У них теперь был выбор — и они проголосовали за «альянс». Официальным победителем был Лотар де Мезьере, закулисным — Гельмут Коль. На решение, кого выбрать, влияли не партийные программы или лидеры, их представляющие, а надежда на благосостояние. Действительно, граждане ГДР выбрали единую валюту. Независимо от вероисповедания, образования и профессии они отдали свои голоса партии, от которой ожидали самого быстрого пути к единству и благосостоянию. Разве можно было на них за это обижаться? Меньше всего обижался канцлер, который, очевидно, чувствовал себя свободным. В ночь выборов Коль и его сотрудники отыскали итальянский ресторан вблизи студии ZDF в Бонне. «Наконец выносят шампанское», — записал Тельчик.
Остался еще один важный барьер — Москва. Во время последнего визита канцлера вопрос остался открытым: как обстоит дело с немцами и союзом НАТО? 14 июля 1990 года Коль и Геншер полетели к Горбачеву. Фотографии со встречи на Кавказе стали легендарными — здесь было принято легендарное решение. В вязаной кофте и пуловере Горбачев и Коль поднимаются к бурному горному ручью. Встреча у воды, как и летом 1989 года на Рейне. То, что началось год назад с притчи канцлера, казалось, близится к завершению. Это судьба: главы обоих государств, которые творят историю, как двое братьев на родине. Немец и русский через 45 лет после окончания Второй мировой войны — какое впечатление!
Теперь утверждают, что все это было инсценировано. Один из аргументов такой: «да» в ответ на вопрос о членстве объединенной Германии в НАТО получил первым не Коль, а Буш. Вправду, советско-американские отношения играли если не решающую, то «очень важную» роль, как подчеркивает Горбачев. Без обещаний Вашингтона, что от членства Германии в НАТО не исходит никакой опасности, кремлевский лидер не мог бы согласиться с этим. Многое говорит о том, что кости были брошены уже в конце мая, во время визита Горбачева в Лондон.
В московском разговоре Коля, еще перед отъездом на Кавказ, это было четко отражено: «Михаил Горбачев затронул основной вопрос: членство Германии в НАТО. К моему удивлению, он сказал: “Ну, это вопрос решенный”».
Потребность в разговоре сохранялась теперь не из-за основного решения, но из-за не менее важных проблем практического воплощения этого решения в жизнь. «Хотя Германия формально и будет целиком принадлежать НАТО, фактически же это будет только область Федеративной республики. Это может измениться в будущем, когда мы успешно договоримся об отзыве советских войск. А значит, несмотря на обещания Горбачева, мы не были суверенны», — говорил Коль.
Все еще существовали барьеры, которые нужно было преодолеть. Тогда Горбачев предложил продолжить встречу на Кавказе. «Мы уже поднялись с наших мест, когда я спросил его, чтобы быть полностью уверенным, имеет ли поездка… вообще смысл. Я сказал, что поеду только в том случае, если результатом наших переговоров будет ничем не ограниченная суверенность объединенной Германии и неограниченное членство в НАТО. В другом случае я предпочел бы полет домой… Он сказал только: “Нам нужно полететь”. В этот момент я знал, что мы справимся».
То есть легенда права лишь наполовину: членство в НАТО было делом, решенным Москвой, но то, каким образом это должно было случиться, оставалось обсудить. Здесь свою роль сыграли миллиарды, которые Горбачев получил для обширного финансирования отвода своих войск и своих реформ. Так что было достаточно материала отпраздновать еще один прорыв. Таким образом, были открыты как внутренний, так и внешний пут и к единству. Министр внутренних дел Шойбле и министр иностранных дел Геншер вместе со своими коллегами из ГДР должны были одолеть грандиозную задачу формулирования договоров о немецком единстве — титаническая задача, при которой засчитывались все заслуги за объединение Германий.
