Обыкновенный и также очень частый прием при нормальных родах, в лежачем или стоячем положении роженицы, — это перекинуть через брус или потолочную балку веревку, ухватиться за нее руками и, упираясь пятками о кровать или пол избы, держаться в полувисячем положении. «Каждая вещь упадет наземь, коли ни на чем не держится, — довольно смутно объясняли земским врачам этот прием бабки, — потому и ребенка тоже к земле тянет, а коли лежит баба, как есть, ну и он лежит смирно». Особенно рекомендовался этот прием в тот момент, когда Бог станет «прощать» роженицу, то есть когда покажется головка младенца. Термином «Бог простил» определялся момент рождения ребенка, ибо именно тогда, по существующему поверью, посланный от Бога и присутствующий при родах ангел влагает душу в новорожденного и улетает на небо.

Некоторыми бабками производилось «выкликание» детского места. «Кысь, кысь, кысь», — приговаривают они, «ратуя» о детском месте и слегка подергивая за пуповину. Способствовал изгнанию последа и, одновременно, занятию своего надлежащего места «золотником» (маткой) после родов также следующий заговор:

Для изгнания последа применялись также окуривание родильниц очесами льна на страстной свече, маленький, привязываемый к пуповине, лапоть и веник, положенный к половым частям родильницы. Если послед не выходил через полчаса, то это считалось знаком недобрым, а если проходил час — дело было совсем плохо. Очень нередки были случаи, когда бабки, стараясь вытащить послед, усиленно тянули и обрывали пуповину. Это, по объяснению их, происходило тогда, когда послед «прирастал к телу».

Пуповина перевязывалась суровой ниткой или прядями льна, чаще всего свитыми вместе с волосами матери. Волосы последней, обыкновенно из правой косы или с правого виска, брались для того, чтобы «ребенок всю жизнь был привязан к матери».

Перерезывалась пуповина, как правило, хлебным ножом или ножницами и смазывалась деревянным маслом.

Иногда у детей женского пола она отрезалась ножом на гребенке, чтобы девушка хорошо пряла, а у новорожденного мальчика — ножом на топоре, чтобы мальчик им хорошо владел, когда вырастет большим.

Иногда, в предупреждение грыжи, пуповина перегрызалась бабкой зубами.

Детское место, или «постелька», всегда тщательно обмытое и завернутое в тряпочку, часто с ломтем черного хлеба или яйцом, а иногда с несколькими головками лука, зарывалось в землю в каком-нибудь сокровенном месте, выбранном бабкой, чаще всего под полом избы, в подизбице, подвале, подполье, около печки или в переднем углу В некоторых местах послед при этом клался в лапоть с правой ноги.

Реже зарывалось детское место под полком бани, на дворе, на огороде, иногда в навоз, в хлеве или конюшне. Если хотели, чтобы у ребенка не было грыжи, зарывали послед под подвальным бревном. Если хотели, чтобы следующий ребенок был мальчик, хоронили послед на чердаке над святым углом, а если мечтали о девочке, то несли на чужое поле и зарывали там.

В тех случаях, когда в семье все предшествующие дети умирали, послед зарывался на перекрестке чужого поля.

Считалось, что если детское место не хоронить три дня, то детей не будет три года, если его предварительно выворотить, то следующий ребенок будет непременно мальчик, а если зарыть его пуповиной книзу, то детей у родившей женщины больше не будет совсем.

Зарывание последа сопровождалось иногда особыми приговорами, имеющими отношение или к здоровью родильницы, или к будущему ребенка. «От земли взято, земле предавайся, а раба Божия (родильница) на земле оставайся». «Тебе, святое местечко, на лежанье, а ей (родильнице) на здоровье». «Месту гнить, а ребенку жить, да Бога любить, отца, мать почитать и бабку не забывать».

В некоторых местах, если родился мальчик, отец сам (а не бабка, как во всех других случаях) нес послед в конюшню и зарывал под ясли, говоря: «Дитятко роста, и лошадка роста».

Иногда на короткое время бабка клала послед под голову родильницы, чтобы у нее не болел живот, и терла последом ее лицо, чтобы не было на нем «матежей», и иногда, прежде чем зарыть послед, отрезала от него небольшой кусочек. От того, куда мать отнесет и бросит этот кусок, зависели судьба новорожденного и развитие будущих его качеств. Если мать бросала его в конюшню, то новорожденный становился охотником до лошадей, если вешала на соху, он вырастал хорошим пахарем, если около кабака или какой-нибудь лавки — дорога младенцу была в купцы, а если послед вешали около церкви — ребенок очень сильно любил Бога и мог даже уйти в монастырь.

После того как с последом было покончено, «баушка» обмывала новорожденного, обрезала и завязывала у него пуповину и, если ей покажется нужным, исправляла его голову. В народе полагали, что так как голова у ребенка первое время бывает мягка, как воск, то вполне зависит от повитухи, сделать ли его круглоликим, или длиннолицым, или даже каким-нибудь уродом.

Также старательно «изничтожали» знахарки часто встречающуюся головную опухоль новорожденных и, находя у них грудные соски припухшими, предполагали в них молоко и усиленно сосали. Такое исправление ребенка обыкновенно проделывалось только в самое первое время после родов, пока дитя было «парено», но нередко производилось в течение всей первой недели, а иногда продолжалось до шести недель.

Чтобы ребенок был покоен, его обертывали отцовыми портами или, когда пеленали, вместо свивальника употребляли приготовленные из хлопков для половиков или дерюг толстые нити, известные под именем «верни», а для того, чтобы младенец был красив и привлекателен, его покрывали материей зеленого цвета.

Перевязав пуповину, бабка схватывала двумя пальцами носик ребенка и потягивала его несколько раз, приговаривая: «Не будь курнос и спи крепче!»

Тотчас после рождения ребенка мать заставляли коснуться рта его своей пятой. При этом мать произносила следующие слова: «Сама носила, сама приносила, почи-нивала». Это делалось для того, чтобы ребенок не кричал.

После этого бабка заговаривала грыжу. Вот один образец «грыжных слов»: