Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— На подозрение наводит… Этих людей не может связывать обоюдная симпатия, их связывает что-то другое… Профессиональные жулики никогда не полезут туда, где им грозит вышка… они слишком себялюбивы. И сумма для таких слишком большая. Восемьдесят тысяч… В лучшем случае их добыча — несколько сотен. Правильно?

— Нет правила без исключения.

— Так можно доказать все, что угодно, — Алвис помолчал с минуту, потом продолжал. — Надо бы нам завтра же установить личность этого типа.

— За час сделаю. Мебель наверняка свезли в ближайший скупочный пункт, и магнитофон тоже…

— Судя по описанию одежды, он нездешний.

— Может, и нездешний, но выпущен здесь.

— Завтра узнаем.

Медленно подошел троллейбус. Алвис остался у задних дверей, потому что до его дома было две или три остановки.

18

Вася — Кот носил в воровском мире титул «ломом опоясанный», что по шкале аристократов голубой крови соответствовало какому-нибудь мелкому захудалому баронету, которому несоизмеримо далеко до графа, лорда или фюрста. По «специальности» он был «сонник» или «форточник», потому что по ночам бродил с приставной лестницей и кормился тем, что давали ему открытые форточки. Лестницу он оставлял в каком-нибудь дворе и обходил квартал, примечая, где открыты форточки или окна. По качеству занавесок и еще кое-каким приметам он решал, куда выгоднее забраться. Обычно он соблазнялся пиджаками и платьями, наброшенными на спинки стульев, будильниками, женским бельем и туфлями. Люди оставляли открытыми форточки и окна в спальнях, он забирался туда и с нежностью глядел на спящие женатые и неженатые пары, за что и получил прозвище «Кот». Идти в другие комнаты он не решался.

Вася — Кот перевидал столько голых доступных и недоступных женщин, столько спящих венер, что умей он рисовать, мог бы теперь без модели написать целую выставку картин.

Работа с «форточками» носила сугубо сезонный характер: Вася крал обычно летом, летом же его брали, и он получал по суду срок — ровно два или три года, как нарочно — чтобы он мог выйти на свободу опять летом. Обычно он выдерживал на воле около месяца, потому что за старые тряпки у скупщиков много не получишь, и рисковать приходилось каждую ночь.

Позже в одном из городов средней России он сообразил, что выгоднее красть и продавать продукты, выставленные за — окно на холодок. Он сделал лестницу, по которой можно было взобраться до третьего этажа, вооружился мешком и начал совершать набеги. Обычно ему удавалось набрать с полдюжины ощипанных кур, а то попадался гусь или яйца, и старушки на базаре уже считали его опасным конкурентом. Ходили слухи, что он из бывших кулаков, что сестра его живет неподалеку от города, но в колхозе не работает, потому что у самой хозяйство — около тысячи птиц, и на рынке ее без очереди снабжают кормом. Так нежданно-негаданно Вася обнаружил в себе талант торговца, дремавший в нем без всякой пользы почти сорок лет. Сверкая золотыми зубами, он взывал на всю площадь:

— Подходите, товарищи, подходите! Дешевая, только что забитая птица!

Покрытые татуировкой руки ему приходилось прятать в карманы.

Новое ремесло собирателя птицы казалось менее опасным, потому что не надо было забираться в квартиры, а Вася больше всего боялся, что его побьют: был он костлявый и хлипкий и не мог постоять за себя. Только глотка у него была мощная, как мегафон, а запас слов — как у камнедробильной машины, и если бы этого его оружия не испугались или он попросту не успел бы пустить его в ход, ему в два счета могли вывернуть руки-ноги или открутить голову.

Уже несколько недель Вася жил в довольстве и достатке, у него даже возникли кое-какие планы на будущее, когда на подоконнике третьего этажа какого-то нового дома он заметил этого проклятого индюка. Индюк был такой громадный и жирный, что заполнял собою всю сетку, и белая нежная кожа выпирала сквозь ячейки.

Потянет самое малое рублей на пятнадцать, — подумал Вася и отправился за лестницей.

