Музыканты могут отдыхать по воскресеньям по праву, а во все остальные дни — только с особого позволения.
Регламенты, действовавшие на судах под командованием других капитанов, сообщают нам дополнительные подробности о нравах и обычаях флибустьеров. Капитан Джон Филипс (о его трагической гибели мы уже упоминали) требовал от команды следующее:
Каждый должен повиноваться приказам; капитан получает полторы доли от каждого приза, шкипер, плотник, боцман и канонир — одну долю с четвертью.
Любой, кто станет подбивать к побегу или держать что-либо в секрете от команды, будет высажен на необитаемый остров с бочонком пороха, бочонком воды, ружьем и запасом пуль.
Любой, кто украдет что-либо дороже одного пиастра или станет играть на деньги, будет высажен на необитаемый остров или застрелен.
Тот, кто подпишет соглашение без одобрения команды, подвергнется такому наказанию, какое установят для него капитан и команда.
Затеявшего драку ждет «закон Моисея» — 40 ударов без одного плетью по голой спине. [30]
Тот, кто станет щелкать курком или курить табак в трюме без колпачка на трубке или держать зажженную свечу без фонаря, подвергнется такому же наказанию.
Не поддерживающий своего оружия в чистоте и боеготовности или не исполняющий своих обязанностей лишится своей доли и подвергнется другому наказанию, по выбору капитана и команды.
Лишившийся сустава во время боя получит 400 пиастров, ноги или руки — 800.
При встрече с порядочной женщиной тот, кто возьмет ее силой, будет убит на месте. [31]
Следует сказать несколько слов о таком специфическом пиратском наказании, как высаживание на необитаемый остров. Чаще всего для этой цели выбирали бесплодный скалистый утес, на котором практически не было шансов выжить, и наказанному оставалось только застрелиться. Поскольку такую меру применяли только пираты, то даже если высаженного на остров подбирал капитан мирного корабля, тому оставалось жить недолго — до прибытия в ближайший крупный город, где его ждали суд и виселица. На острове могли оказаться несколько человек, о чем, собственно, и говорится в известной песне, приведенной Р. Л. Стивенсоном в романе «Остров сокровищ»: «Пятнадцать человек на сундук мертвеца». «Сундук мертвеца» — название крошечного (по некоторым данным — 10x20 метров) каменистого островка в Карибском море в районе Кубы. На него-то и высадили, в числе других пиратов, поднявших мятеж на корабле, реально существовавшего Билли Бонса. Каждому из обреченных вручили пресловутую бутылку рома да еще бросили на берег связку абордажных сабель, чтобы им было чем перебить друг друга. Источников пресной воды на острове не было, зато водились змеи. Через месяц капитан корабля вернулся к острову, думая найти там высохшие трупы, однако увидел своих бывших товарищей живыми: они научились собирать ночную росу в куски парусины, при отливе ловили между кораллами крабов и черепах и ели змей, высушив их на солнце.
Двадцатисемилетний Александр Селькирк, прообраз Робинзона Крузо, попал в похожую историю, хотя и не был поставлен в столь жесткие условия. Вспыльчивый шотландец (Селькирк подался в пираты, чтобы избежать наказания за убийство отца-алкоголика) не поладил с новым капитаном корабля, на котором он был штурманом. Когда судно «Сэнк Пор», входившее в состав флотилии Уильяма Дампира, подошло в 1704 году к острову Мас-а-Тьерра из архипелага Хуан-Фернандес, в 650 километрах от берегов Чили, чтобы набрать пресной воды, Селькирк, в очередной раз повздоривший с капитаном Страдлингом, отказался плыть с ним дальше. По его мнению, корабль находился в очень плохом состоянии и требовал срочного ремонта. Капитан был с ним не согласен и воспользовался случаем избавиться от непокорного штурмана. Селькирку позволили взять с собой личные вещи, навигационные приборы и Библию, а корабль отчалил от берега и… затонул, не добравшись до следующей стоянки. Остров Мас-а-Тьерра был пиратской пристанью, и Селькирк рассчитывал пробыть на нем недолго. Однако ему не повезло: в следующие четыре года мимо острова проходили только испанские суда, а первое британское судно появилось у его берегов только спустя 52 месяца…
В правилах, действовавших на других кораблях, варьировались только нормы дележа добычи и размеры суммы, выплачиваемой за увечья. Например, юнги получали половинную долю, а новички, участвовавшие в походе в первый раз, — совсем немного; остаток шел в общую кассу. Кроме того, встречается еще несколько условий: морякам не разрешалось покидать корабль и ночевать на берегу под страхом смертной казни. Во время абордажа было запрещено напиваться, прежде чем корабль будет полностью захвачен: застигнутый пьяным в ходе боя рисковал быть казненным, если останется в живых. Проявивший трусость в бою мог лишиться своей доли.
