Нищенство вкупе с благотворительностью тоже можно рассматривать как один из регулярных потоков обращения денег и имущества. Между материальными и духовными благами совершается обмен: дающие деньги из милосердия получают взамен деятельные молитвы бедняков, которые страдают в этом мире и копят духовные богатства для того света. Нет сомнений, что такой обмен может приобрести нарочитую форму. Семья, выказывающая в нескольких церквях посмертное милосердие одного из своих членов, извлекает из этого свои преимущества: возрастает их престиж в земном мире, что порой компенсирует дурное настроение от чрезмерной щедрости покойного. Прекрасный тому пример содержится в завещании Дени де Моруа, генерального королевского прокурора в парламенте, составленном в 1411 году. Дени тщательным образом организовал раздачу разных сумм в день своих похорон. В частности, он выделил деньги на милостыню неимущим (16 ливров, из расчета 1 денье на человека), чтобы раздавать ее в местах, отведенных для нищих, в течение недели. Благодаря этому Брониславу Геремеку удалось составить карту мест раздачи милостыни в Париже.

Все завещания составляли по одному образцу с тех пор, как начиная с XII века Церковь вменила в обязанность написание завещания, а умереть, не выразив последней воли, стало считаться грехом. Завещатель мог располагать имуществом, не подлежавшим передаче по закону его детям, и воспользоваться этой свободой, чтобы искупить свои прегрешения, завещав деньги в пользу бедных или монахов, которые займутся раздачей имущества.

Однако к концу Средневековья нищенство и выставленная напоказ бедность стали подозрительными, и парижские мещане, не в силах бороться с количеством нуждающихся, потребовали принять меры. По словам муниципальных властей и правителей, в Париже было слишком много мужчин и женщин, которые скатились от случайной работы по найму к нищенству и от праздности к преступности. Эта проблема возникла, судя по всему, гораздо раньше эпидемии чумы 1348 года, и в определенном смысле учреждение в Париже, как и в других крупных городах Запада, нищенствующих орденов, которому способствовали пожертвования их монастырям, в частности в виде земельных угодий, стало отражением возмущения, вызванного нарочитой роскошью и богатством, соседствующим с крайней бедностью. Но похоже, что найденные решения — странноприимные дома и религиозное нищенство, включившее бедняков в деятельность по спасению души, — оказались достаточны для того, чтобы контраст не вышел за приемлемые рамки.

Великая чума изменила положение. Во-первых, потому, что она была следствием или сопутствующим явлением настоящей экономической депрессии, не говоря уже о последствиях первого крупного поражения в Столетней войне, перетряхнувшего парижское общество. В результате этого демографического кровопускания произошло разрежение имеющейся рабочей силы. Великий ордонанс Иоанна Доброго от 1350 года, имевший последствия для всего королевства, был издан в первую очередь для столицы. Он приказывал снизить заработную плату до того уровня, какой был до эпидемии, то есть наказать хозяев и рабочих, которые сговорились бы повысить плату за труд. Такие меры (одни из первых, о которых осталось письменное свидетельство) оправданы, как утверждается в ордонансе, тем фактом, что работники обоего пола отказываются трудиться, если им не повышают жалованье, предпочитая сидеть без работы, посещают таверны, где играют и пьют. Власть, позволяющая нижестоящим и малым таким образом помыкать собой, извращена, такое неподчинение — источник греха, за который королевская власть намерена воздать по заслугам.

Конец Средневековья в большом городе был эпохой, когда социальный страх, презрение к бедным и неприятие приезжих ощущались все сильнее. Страх перед бродягами, у которых «ни кола ни двора», перед людьми «без определенного места жительства» в XV веке чрезвычайно вырос. Их заранее считали виновными, потому что подозревали в готовности на любое злодеяние, ведь им нечего терять. Однако таких очень много. Городской кризис в Париже и великие несчастья, обрушившиеся на королевство, направили их на стезю нищих, бродяг и воров, чтобы выжить, — тем более опасную, что во время войн свирепствовало узаконенное насилие. Запершись в своих стенах, Париж пережил в 1420–1430-х годах гражданскую войну и иноземное нашествие, которое разрушило его округу, перекрыло торговые потоки и нарушило снабжение. Но когда вернулся мир, а городское хозяйство восстановилось, страх остался. Именно им проникнуто требование усилить контроль над нравственностью, проводить проверки групп, считающихся опасными (бедняков, студентов и даже женщин), принимать систематические меры по надзору, выдворению и изоляции.

