Я опустил руку в воды Мертвого моря и подержал мокрые пальцы на солнце. За несколько секунд на руке образовалась ровная белая корка соли, горьковатая на вкус.

Мертвое море в солнечные дни выглядит поразительно красивым. Средневековые паломники распространяли известия о его мрачном облике, что совершенно не соответствует действительности и отражает, вероятно, не само Мертвое море, а образ мысли доблестных путешественников. История о том, что ни одна птица не пролетает над ним, потому что испарения моря ядовиты, тоже ложная. Здесь мало птиц, потому что в море нет рыбы. Лишь немногие иорданские рыбы, способные адаптироваться к чересчур соленой воде, вскоре остаются в виде мумифицированных останков на берегах. Но Мертвое море — ярко-голубое, сверкающее в лучах солнце ничуть не хуже, чем Лох-Ломонд или Килларни в ясные дни.

Волны набегают на усыпанный галькой пляж мелкими, маслянистыми рядами. На берегу нет раковин, нет вообще никаких признаков жизни, здесь не растут водоросли, воды Мертвого моря действительно бесплодны и мертвы. Причина того, что Мертвое море представляет собой огромный химический котел, — отсутствие оттока. Эта гигантская яма в земной поверхности, в которую впадает Иордан и его притоки, ежедневно приносящие около семи миллионов тонн воды, смешанной с сернистыми и азотистыми компонентами. Невозможность оттока воды и чудовищная жара долины Иордана приводят к сильному испарению, а в итоге в этом замкнутом море остается огромное количество солей и других химических веществ. На дне моря бьют горячие источники, о которых известно крайне мало. Обыкновенная морская вода содержит от четырех до шести процентов солей в растворе; вода Мертвого моря — в пять раз больше. В ней невозможно утонуть, пока держишь голову на поверхности, здесь не удастся нырять. Когда Тит в 70 году н. э. прибыл в долину Иордана, он приказал сковать вместе семь рабов и бросить их в Мертвое море. Но, вероятно, они догадались поднять лица вверх, так как все остались живы.

Любые ужасы, рассказанные о Мертвом море, касаются обычно его берегов: высыхающие химические компоненты, странный ил, серая корка соли, запах серы, причудливых очертаний горы вокруг, — все это производит впечатление, что вы оказались на дне гигантского тигля. Эти горы совсем не похожи на привычные возвышенности: скорее, они кажутся фантастическими обломками охлажденного металла. Когда бродишь по безлюдным берегам, невольно вспоминаешь о судьбе Содома и Гоморры, которые в этом месте воспринимаются не как трагическая аллегория, а как абсолютная, ужасающая реальность. Словно Страшный Суд над грехами людей уже однажды свершился здесь, расплавив и искривив порочные берега Мертвого моря.

Когда-то существовала легенда, что руины обоих городов лежат в глубине соленых вод, но археологи обычно ищут их на побережье. Чаще всего — к югу, в мрачном районе, расположенном среди соляных копей, разрабатывавшихся арабами в течение столетий, в странном месте, где скрученные белые столбы соли во времена Иосифа Флавия считались останками окаменевшей жены Лота.

«И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь…» ³⁰

Слова книги Бытие обретают ужасающее значение, когда находишься у Мертвого моря. Огонь поразил эту землю, нагромоздил эти горы, смешанные и скрученные в мучительном движении, разорвавшие ровную земную поверхность; и даже сегодня запах серы не развеялся в этих краях.

Однако здесь, на северной оконечности Мертвого моря, чувствуется дуновение жизни — хотя бы в присутствии безобразных на вид солеварниц, добывающих из воды разнообразные химикаты. Мне говорили, что на дне Мертвого моря лежат несметные богатства. Мне не раз называли результаты подсчетов, но, по правде говоря, я с трудом запоминаю цифры свыше миллиона. В настоящее время из воды Мертвого моря добывают хлорид магния, углекислый калий (поташ), хлорид кальция, бромистые соединения, обыкновенную пищевую соль. Некоторые из этих продуктов поставляют в разные страны мира.

Неподалеку от этих предприятий есть первые признаки того, что Мертвое море может превратиться в оздоровительный курорт. Пока это лишь скромный пляж и купальни, кафе с танцевальной площадкой и огромным репродуктором. Но эти нововведения затрагивают столь малую часть пространства, что их вторжение остается практически незаметным.

