А тем временем осада продолжалась. Тараны и баллисты работали днем и ночью. Глашатаи призывали голодающий город сдаваться, но в ответ слышали насмешки и оскорбления. На римской стороне были устроены крупные зернохранилища и склады продовольствия на виду у защитников стен — с тем, чтобы по возможности больше мучить евреев видом изобилия. Эта уловка тоже провалилась. Чтобы продемонстрировать жителям города неизбежность их судьбы, Тит приказал провести полный парад римских войск перед стенами Иерусалима. Осадные машины были на время отставлены в сторону, а сверкающие на солнце нагрудные пластины, шлемы и прочие атрибуты парадного убранства извлечены из чехлов, так что вся армия продефилировала в виду Иерусалима под звуки труб. Парад продолжался четыре дня. Стены города потемнели от собравшихся на них людей. Но зрелище, хотя и породило страх в самом сердце Иерусалима, не достигло цели; и война возобновилась.
В начале июля замок Антония, расположенный неподалеку от зала, в котором Пилат осудил на смерть Христа, был захвачен римлянами. Этот замок возвышался над северной стеной Храма. Тит желал лично участвовать в первой атаке на Храм, но командиры убедили его смотреть на штурм с одной из высоких башен Антонии под тем предлогом, что с такого высокого места он лучше сумеет выбрать храбрейших, которые будут награждены повышением в чине. Почти месяц продолжалась ужасная битва за Храм, евреи свято верили, что в последний момент явится сам Яхве, чтобы освободить Его древнее святилище, а Тит многократно призывал их к капитуляции, обвиняя самих евреев в кощунстве. Он хотел сохранить Храм, считая его одним из чудес света.
Тит и его солдаты с более высокой точки наблюдали за тем, как стрелы падали во двор, из которого сорока годами ранее Иисус изгонял торговцев и менял. Римляне смотрели, как огонь распространялся по колоннадам, как сражения шли даже у самых стен Святая Святых. Они были последними, кто видел Храм Ирода таким, каким его знал Христос. В начале августа удачная операция позволила римлянам войти в Святая Святых. Солдат, одержимый, по словам Иосифа Флавия, «некоей божественной яростью», схватил горящий факел и, взобравшись на плечи товарища, метнул пылающее орудие в золотое окно. И над святилищем Господа взметнулось пламя.
Иосиф рассказывает:
Затем цезарь, и взывая громким голосом к сражающимся солдатам, и подавая им сигнал взмахом правой руки, приказал потушить огонь. Но они не слышали, что он сказал, хотя он говорил громко, но их уши были заполнены другими шумами; не обратили они внимание и на сигнал, поданный его рукою, поскольку многие были увлечены битвой, а другие одержимы страстью… И поскольку цезарь не способен был ограничить энтузиазм и ярость солдат, и огонь распространялся все дальше и дальше, он пошел в святые места Храма вместе со своими командирами и увидел все то, что внутри, и нашел, что это превосходит все описания иностранцев, и не уступает тому, чем мы сами похваляемся, и во что верим. Поскольку пламя еще не добралось до внутренних помещений, но по-прежнему поглощало пространство вокруг святого дома, Тит, предположив на основании фактов, что само здание еще может быть спасено, поспешил и приложил усилия, чтобы убедить солдат тушить огонь, и отдал приказ центуриону Либералию и одному из сопровождавших его копьеносцев бить сопротивляющихся солдат палками и заставить их подчиниться: однако их страсти были слишком сильны по сравнению с почтением, которое они питали к цезарю, и слишком сильны были и страх перед его запретом, и их ненависть к евреям, и неистовое желание сражаться с ними.
Более того, надежда на добычу побуждала многих идти дальше, они считали, что все помещения внутри забиты деньгами, а все предметы там сделаны из золота. Кроме того, один из тех, кто пришел туда, помешал цезарю, когда тот спешил сдержать солдат, и поджег петли ворот в темноте; в результате пламя немедленно вырвалось из святого дома, как только оттуда вышли командиры, а с ними и цезарь, и больше никто не запрещал тем, кто был там, поджигать все вокруг. Итак, весь святой дом был полностью уничтожен огнем без одобрения цезаря.