Нельзя недооценить иерархию, основанную на богатстве и, прежде всего, деньгах, — новый порядок, частично обличаемый христианской моралью, но в то же время ставший основой современного общественного устройства, глубоко связанной с городом и его деятельностью. Отношение к деньгам — будь то в производстве богатств, их распределении, в исправлении неравенства, порожденного новым порядком, — определяет в Париже возможности современности — экономической, идеологической, политической и социальной.

Париж, политический и административный центр королевства, был местом постоянного проживания всякого рода чиновников, юристов, магистратов, администраторов, судей. Дворы государей привлекали живших в Париже «слуг» королевского двора (то есть ближний круг лиц, исполняющих более или менее почетную должность), прислугу в домах, принадлежащих королевской семье и принцам. Городское правительство, со своей стороны, давало работу и средства к существованию собственным служащим. К этим должностям и службам, относящимся к функциям столицы королевства, добавлялись должности, в большей степени зависевшие от частного сектора, — агенты и слуги крупных парижских феодальных владений, которые также нанимали клерков, прокуроров и чиновников. Благодаря всему этому парижское население включало довольно большой сегмент, состоящий из людей, которые жили за счет политической деятельности в широком смысле слова, исполняя судебные, административные и управленческие функции. Это накладывало отпечаток на образ жизни, а наряду с возможностями занятости, предоставляемыми торговлей и ремесленным производством, открывалась карьера на службе королю, знатным вельможам или Церкви.

Эта особенность, общая для многих городов, в Париже усиливалась благодаря реальному присутствию государя и двора до 1418 года. Затем дофин Карл покинул Париж во время восстания бургиньонов, и начался период отсутствия короля, продлившийся вплоть до воцарения Франциска I. Сейчас уже трудно оценить, чем была для всех парижан возможность видеть короля и членов его семьи. Несомненно, это обстоятельство порождало чувство превосходства столичных жителей в их собственных глазах и в представлении провинциалов.

Постоянное присутствие государя в Париже, там, где находится его официальная резиденция, влечет за собой и присутствие тех, кто ему служит. Об этом ясно сказано во вступлении к грамотам, передающим принцу крови в дар или в обмен на что-либо роскошные резиденции. Братья, сыновья, дядья и другие родичи короля должны располагать жильем в столице, соответствующим их высокому рангу, то есть красивым особняком и двором, копирующим двор короля.

Бурбонский дворец рядом с Лувром, особняки герцогов Бургундских, «Орлеанский дом» входят в число самых роскошных аристократических резиденций. Сейчас от них ничего не осталось. Но об этих прекрасных парижских постройках можно составить представление по картинам и нескольким письменным свидетельствам. В текстах даже проглядывает структура одного из таких средневековых дворцов — Бурбонского.

Он поглотил три десятка обычных домов. Прежде чем получить полный набор новых построек, герцог использовал старые перестроенные здания и снял несколько соседних домов под служебные помещения для своего дворца. Две описи, сделанные в середине XV века, сообщают нам хоть и неполные, но ценные подробности о дворце, возведенном в конце XIV века. Это просторный ансамбль. Помимо служб — пекарни, фруктохранилища, оружейной, занимающих часть построек, во дворце были залы и большие комнаты, называемые «парадными спальнями», — там проходила публичная жизнь герцога де Бурбона. Часть этого красивого сооружения была отведена под личные покои: спальни и комнаты для самого герцога, членов его семьи, гостей и друзей. В резиденции были молельня и часовня, здание украшали изящные галереи, по которым можно было попасть из одних покоев в другие. Очертания здания выделялись на фоне неба благодаря крышам, украшенным скульптурами из позолоченного свинца. Это черта, которую подмечают художники, когда изображают замок Но в текстах не сказано о контрасте между голубым небом и шиферными кровлями, прекрасно схваченном братьями Лимбургами (в Средние века шифер еще редко использовали в Париже для кровель, разве что для роскошных построек).