Я пошел по дороге, которая вела прямо через горы и холмы к месту крещения Христа. По сути, это даже нельзя было назвать дорогой: скорее, разбитая колея, что терялась в зарослях колючего кустарника и вновь появлялась, изрытая ямами и колдобинами, немилосердно петляя среди хилого зеленого пояса, повторяя течение реки Иордан.

Никто не знает в точности, где было место крещения, собственно, мы не знаем и что такое «Вифавар при Иордане», указанный как примета святым Иоанном Богословом. Но то место, которое я отыскал наконец среди тамариска и ив, в течение столетий почитается благочестивыми паломниками. В старые дни, еще до войны, когда Россия была еще «Святой Русью», тысячи паломников прибывали оттуда, чтобы окунуться в Иордан — в белых рубахах, которые служили им символом плащаницы. Сегодня паломников здесь совсем мало. Обычай окунаться в воду в этом месте или поблизости от него восходит к весьма отдаленным временам. Он известен по описанию пилигрима из Бордо, посетившего Святую Землю в римскую эпоху — около 333 года, а как-то вечером в 1172 году Теодорих видел, как в этом месте в реку зашли 60 000 паломников.

Я не был готов к встрече со столь странным завершением тропы. На берегу реки стоит странноватое кафе или дом для отдыха путников, приподнятый над землей на столбах. Крыша сплетена из иорданского тростника, причем немедленно возникает ощущение, что все приспособлено к неожиданному наводнению — словно узкая и вяло текущая река в любое мгновение может выйти из берегов и вынудить малочисленных обитателей перебраться в лодки. Под этим хрупким укрытием стоят несколько самодельных столов и стульев грубой работы. Курицы, цыплята, индейки и козы беспечно бродят между ними. Чучело журавля и чучело фламинго, оба весьма потрепанные и явно не новые, мрачно свисают с кровли. Есть даже своего рода прилавок или барная стойка, над ней висит лицензия, в которой указано, что все это причудливое сооружение из шестов и камыша является собственностью мистера Н. Стоматиона. Единственный человек, которого я нашел в «кафе», — возможно, это был сам мистер Стоматион, — сидел спиной к Иордану, уныло стругая перочинным ножом длинную палку. На нем была рубашка с длинными рукавами и видавший виды китель цвета хаки, наброшенный на плечи. На меня он не обратил ни малейшего внимания, хотя я обходил его заведение в непосредственной близости от столов. Вероятно, Иордан постоянно стремился лишить мистера Стоматиона его собственности. Жилой дом и крупная печь стояли на столбах высотой в двенадцать футов. Даже куры, индейки и козы вынуждены были время от времени переселяться на возвышенный участок — о чем свидетельствовали пристройки к дому.

Иордан, протекавший в нескольких ярдах от этого ветхого, доисторического типа поселения, удивил меня. Мне показалось, что я стою на берегу какой-то английской реки, может, Эйвона в районе Уорикширских высот, неподалеку от водяной мельницы. Не могу объяснить, чем было вызвано это ощущение, потому что берега Иордана весьма экзотичны, там растут южные деревья и кустарники вроде тамариска и тонкого, непривычного для европейца тростника, похожего на бамбук. Думаю, все дело в скоплении ив, роняющих ветви и листья в поток — в точности, как аналогичные деревья на Эйвоне, на лугах под Стратфордом-на-Эйвоне в марте. Наблюдая, как воды Иордана касаются ивовых ветвей и уносят отдельные листья вниз по течению, я испытал снова восторг, знакомый мне с юности — то бесконечное счастье, которое переживаешь, сидя на старой, позеленевшей от времени стене у Тринити-колледжа. Есть нечто медлительное, мягкое и камерное в том, как Иордан огибает изгиб берега возле места крещения, нечто, я бы сказал, домашнее — то, что навеяло воспоминания о благочестивых образах на стенах Венеции и Флоренции, где Вифлеем и Назарет представлены как подобия родных для художников итальянских городов. Мне показалось, что в этом должен таиться какой-то урок, но извлечь его смог бы лишь лучший моралист, чем я: человек путешествует в Святую Землю, к Иордану, и находит этот небольшой водный поток удивительно похожим на реку его родины, что протекает по соседству с садом.