Та уткнулась лицом в плечо Оливии, глотая слезы.

— Я… я думаю, у этой свиньи связь с Ютой…

— О нет! Нет, я уверена, вы ошибаетесь, Аннабел! — Оливия почувствовала себя совершенно беспомощной: что говорить в такой ситуации? — Послушайте, давайте присядем, я налью по чашечке чая…

— Нет… я уже в порядке… — Аннабел шмыгнула носом и полезла за платочком. — Я высказалась напрямую, и мне стало легче. Я так давно их подозревала. Простите, Оливия, но… мне просто необходимо было сказать вам об этом, именно вам: я знала, что вы поймете и не будете сплетничать.

— Ну конечно, дорогая, я все поняла, но уверена, что вы ошибаетесь.

— Ах, нет, вовсе нет — Тэнди рассказала мне, что творится у меня за спиной!

Аннабел откинула голову и вызывающе улыбнулась, вытирая остатки слез.

— Во всяком случае, Юту я уволила, и теперь у меня дел по горло, пока не найду новую домработницу. Макс сказал, что я истеричка… Простите, Оливия…

— Вам нечего извиняться, Аннабел, я всегда вам рада. Может, все-таки еще посидите?..

— Нет, спасибо, не хочу, чтобы ваш муж застал меня здесь. — Она подобрала пустую корзину. — Увидимся, Оливия!

— Я вам позвоню, Аннабел. Как только удастся пораньше вернуться с работы, мы встретимся и поболтаем до прихода Макса. Спасибо за декоративные растения, мы с Энди их высадим. Пока, Аннабел!

Та пошла прочь со своей пустой корзинкой.

— Аннабел!.. — Та остановилась и оглянулась, ее глаза все еще были заплаканы. — Передайте от меня Максу, что я ему голову оторву, если он не извинится!

Она улыбнулась и помахала рукой. Настроение у нее несколько поднялось. А тут как раз на подъездной дорожке зарычал «феррари». Аннабел сошла с нее на обочину. Стюарт отвернул, чтобы не задеть ее, и едва не зацепил стойку ворот. Он вылез из машины и сказал:

— Какого черта… что здесь делает Аннабел? Она чуть не попала под машину!

— В пределах имения ты бы мог ездить потише, Стюарт!

Он достал из машины клюшки для гольфа.

— Что ей было надо?

— Ничего не надо, она принесла мне несколько декоративных растений.

Он осклабился.

— Перемыли мне косточки, бабы, да?

— Ничего подобного. И не говори «бабы», это мужской шовинизм! Если кому и перемыли косточки, так Максу ван дер Крооту. Хорошо сыграли с доктором Гарретом? — Оливия почувствовала, что ее голос звучит точно так же, как у ее матери, встречавшей отца после гольфа.

Стюарт хотел оставить машину на попечение Эрнста, но она сказала, чтобы он отогнал ее сам — Эрнст уже отдыхает.

— Ладно, попозже, — ответил он и пошел за ней в дом с мешком клюшек. — Оуэн сказал, ты пропустила предродовые курсы.

— Оуэн?

— Доктор Гаррет.

— Ах, так вы уже перешли на обращение по имени? Он позабыл — я была у него в прошлый понедельник.

Оливия понесла на кухню поднос с грязной миской от супа. Стюарт последовал за ней и уточнил на ходу:

— Предродовые курсы, дорогая, мы оба туда записаны местной акушеркой.

— Мы?!

— Ты и я, милая, — в среду.

— В какую среду?

— Надо думать, в следующую.

— А тебе-то это зачем?

Он взял пиво из холодильника, в то время как Оливия лениво раздумывала, станет ли он таким, как ее отец, — лысым, самоуверенным и влюбленным в гольф. Хотя «лысые — сексуальны», как когда-то она прочла в одной рукописи…

— Дыхательные упражнения или что-нибудь в этом роде. Это называется моральной поддержкой будущим матерям.

— А что ты сказал Оуэну Гаррету?

— Я сказал великому врачу, — Стюарт жадно глотал прямо из бутылки, — что он чертовски здорово играет в гольф!

Вот теперь он выражался, как типичный англичанин.

— А если точнее? — осведомилась Оливия.

— Сказал, что, мол, я свое дело уже сделал, и теперь пришло время баронессе заботиться о потомстве.

— Ах, ты!.. — Оливия схватила яблоко из вазы и швырнула ему в голову. Он пригнулся, и оно шмякнулось об стену. — Так вот что говорят о нас, бедных беременных женщинах, мужчины за гольфом!

— Да, так мы и говорили.

— И ты?..

— Что я?

— Пойдешь со мной на предродовые курсы?

— Ну конечно, если ты хочешь. Я буду держать тебя за руку, тужиться, вздыхать и визжать — кстати, о визге: как там Макс и Аннабел?

— Я тебе потом расскажу. — Она поцеловала его твердый, сексуальный подбородок. — Тебе надо побриться, но прежде чем ты пойдешь в наш выложенный испанской плиткой душ, — она взглянула на него зовущим взглядом, — я должна рассказать тебе, что ты завлек меня сюда обманом.

— Как это, любовь моя? — Он принял это всерьез.

— Я думала, что жизнь в деревне позволит расслабиться и отдохнуть от городских стрессов. Как же я ошиблась! Жить здесь — все равно что в джунглях со зверями!

— Так что, вернемся в город?

— Только через мой труп, Стюарт! После всего, что я вынесла, оставить этот дом — последнее дело! — Она подтолкнула его к лестнице. — Эти вечные проблемы — от большого Макса с низким уровнем терпимости до незамужних матерей, фетишизирующих овощи, от глаукомы до выгребной ямы, от кровельщиков до туристов… Заткнись, Стюарт, я еще не кончила! Продолжаю: от виноградников до лошадей, от директорства до беременности, и все это за короткое время, Стюарт Лайон Маккензи! Если бы я уже не была женой издателя, я бы стала автором и рассказала все темные секреты графства, подлизывающегося к миллионеру с сомнительным прошлым!

Она втолкнула его в ванную и спросила, потереть ли ему спину.

— Конечно, ведь это в настоящее время единственный интим, не запрещенный врачом, милая!

Недели складывались в месяцы, и талия Оливии начала заметно округляться. Она выбрала время, чтобы заказать себе новый гардероб в «Городском аисте», доме матери и ребенка на Бонд-стрит.

— Везет же некоторым! — услышала она однажды в туалетной комнате болтовню девушек, не подозревавших, что начальница сидит рядом, в одной из кабинок.

Похоже, что теперь все время у меня уходит на посещение уборной, раздраженно подумала Оливия. Ни доктор Гаррет, ни акушерка не предупреждали об «учащенном мочеиспускании», «отекании лодыжек» и прочих надоедливых неудобствах пребывания «в положении». К счастью, приступы головокружения и утренняя тошнота, порою длившаяся весь день в первые недели беременности, теперь прошли.

— Хорошо бы и мне сшить одежду на заказ, но этого я себе позволить не могу, — продолжила беседу одна из ее сотрудниц.

— Готовое платье — тоже неплохо… Только подбирай темно-синее и белое.

— Я не за миллионером замужем, чтобы покупать себе все, что хочется.

— Ладно, не бурчи. Когда у тебя роды?

— В январе.

— Берешь предродовой отпуск?

— А что?

— Я не хочу быть заваленной твоей работой в добавление к моей, вот что!

— Кадровик говорит, я еще не имею права на предродовой отпуск. Но когда ребенок родится, они мне предоставят оплаченный послеродовой.

— Дай-то Бог! А вот с больной Бэрди Гу Оливия носится как с писаной торбой, да еще успевает разбираться с собственной беременностью и ругать меня.

— Ничего, скоро у нее появится ребенок и времени на нас уже не будет.

— Надеюсь, что так.

— Знаешь, я к концу дня ужасно устаю таскать свое пузо, еще более огромное, чем у ее благородия. Только она после работы садится в «даймлер» или «феррари», а я топаю пешком!

— Как ты думаешь, кто у нее будет?

— Должно быть, девочка — живот не торчит. Вот почему я полагаю, что у меня будет еще один мальчик.

— А ты не делала ультразвук, чтобы удостовериться?

— Не-а. Мы с Джимом любим сюрпризы. Какого пола — неважно, лишь бы ребенок был здоровенький!

— Ну, у тебя тоже не торчит, так что, скорее, будет девочка. Хотя пузо побольше, чем у нее.

— Так и должно быть, разве нет? У меня ведь роды на пару месяцев раньше, чем у ее благородия!

Воду закрыли, и Оливия услышала, как зажужжали две сушилки, затем дверь туалетной хлопнула. Она испустила вздох облегчения, когда эти двое наконец ушли, и подумала, что впредь надо ходить в свою собственную уборную, пристроенную к кабинету. Но она взяла на заметку: проверить политику «Лэмпхауза» насчет предродовых отпусков.