Осокин и Наташа остались не одни. Кроме них, уцелело еще четырнадцать человек.

Как ни странно, всех спас круглолицый низенький детектив. Он лучше других понимал, что тягаться с собакой в скорости бега ни ему, ни кому-либо другому не приходится. Пес бы без труда догнал любого из присутствующих. Кто оказался бы этим самым «любым», еще неизвестно. Детектив испытывать судьбу не собирался.

Именно поэтому он и шарахнулся в двери овощного цеха, когда охваченные паникой посетители и обслуга стадом неслись к грузовому шлюзу. Те, кто обладал более развитой интуицией, вломились за ним прежде, чем он успел запереть дверь и выключить свет.

Они слышали звуки грызни и крики, доносящиеся из недр магазина. Слышали и человеческие голоса, а потом снова крики, но уже из зала. И ни разу они не слышали выстрелов. Потому и предпочли сидеть некоторое время молча, соблюдая тишину. Если бы детектив мог, он бы заставил всех не дышать, и так, ворвавшись сюда толпой, они едва не выдали его убежище, но… среди этих людей были двое громадных парнюг, которые оказались бы ему не по зубам. Правда, именно они и шикали на остальных, когда те пытались перешептываться в темноте.

Поэтому они и не знали, что милиция, обследовав магазин, довольно быстро уехала, получив очередной срочный вызов — на пустыре, неподалеку от железнодорожной станции, обнаружили трупы. Пока два, но вполне возможно, что были и еще, так что понадобились люди для прочесывания.

«Скорая» тоже уехала довольно быстро, ибо помогать было уже некому. Тем двадцати двум, что лежали в грузовом шлюзе, «Скорая» уже не требовалась. Им требовалась труповозка. Ее и вызвали.

Попытка вызвать представителя прокуратуры ни к чему не привела. Дежурный следователь как раз был на пустыре, а остальные разошлись по домам ввиду позднего часа.

Подъезжали еще телевизионщики, снимали что-то на улице, а потом в грузовом шлюзе, но и эти надолго не задержались. После телевизионщиков ворота шлюза были заперты на громадный засов.

Единственный оставшийся человек — сержант Митя Дроздов, заполнявший протокол осмотра места происшествия неровным детским почерком. Впрочем, были еще Осокин с Наташей, дожидающиеся, пока с них наконец снимут показания и отпустят домой.

Дроздов и отпустил бы их, но, если уж откровенно, ему очень не хотелось оставаться в громадном супермаркете в одиночестве. Страшно ему было, вот и все. На все вопросы Осокина он отвечал с холодной прохладцей: «Подождите. Видите, я занимаюсь протоколом». Протоколов предстояло составить аж три штуки: на парковочной площадке, в зале — труп мужчины, лежащий у стеллажа с видеокассетами, — и еще один в грузовом шлюзе. Так что конца-края работе не предвиделось. Утешало лишь то, что он находился в теплом магазине, в то время как коллеги бродили под дождем по пустырю. Тем не менее Дроздов с холодком в груди ждал момента, когда эти двое пошлют его подальше и уедут, бросив здесь одного.

Ни с директором магазина, ни со старшим менеджером связаться не удалось, поскольку не осталось никого, кто мог бы подсказать их домашние телефоны. Дроздов рассчитывал по окончании составления протоколов начать вскрывать кабинеты в поисках контактных телефонов начальства. Потом ему пришло в голову, что лучше, наверное, начать поиски немедленно, пока двое свидетелей еще здесь. Возможно, директор с менеджером появились бы раньше, чем те уйдут домой. Опять же, кому-то придется дежурить в магазине до утра. И сержант Митя Дроздов вовсе не горел желанием стать этим «кем-то». На поиски контактного телефона ушло почти сорок минут, причем номер был найден вовсе не в кабинете директора, а в кабинете старшего менеджера.

За поисками они пропустили момент, когда собаки появились вновь. Одиннадцать особей расположились на стоянке, внимательно наблюдая за дверью, остальные держались за пределами светового круга, очерченного витринными лампами.

Когда сержант вышел в холл, чтобы посмотреть, не видно ли машины директора, фраза, произнесенная им, была настолько витиевата и изысканна, что Наташа густо покраснела.

