришь? Что люди могут мне предложить переночевать у них — в это не в-веришь? Во что же ты тогда в-в-в-веришь?

— Тебе шестнадцать лет. Ты должна возвращаться вечером домой. Ты не должна оставаться на ночь в Нью-Йорке.

— Хватит напоминать мне, сколько мне лет. Мало ли кому сколько лет.

— Когда ты вчера уезжала, мы ждали тебя к шести. В семь ты позвонила и сказала, что остаешься. Мы сказали — нет. Ты настаивала. Сказала, что тебе есть где ночевать. Я уступил.

— Уступил, точно.

— Но больше так не делай. Если такое повторится, ты больше одна в Нью-Йорк не поедешь.

— Ха, кто это сказал?

— Я, твой отец.

— Посмотрим.

— Давай заключим договор.

— Какой еще договор, отец?

— Если ты снова поедешь в Нью-Йорк, задержишься допоздна и поймешь, что тебе надо где-то переночевать, переночуешь в семье Уманофф.

— Уман-нофф?

— Они тебя любят, ты их любишь, они знают тебя с пеленок. И у них очень хорошая квартира.

— К-к-квартира! Там, где я ночевала, тоже очень хорошая к-квартира.

— У кого ты ночевала?

— У Билла с Мелиссой.

— А кто такие Билл и Мелисса?

— Л-л-люди.

— Чем они зарабатывают? Сколько им лет?

— Мелиссе д-д-двадцать два, а Биллу д-девятнадцать.

— Студенты?

— Бывшие. Сейчас они з-занимаются организацией п-помощи вьетнамцам.

— Где они живут?

— Ты что, приедешь забирать меня?

— Мне хотелось бы знать, где они живут. В Нью-Йорке есть разные районы — хорошие и плохие.

— У них отличный район и дом отличный.

— Где?

— В Монингсайд-Хайтс.

— Они студенты Колумбийского университета?

— Б-были.

— Сколько народу живет в этой квартире?

— Не понимаю, п-почему я должна отвечать на все эти в-в-вопросы.

— Потому что ты моя дочь и тебе шестнадцать.

— Значит, из-за того, что я твоя дочь, я всю оставшуюся ж-жизнь…

— Нет, когда тебе исполнится восемнадцать и ты окончишь школу, делай что хочешь.

— Значит, все дело в каких-нибудь двух г-годах?

— Совершенно верно.

— Ка-акая же разница, что такого случится за эти два года?

— Ты станешь независимой личностью, которая может сама заработать себе на жизнь.

— Я и сейчас м-могла бы сама зарабатывать на жизнь, если б-бы захотела.

— Пока я не хочу, чтобы ты ночевала у Билла с Мелиссой.

— П-почему?

— Я за тебя отвечаю. Я хочу, чтобы ты останавливалась в семье Уманофф. Если ты согласишься, то можешь ездить в Нью-Йорк с ночевкой. А нет — больше не будешь. Выбирай.

— Я буду останавливаться, где хочу.

— Если так, ты не будешь ездить в Нью-Йорк.

— Посмотрим.

— Никаких «посмотрим». Не поедешь, и точка.

— Интересно, к-к-как ты меня уд-держишь!

— Подумай хорошенько. Если ты не согласна останавливаться в доме Уманофф, в Нью-Йорк ты больше не поедешь.

— А как же в-в-война?..

— Я отвечаю за тебя, а не за войну.

— Я знаю, что тыза в-в-войну отвечать не хочешь, поэтому и приходится ездить в Нью-Йорк мне. Потому что там люди свою ответственность за в-в-войну чувствуют. Им с-с-с-овестно, когда американцы взрывают целые в-в-вьетнамские деревни. Им совестно, когда американские бомбежки в к-к-клочья разносят вьетнамских д-д-детей. А тебе не совестно, и матери тоже не с-с-совестно. Не так сильно война тебя волнует, чтобы ты хоть однажды нарушил свой распорядок дня. Не говоря уж о том, чтобы ночь провести не дома. Мысли о войне не мешают тебе спать спокойно. Война тебя совершенно, ну никак не к-к-колышет.