Жульничали по-разному. Мошенничали на рынках, на черной бирже, мошенничали государственные чиновники и лошадиные барышники. Кстати, последние были к тому же и садистами. Ради того, чтобы всучить лошадь покупателю, они прибегали к разным ухищрениям, мучительным для лошадей. Например, для того чтобы увеличить возраст лошади, они спиливали ей зубы, старой понурой лошади вливали в уши масло, и она начинала задирать голову и крутить ею, чтобы избавиться от неприятных ощущений, вялую лошадь били перед продажей, и она становилась пугливой и резвой. О всех издевательствах лошадиных барышников над бедными животными и говорить не хочется. Вспомним мошенников двадцатых-тридцатых годов. Они так же, как и воры, подразделялись на тех, кто обманывал граждан, и тех, кто обманывал учреждения. Вот в центре Москвы аферист покупает у папиросницы из Моссельпрома папиросы. Дает ей червонец, получает сдачу, берет товар и отходит. Вскоре возвращается и, отказываясь от покупки, забирает деньги, но, отойдя снова на шаг, передумывает и просит продать ему папиросы за тот же червонец. Лотошница на этот раз не глядя дает ему папиросы и сдачу с червонца, хотя мошенник уже успел подменить его на другую, мелкую бумажку. Сергей Белов — танцор. Он строен и элегантен, выдает себя за иностранца. Подходит к гражданам и на ломаном русском языке просит их разменять десять червонцев (в то время червонцы принимали не везде). Кто-то из отзывчивых москвичей идет ему навстречу. Иностранец меняет, но тут же передумывает. Ему что-то не нравится, но объяснить он не может, не хватает русских слов. Он возвращает москвичу его деньги, а москвич ему его червонцы. Потом, конечно, москвич обнаружит, что «иностранец» вернул ему значительно меньшую сумму, но будет уже поздно. Обоих мошенников выловили в 1928 году и посадили, но ненадолго.
Мошенников таких называли «кувыркалами» или «вздерщиками». Раньше, до революции, «кувыркалами» звали уголовников, бежавших из ссылки. В двадцатые годы этим именем гтали величать «вздерщиков», собственно мошенников, совершающих обман при обмене или размене денег. Такой «вздерщик» приходил, например, в универсальный магазин в часы наибольшего наплыва покупателей. (Это было обычно в конце рабочего дня, когда продавцы валились с ног, а кассирши со своих высоких табуреток.) Он протискивался к кассе с крупной денежной купюрой, а пробить ему чек просил на грошовую сумму. При этом он без конца что-то щебетал, отвлекая внимание кассира. Цель его — получить сдачу и сохранить свою купюру. Ну а если это не удавалось, он извинялся, получал товар и уходил.
В двадцатые годы на углу Петровки и Театральной площади москвичи, в основном москвички, торговали всяким барахлом: старыми вещами, бюстгальтерами, миндальным печеньем, цветами, чулками из шелка и фильдеперса, иностранным кружевом: «шантильи», «брюссель», сетками для волос, помадой, цветными заколками, духами. То и дело слышалось: «Цикламен», «Лориган», «Коти», «Шипр». Под видом духов продавали и подкрашенную воду, надушив при этом только пробку, которую и давали нюхать покупателям. Беспатентные торговцы собирались в существовавшем тогда узком проулочке, отделяющем Мосторг от Малого театра. Торговали здесь многие «бывшие». Не случайно газетчики окрестили завсегдатаев этой толкучки «торгующими княгинями». Помогали беспатентным торговцам мальчишки и девчонки, которые следили за появлением милиции. В случае опасности они бежали к ним и кричали: «Мильтон, зеке!» После чего торговки разбегались по дворам и подъездам.
В 1926 году милиция накрыла «фабрику» по изготовлению всех этих «лориганов» и «коти». Находилась она в доме 16 по Самотечному переулку и жил в ней кустарь Буянов. При обыске помимо флаконов с пломбами на золотых шнурках нашли форму таможенных грузчиков. В этой форме люди из фирмы Буянова сбывали глупым «графиням» свой «контрабандный» товар.
А в феврале 1925 года милиция вышла на другую подпольную «фабрику». Она занималась изготовлением фальшивых серебряных монет достоинством в 50 копеек Основал «фабрику» Василий Иванович Куликов.