Старший менеджер прибыл минут через двадцать пять. Он уже лег спать, его, можно сказать, вытащили из кровати, что, разумеется, не могло сказаться на его настроении лучшим образом. Посему, выбираясь из новенькой «девяносто девятой», он был раздражен, если не сказать больше — зол. Он успел сделать два шага, прежде чем на него набросились со всех сторон. Митя Дроздов, приоткрыв от изумления рот, наблюдал за тем, как свора собак голов в шестьдесят растаскивает части парня по кустам. Осокин поспешил увести побледневшую Наташу в глубину магазина. Ей повезло, что она не могла видеть, зато она Могла слышать рычание и крики, доносившиеся со стоянки, а воображение дополнило картину. Наташа послушно шла за Осокиным, повторяя с монотонностью автомата: «Почему он ничего не делает? Почему он ничего не делает?» Вопрос адресовался Дроздову, но так и остался без ответа.

Директор подъехал минут на пятнадцать позднее и был растерзан, как только вышел из машины.

После этого стало окончательно ясно, что выйти из магазина не удастся. Сержант Митя Дроздов был неглупым человеком и быстро сопоставил происходящее у магазина и на пустыре. Пожалуй, он раньше остальных жителей города осознал, что началась Великая Катастрофа. Правда, это было не холодное понимание человека, а внутреннее паническое предчувствие огромной беды, свойственное животным, ощущающим приближение лесного пожара раньше, нежели появятся первые признаки огня, землетрясения раньше, чем почувствуется первый, самый слабый толчок.

Детектив и остальные спасшиеся отважились выйти из овощного цеха только ближе к трем часам утра. Вооружившись громадными ножами и секачами для рубки капусты, они появились в зале, бледные, безрассудно смелые от накатывающей волнами паники. Довольно быстро их храбрость сменилась шоком.

Впрочем, довольно скоро детектив пришел к выводу, что все не так уж и плохо. В конце концов, все они остались живы, а это уже кое-что.

Волков проснулся среди ночи от телефонного звонка. Вскочил, откинув одеяло, рванулся к столу, на котором мерцала красным глазком вызова новомодная «Русь». По дороге пребольно стукнулся голенью о табурет, прошипел ругательство, сорвал трубку.

— Алло, да, слушаю. Сергей? Ах, да. Просил, правильно. Привет, старик. Как дела? Что у вас новенького? Что на пустыре? — Он долго молчал, затем спросил уже совсем бодрым, жестким тоном: — Так вы на пустырь ходили? Мог бы мне звякнуть. Я тоже там был, подошел бы. Да, знаю. Про тех, что на пустыре, слышал. А ты про «Восьмую планету» слыхал? Нет, не только я. Там бригада целая работала. Вот и я думаю. Что-то неладно… Понял. И что говорил? Собаки шефа чуть не сожрали? Бродячие, что ли? Не похоже? Это когда было-то? После обеда? А из какого банка, говоришь, этот референт был? «Первый общенациональный»? А ты телефончик его не записал часом? Как узнаешь, звякни мне, ладно? Крайне признателен, старик. Что за сосед? — Он слушал и кивал, а Сергей пересказывал ему свой разговор с Гордеевым. — Идею с натравливанием собак тоже он подсказал? — наконец поинтересовался Волков. — Неглупый дядечка. А чем этот твой сосед занимается? Романы пишет? Понятно. Работает воображение у мужика. Слушай, а как бы мне с ним пообщаться? Что, прямо в соседней квартире? Отлично. А звать его как? Артем Дмитриевич? Отлично. Обязательно наведаюсь. Слушай, Сереж, я чего звонил-то. Не в службу, а в дружбу, посмотри с утра сводки по вашему отделению за февраль — апрель по пропавшим без вести мужчинам. Да все по тому же, пустырному «подснежнику». На меня повесили, да. Откуда-то же он взялся? Хорошо. Я буду ждать твоего звонка. В случае чего оставь для меня сообщение у дежурного, ладно? Ага. Да мы уже с Любой договорились. На выходных загляну. Ага. Спасибо, что позвонил.

Волков положил трубку, постоял несколько секунд, раздумывая, не позвонить ли ему в отделение, не поинтересоваться ли у Чевученко насчет ответа на запрос, но не стал. Что толку? Даже если и обнаружится что-то интересное, сейчас работать не начнешь. Ночь на дворе.