Но даже после того, как половина Иерусалима оказалась в руках Тита, а Храм превратился в дымящиеся руины, зилоты отказывались сдаваться. Они отступили в Верхний город и продолжили борьбу. Тит снова убеждал их сдаться. Стоя на мосту над Тиропейской долиной, — по этому мосту ступал Иисус, а руины его были обнаружены несколько лет назад, — в 80 футах над землей, Тит упоминал в своем обращении к осажденным и имя Британии:
Молитесь, разве есть большее препятствие, чем стена океана, которой окружены британцы? — восклицал он. — И все же они склоняются перед римским оружием… О, несчастные! На что вы полагаетесь? Разве ваши люди не мертвы? Разве не разрушен ваш святой дом? Разве ваш город не в моей власти? Разве сами ваши жизни не в моих руках? Неужели вы все еще думаете, что умереть значит проявить бесстрашие? Если вы сложите оружие, если предстанете передо мной, я дарую вам жизнь; и я буду поступать, как добрый глава семьи.
Но разбитые уже евреи пытались вести с ним переговоры столь абсурдным образом, что даже Тит потерял терпение и, гневно отвернувшись, приказал армии сжечь и разграбить город.
Вновь к стенам подтянули тараны. Вновь строились насыпи для штурма. Вновь баллисты метали камни, а луки сыпали зажженными стрелами на отважных защитников. В конце концов римляне хлынули через стены и устроили настоящую резню. Они бегали по городу в поисках добычи, но, врываясь в дома, отступали в ужасе, потому что каждое строение было заполнено разлагающимися трупами.
Так Иерусалим после осады, продолжавшейся почти шесть месяцев, оказался поверженным в прах. Пророчество, произнесенное Иисусом в Храме за сорок лет до того, исполнилось. «Ибо великое будет бедствие на земле и гнев на народ сей. И падут от острия меча, и отведутся в плен во все народы; и Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников» 8 .
Тит устроил парад, чтобы поздравить армию и раздать награды. Он стоял на помосте, окруженный своими приближенными, пока зачитывали список почестей и новых назначений. Он распределял золотые венцы, украшения, копья и инсигнии. Затем, приказав сровнять с землей стены и строения, он разрешил оставить участок западной стены и три башни дворца Ирода, после чего свернул лагерь, увел с собой большое количество пленных, увез золотой стол из святилища, семисвечник и священные сосуды из Храма.
Легион, который остался в качестве оккупационных войск посреди дымящихся развалин — это как раз был Десятый легион Фретензис. Его лагерь был теперь единственным признаком жизни в коричневых холмах, когда-то бывших Иерусалимом. Все, что знал Христос, все места, с которыми Его ученики и первые христиане ассоциировали Его Страсти, суд и Распятие, были полностью разрушены, за исключением, конечно, возвышенности, известной под именем Голгофа. Десятому легиону были приданы вспомогательные подразделения, о которых известно, что они были «иноземного происхождения, собранные отчасти в дальних землях Запада». Я задумался: не будет ли слишком экстравагантно вообразить, что среди тех, кто стал свидетелем разрушения Иерусалима, кто бродил среди руин и рылся в них в поисках сокровищ, спрятанных в подвалах и фундаментах домов, кто посещал обломки зала, где проходил суд Пилата, кто стоял, не понимая того, над могильной насыпью Кальвария, — что среди них были и уроженцы моей страны? Со временем — никто не знает точно, когда, — группа евреев вернулась в Иерусалим из Пеллы. Это были христиане, которые повиновались последнему распоряжению Учителя спасаться, когда приблизится период опасностей. Они возвратились и выбрали епископом Симеона. Можно представить, как они со слезами в глазах смотрели на раскинувшиеся повсюду развалины. Старейшие среди этих людей могли помнить Христа, могли даже видеть Его на кресте. Должно быть, они бродили среди руин в поисках священных знаков и говорили: «Вот здесь Он сказал тото» или «Вон там Он исцелил слепца». Несомненно, в развалинах Иерусалима они искали и нашли дом Марии, матери Марка, в котором, как считается, Иисус провел Тайную Вечерю. Их разум был полон священных воспоминаний, они заново отстроили этот дом и избрали его местом богослужения.