Фотографии 3 октября 1990 года, дня немецкого единства, обошли весь мир. Почти два миллиона человек собрались вокруг рейхстага, чтобы отпраздновать час объединения. Коль собственноручно местом действия выбрал рейхстаг — символическое место для немецкой истории. Факелы, флаги, ансамбли, лазерные лучи и огромные экраны. «Гельмут, Гельмут!» — раздавались крики из толпы. Вершина его карьеры наступила, когда в полночь был запущен фейерверк, зазвучал национальный гимн и взвилось море черно-красно-желтых флагов.
Коль теперь стал официальным канцлером единства — руководителем правительства в только что объединенной Германии. Широкое признание, которое он заработал в своей стране и за ее пределами, позволило ему великодушно приписать заслуги в деле единения двух Германий в первую очередь другим: Горбачеву, Бушу, венграм и полякам, которые помогали сглаживать путь к единству, и не в последнюю очередь «любимому Господу Богу». «Иногда мне кажется, что я стоял перед огромным болотом, в тумане, зная лишь, что путь где-то есть, и кто-то провел меня по нему».
Это еще не конец истории о единстве и власти. Вскоре после эйфории встали весьма практические вопросы: «хватит ли популярности» канцлера единства на то, чтобы выиграть и первые общенемецкие выборы два месяца спустя? Начало гонки было неудачным. Во время визита на озеро Вольфгангзее 1 августа 1990 года Лотар де Мезьер посоветовал канцлеру перенести выборы на более раннее время, поскольку экономическое положение в ГДР больше не терпит отсрочки. Но это значило бы досрочный роспуск бундестага — как в 1982 году. Коль согласился, более ранняя дата соответствовала его интересам, пока еще держалась эйфория 3 октября. Но СДПГ, чье согласие было необходимо, отказалась. Федеральный президент Рихард фон Вайцзекер тоже не хотел давать согласие. Колю пришлось отступить.
Да и общее настроение скоро испортилось. Несмотря на многие предупреждения, Коль снова и снова поддерживал впечатление, что воссоединение практически ничего не стоит, что повышения налогов не будет. Создавалась иллюзия, что экономический и валютный союз приведут, как когда-то экономическая и валютная реформы Людвига Эрхарда, к грандиозному экономическому подъему.
Уже 3 октября в филармонии Колю приходилось выслушивать тонкие намеки. Федеральный президент Рихард фон Вайцзекер, которого канцлер позже будет упрекать в одержимости властью, полагал, что единство должно быть оплачено дополнительными пошлинами. «В ранний период воссоединения большинство немцев на Западе были готовы на настоящие жертвы», — замечал Вайцзекер в своих мемуарах.
Бывший канцлер Шмидт был того мнения, что Коль должен потребовать от немцев напряжения всех сил, как когда-то Черчилль потребован от британцев свершений через «кровь, пот и слезы». В реальности все было ровно наоборот и имело свои последствия: годы после речи про «цветущие края» Колю пришлось расплачиваться критикой.
Коль признает свои упущения в вопросах экономики. Уже в 1991 году произошел поворот в направлении кризисного управления. «Потенциал Коля в государственном повелении был исчерпан», — замечает британская женщина-биограф Клау: «Он шагнул назад, к роли политика, чья первоочередная задача — выиграть выборы». Газета «Вельт ам Зонтаг» видела происходящее скорее с высоты птичьего полета: «Осенью 1989 года Коль схватился за проскальзывающий меж пальцами покров истории, был вознесен, а потом снова жестко сброшен на землю». И все же Коль выиграл общенемецкие выборы, хотя и не так сенсационно, как мог бы это сделай, канцлер объединенной Германии. Приз за исполненное был мал. Стать канцлером внутреннего единства оказывалось сложнее и скучнее, чем принимать участие в празднествах.
К фотографиям ликующих людей 3 октября 1990 года добавились и снимки, содержащие противоположные сцены. Печально известными стали картины «яичного дождя» в Галле — недовольство в регионах росло вместе с безработицей. Казалось, Колем были недовольны как внутри страны, так и за рубежом. Для одних строительство новой Германии шло недостаточно быстро, для других оно было слишком быстрым и дорогим. Все меньше восторгов оставалось о поводу общенемецкой солидарности, особенно когда «повышение налогов» за единство стало называться «доплатой за солидарность».
