Свинаренко: Ты ловко устроился! Делаю что хочу, ничего никому не должен, нигде ничего не написано, я должен только любить людей, и все… И привет. Ловко ты устроился!

— Это не я ловко устроился! Это так оно и есть. Ха-ха-ха-ха!

— А чем ты отличаешься тогда от…

— От кого?

— Ну вот от соседа своего, от генерала?

— А почему я должен от кого-то отличаться?

— Ну ладно, от язычника ты чем отличаешься?

— Ну, дяденька, это легко. Значит, слушай. В отличие от язычников, я верю в Бога единого. Вездесущего и всемогущего.

— Ну, это, признайся, не требует от тебя больших усилий.

— Э-э-э-э-э… Вообще это, согласись, не очевидно. Потому что хочется верить в бога воды, в бога моря, земли, ветра и огня.

— Никогда мне этого не хотелось. — Ну, во всяком случае, к язычеству склонно девяносто процентов людей. Потому что они верят в духов, в суеверия, бога жилища, в сверчка, в столоверчение, во всякую хрень! На бытовом уровне язычество вылезает каждый день. И потом, я не творю себе никакого кумира, кроме Бога. Никто для меня не авторитет. Не поклоняюсь никакому болванчику. Не приношу никаких жертв никому.

— Что значит — никому? Из людей?

— И из богов, потому что у меня Бог един и он, как известно, не требует жертв. Он сам принес своего сына в жертву. В этом принципиальное отличие христианства от других религий. В других религиях Бог требует приносить жертву ему, а в христианстве Бог нам принес жертву. Инверсия принципиальная…

— Но такая вера не требует от тебя больших усилий.

— А Господь всегда посылает испытания по силам. Никогда он непосильные испытания не посылает — потому что он запретил самоубийство. Если он пошлет испытание не по силам, то человек просто руки на себя наложит. А про бабки и остальное — это отдельный разговор, когда мы в 90-е залезем…

Главная тема — первый приход чекиста во власть, репетиция прихода Путина. Вторая главная тема — пьянство.

В этом году один из авторов — Кох — окончил институт и начал работать в Ленинграде, родном городе ВВП. Второй автор — Свинаренко — продолжил работу в калужской комсомольской газете и съездил в командировку в ГДР, где как раз в то время нес службу теперешний президент. Сейчас, с высоты сегодняшнего дня, они вспоминают, что видели и поняли тогда в этих двух принципиально важных географических точках, в которых гарант Конституции сделал длительные остановки на своем пути в Кремль.

Тема пьянства тут тоже не случайна — она задета потому, что в 1983 году советский народ получил дешевую водку «Андроповка».

— Значит, идет 83-й год, и ты, Алик, в колыбели революции и Путина, а я в Калуге, съездил в ГДР — на место его тогдашней службы. Мы как бы проводили рекогносцировку. Мы как знали…

Давай сначала коротко обозначим, чем кто из нас занимался.

— Я окончил институт. Был длинный такой запой, мы пару месяцев гуляли всей общагой, отмечали окончание учебы. Потом запой кончился, и я поступил в аспирантуру. Такая была история: я учился на экономической кибернетике, и меня зав. кафедрой пригласил в аспирантуру. На самом деле я немного лукавлю: я был иногородний, у меня не было ленинградской прописки. А у нас было на кафедре место целевое — от Красноярского университета. И поэтому я…

— …договорился с генералом Лебедем. Он жив еще был. Или с Дерипаской.

— Нет. Это ж 83-й год, ну что ж ты несешь! Понятно, что уговорить питерских мальчиков пойти в аспирантуру и защититься, чтобы потом поехать в Красноярский университет, — это было без шансов.

— А ты пошел, но знал, что отмажешься от Красноярска?

— Нет, откровенно говоря, не знал… В 83-м году я был довольно чистый, наивный мальчик. Несмотря на то, что год отработал дворником. А к водке пристрастился еще раньше.

— А ты был такой дворник, как в «12 стульях»?

— Нет. Хотя мне нравится выражение оттуда: «Теплая до вонючести дворницкая. Валенки дворника воздух тоже не озонировали». И потому агитация в аспирантуру шла среди иногородних…

— …ссыльных, репрессированных…

— Да, да! И поэтому выбор пал на меня. Меня пригласили, я с горем пополам сдал вступительные экзамены и кандидатский минимум. Причем прилично. По-моему, даже пятерку по английскому получил, при том что блестящим его знанием я не отличаюсь до сих пор… И вот получилось так, что назавтра после моего поступления зав. кафедрой возьми да умри.