Сетка даже привязана не была — ее просто повесили на загнутый гвоздь. Индюк был тяжелый. Такой тяжелый, что Вася пришел в благодушное настроение и решил оставить хозяевам вторую сетку с двумя банками маринованных грибов. Он стал спускаться, но не одолел еще и пяти ступенек, как над головой отворилось окно и в нем появился детина в тельняшке, рычащий диким манером. Он рычал так, словно индюка утащили прямо с его тарелки.

Вася попробовал спускаться быстрее, но это так разозлило детину, что он даже рычать перестал. Правда, тишина царила только секунду или даже десятую долю секунды. Владелец индюка ухватил лестницу за концы, оттолкнул ее от стены и заорал:

— Стой, не то хряпнешься, как с бомрея! Как с топа засвистишь!

С высоты второго этажа Вася глянул вниз — там был твердый асфальт.

Я инвалид третьей группы, в колонии я устроюсь дневальным, подумал Вася и решил — пусть лучше падает индюк. Индюк упал мягко, как перезрелая слива, и развалился на грязном асфальте.

— Ты сам его вымоешь! — орало сверху чудище в тельняшке. — Ты его у меня вымоешь десять раз. Сто раз!

Тем временем кто-то позвонил в милицию. Васю сняли с лестницы осторожно и ласково, как снимают с деревьев беглых попугаев и канареек.

Вася — Кот попал в совсем небольшую колонию. В рабочей зоне полировали корпуса для каких-то радиоприемников и клеили целлофановые мешочки для конфет, а в жилой зоне по вечерам играли в волейбол и пинг-понг. Так как на определенной части земного шара время аристократии уже миновало, вор-баронетт «Вася-Кот» занимался, как было записано в характеристике, общественно полезным трудом — убирал секцию — так в колонии назывались камеры. Подметал полы и стирал пыль. На работе он особо не надрывался, в кухню к обеду приходил первым и потому успевал еще отхватить добавку. Свободного времени было много. Он наряжался в сапоги и пиджак и прогуливался по двору, держа папиросу в углу рта. Если ему встречался подобный же «аристократ», они прогуливались вместе, степенно переговариваясь. Разговор обычно начинался с перечисления дат и мест, где тогда находились колонии, и с воспоминаний о том, как тогда в колониях правили «аристократы», как курили план, как ели сало, бездельничали и валялись на нарах, тренькали на гитарах, играли в карты и домино. И в воспоминаниях они опять становились властителями, а не какими-то дневальными с метлой.

Вася — Кот хорошо играл в карты и домино, фактически это умение и возвысило его до ранга «аристократа» — пользоваться своей мощной глоткой он научился уже потом. В карты он играл даже слишком хорошо и в колонии больше не мог найти себе партнера. Лучше всего он играл в «буру», но не брезговал и «очком».

Как—то раз, когда Вася-Кот красовался во дворе в своих сверкающих сапогах, в жилую зону ввели этап новеньких из тюрьмы. Съежившиеся, будто напуганные, они стояли у дверей вещевого склада и ждали, когда им выдадут матрацы и одеяла.

Вася, конечно, сейчас же пошел поболтать:

— Сколько дали? Из какой камеры? А Федя Зуб там не сидел? Что за птица? В который раз?

Все, за исключением невысокого, но очень плечистого человека — он выглядел почти квадратным — видели колонии не только снаружи. У квадратного было до смешного печальное лицо и большие оттопыренные уши. Его звали Никифором, и он сказал, что заведовал поселковым магазином, а в колонию его отправили потому, что недостача была очень велика, а еще он назвал судью вшой.

— Как здесь кормят? — спросил он.

— Мясо два раза в день, — ответил Вася-Кот и подмигнул остальным, которые уже ухмылялись.

— А на ужин?

— Жареная рыба.

— Хорошо, так жить можно. — Никифор облегченно вздохнул, остальные давились смехом.

Вася — Кот приметил, что на болване-лавочнике шерстяной свитер. Лавочнику он, наверно, был маловат и потому немного растянулся, но ясно было, что он толстый и теплый. Чемоданы этот торговец тоже наверно привез не пустыми.

— В карты играешь? — спросил Вася.

29
{"b":"14577","o":1}