Впрочем, правила пиратов предусматривали не только наказания, но и поощрения. Так, капитан Джордж Лоутер обещал «тому, кто первым заметит парус» потенциальной жертвы, лучший пистолет или ружье, какие только окажутся на борту. Перед походом на Панаму в 1670 году была назначена «премия» в 50 песо тому, кто первым водрузит флаг над вражеской крепостью. Рискующие жизнью ради общего дела могли получить вознаграждение в 200 песо сверх своей доли, а во время коллективных походов команде, которая первой захватит в море испанское судно, выделяли премию в тысячу песо из общей добычи.
Отношение пиратов к деньгам было особым: по сути, они занимались своим ремеслом ради денег и только деньги могли позволить им расстаться, наконец, с этим промыслом. Жалованье они не получали, поэтому лишь удачный захват добычи мог покрыть расходы и позволить разжиться кое-какими деньгами. (Наказанием за нарушение дисциплины было отстранение от участия в экспедиции, то есть лишение доли добычи.) В то же время флибустьеры могли в одночасье спустить добытое ценой риска для жизни и вновь попасть в эту кабалу.
Эксквемелин превозносит принципы пиратского «братства»: «Тому, у кого ничего нет, сразу же выделяется какое-либо имущество, причем с уплатой ждут до тех пор, пока у неимущего не заведутся деньги». Сам он после освобождения от трехлетнего узаконенного рабства остался гол как сокол, из-за чего и был вынужден сделаться флибустьером. И далее: «После того как корабль захвачен, никому не дается право грабить имущество, посягать на товары в его трюмах. Вся добыча — будь то золото, драгоценности, камни или разные вещи — делится впоследствии поровну. Чтобы никто не захватил больше другого и не было никакого обмана, каждый, получая свою долю добычи, должен поклясться на Библии, что не взял ни на грош больше, чем ему полагалось при дележе. Того, кто дал ложную клятву, прогоняют с корабля и впредь никогда не принимают…»
Бывало, что призы, захваченные флибустьерами, накапливались в течение нескольких месяцев, прежде чем дело доходило до дележа, так что искушение присвоить какую-либо нужную вещь или золото было велико. Часть добычи в виде денег, золота или рабов поступала в своего рода «кассу социального страхования», из которой выплачивались пособия получившим увечья в бою. Захватив красивую женщину, флибустьеры бросали жребий, и выигравший имел на нее право, как на жену.
Дележ награбленного производили на островках южнее Кубы и на острове Ла-Вака. Худые суда либо отпускали, либо сжигали, богатые и добротные забирали себе и отводили в Порт-Ройал, на Тортугу или в Пти-Гоав на Эспаньоле.
В литературе есть описание «проверки на честность» после флибустьерского похода на Панаму: «Все флибустьеры собрались на сход. Каждый дал клятву, что ничего не скрыл от остальных. После этого все разделись. Бросив одежду перед собой, флибустьеры терпеливо ждали, пока доверенные от каждого отряда перетряхивали их платье. Той же участи подвергся сам Морган и все командиры пиратских отрядов». Но, с другой стороны, само существование подобных процедур и пунктов регламента указывает на то, что у пиратов были основания не доверять друг другу ведь большинство «джентльменов удачи» были вовсе не джентльменами — во всех смыслах этого слова. На английских кораблях хищение казенного имущества и личных вещей товарищей по команде было обычным делом. Правда, для опытных моряков вычислить вора из новобранцев не составляло труда: матросы хранили свои личные запасы в мешках, которые завязывали прямым узлом; вор, стащив чужие галеты, снова завязывал мешок, но это было «похоже, да не то же» — такой узел называли «воровским».