— Die another day. Умри, но не сейчас.

— Ну. Меня пристегнули к какому-то профессору, который заниматься мной не хотел… И я целый год болтался без дела. И только в 84-м году меня прикрепили к реальному ученому.

— Слушай, а зачем ты пошел в науку?

— Как, во-первых, зачем? А во-вторых, ты опять сбиваешься на интервью, дяденька!

— А, сбиваюсь? Ну, это профессиональная деформация психики. Ладно. Что касается меня, то я в 83-м году все так же продолжал работать в областной калужской газете. Познакомился с немецкой девушкой, к которой я не дошел в 82-м по причине кончины лично Брежнева Л.И. И вот только в марте 83-го я добрался до нее, это был Rosen-montag — день, когда кончается сезон карнавалов. То есть то же веселье по той же схеме: пьянка, танцы, разврат — с выдачей свидетельства о браке, действительного в течение одних суток. Ну и вступил я в преступную связь.

— Отчего ж преступную? Мы ж в прошлой главе обсуждали, что это дело хорошее.

— Ну, значит, в связь непреступную. И еще что важно, меня в том году пытались завербовать.

— Опа! А почему именно тебя?

И еще интересно — на работу или стукачом?

— Стукачом.

— И ты сейчас, конечно, будешь утверждать, что тебя не завербовали.

— Само собой!

— Все так говорят.

— Я отказался. Но я не осмелился им назвать настоящую причину и потому юлил.

— Мое, не мое все это…

— Да. А про политические убеждения, которые у меня были совершенно противоположные службе в КГБ, — про это я сказать зассал.

— Да потому что они были тогда не противоположные! Ты что, родился — и сразу диссидент?

— Ну не сразу, но году в 81-м мне попал в руки «Архипелаг ГУЛАГ». И как только я его прочел, так сразу подпал под воздействие всей той риторики: ну, зверства большевиков и все такое прочее, ты понимаешь.

— Ну да.

— Меня т-а-а-к пробрало. И еще я попал в плохую компанию, где мне говорили: да если ты вступишь в эту партию, мы с тобой не то что здороваться не будем, мы с тобой срать рядом не сядем. Но в основном, конечно, Солженицын. До него я думал: ну дедушка Ленин любил детей, да хрен с ним, все нормально. И меня с детства так воспитывали, что чекисты и вообще вся эта публика — безусловно приличные люди… К тому же дед у меня был чекист…

— А, так у тебя дедушка был чекист?

— Да уж, не как у тебя, ссыльного… Натуральный чекист! Сначала он служил в райкоме комсомола. Но это было не как сейчас, то есть, я хотел сказать, не как в 83-м году. В 1919 году эта карьера вела по другому пути. Там с пистолетом под подушкой надо было спать… Потом дед в продотряде был, после в ЧОНе, пулеметчиком — можно себе представить, какие они там вопросы решали при помощи пулемета…

— Расстреливали.

— Вероятно. Потом его перевели в Харьков, в губчека. Показывают ему там казарму, столовую, в подвал заводят. Он говорит — что за вонища такая? Та, отвечают, привыкнешь. Мы тут тукаем. Тукаем — это что? Ну, заводим в подвал — и в затылок из нагана.

— А, и кровь гниет на стенах?

— Нет, кровь — она просто высыхает, а что гниет, так это мозги. (Гм, не слишком ли мы увлеклись чекистской темой, мы же вроде ничего не имеем против ВВП, а? — И.С.) Там всякие были истории… Как-то взяли одного братка-анархиста, а в ЧК как раз его брат служил. Так начальник ему и поручил привести приговор в исполнение. Но от греха отвело. Поскольку матрос схватил с пола пустую бутылку (тут надо приметить, что на трезвую голову мочить, видимо, трудно; глянь, Алик, как тут тема чекиста Андропова и его дешевой водки изящно загнулась) и этой бутылкой выбил брату глаз. Так что раненому брату пришлось оказывать медпомощь, а матроса, слава Богу, застрелили посторонние люди.