Вообще, «золотая лихорадка» и тогда не оставляла преступный мир. Это и понятно: за один золотой рубль давали двадцать пять — тридцать бумажных. Широкое распространение тогда получили всякие подделки. Подделывали чеки, квитанции, выигравшие облигации, торгсиновские книжки и пр. Г. Д. Иванов, В. А. Кочетков и их друзья похищали на фабрике фотопластинок азотнокислое серебро, при помощи паяльной лампы переплавляли его в слитки, а слитки сдавали в Торгсин. М. Я. Либ сдавал в Торгсин переплавленные в слитки советские серебряные монеты. Дядя Бакланов и племянник Кириллов скупали золотые и серебряные монеты, а затем при помощи Цветкова и Шилкина перерабатывали их в сусальное золото и серебро, чтобы сбывать в живописные мастерские, получая при этом навар до 2 рублей с грамма.
Жулики изобретательны и наглы. Алексей Мохов, например, в 1924 году торговал на Смоленском рынке опилками, аккуратно разложив их в фунтовые пачки чая «Центросоюза», а Ольга Матвеевская подошла около школы на Сретенке к незнакомой девочке и сказала ей, что она должна отдать ей пальто, чтобы пришить пуговицы, мол, мама велела. Девочка поверила, сняла пальто и отдала Матвеевской. Та сразу пошла на Сухаревский рынок и продала его.
Как никто из преступников, мошенники действуют с учетом обстановки и примет времени. В 1927 году началось распределение товаров по предприятиям, устройство всяческих лотерей, на которых разыгрывались промышленные товары. Газета «Беднота», например, в качестве выигрыша по организованной ею лотерее предлагала: лошадь с упряжью, молотилку, льномялку, примус, стенные часы, балалайку, ручную швейную машинку, суконный отрез и сочинения Ленина. Недостаток товаров в магазинах способствовал успеху лотерей. Аферисты этим пользовались. Одна аферистка заходила в квартиры рабочих, когда те были на работе, а дома сидели их зачуханные жены с бледными детьми, и сообщала им о том, что их Иван Иванович выиграл по лотерее мануфактуру и теперь для ее оплаты нужны деньги. Жены лезли в сундук или бежали к соседям одалживать деньги, а потом ждали мужей с материалом, мечтая о том, что они из него сошьют. Но сшить что-либо им было не суждено. Некоторым к тому же еще и доставалось от мужей.
Аферист Штатенфельд учел другую особенность своего времени. Он приходил в чей-нибудь дом, зная, что отца семейства нет, и очень серьезно сообщал его жене о том, что муж арестован и ему грозит расстрел. Когда несчастная супруга покрывалась красными пятнами, ловила воздух пересохшим ртом и спрашивала то ли комод, то ли Штатенфельда: «Что делать?» — Штатенфельд ее обнадеживал. Оказывалось, что у него есть один человек, который может помочь уладить дело. Испуганная женщина была готова бежать за ним на край света. Они выходили на улицу, но вскоре Штатенфельд останавливался и, ударив себя (на вид очень сильно) ладонью по лбу, заявлял, что ему срочно надо в одно место. Потенциальной вдове он давал адрес нужного человека где-нибудь в районе Инвалидной или Скотопрогонной улиц, куда бедная женщина мчалась на перекладных через весь город, а сам возвращался в квартиру своих жертв. Здесь он объявлял оставшимся дома детям о том, что для того, чтобы спасти их отца, нужны ценные вещи. Вещи собирались, и мошенник с ними удалялся. Были, правда, случаи, когда дети увязывались за Штатенфельдом. Тогда он заводил их куда-нибудь подальше, а сам скрывался. Если ему это не удавалось, усыплял детей наркотиками. Суд приговорил его к расстрелу.
В конце двадцатых годов в Москву из Новосибирска приехала Инна Федоровна Шаляпина. Она сняла комнату у москвичей по фамилии Мартино, представившись дочерью великого певца. Жила она бедно. Хозяева ей не раз предлагали обратиться за помощью к родному батюшке, но она все отговаривалась, ссылаясь на то, что не хочет его беспокоить. Как-то она взяла у хозяев отрез материала и сшила из него себе платье. Хозяева возмутились и сообщили в милицию. Шаляпиной дали месяц исправительных работ. В данном случае мы имеем дело с человеком, волею объективных обстоятельств подвигнутым на мошеннический путь.
