Директор Центра «Акангауга» давно уже сидела в сторонке на маленьком диванчике, ласково поглаживая тоненькую руку Лали. При этом она долго с мягкой настойчивостью все вглядывалась девочке в лицо.

— Ах, да прекратите вы бесплодные рассуждения о природе сказки. Разве в этом дело? Вот сидит с нами девочка, единственное существо на Земле, которая нашла общий язык с иной планетой! Ведь совсем недавно мы, обитатели двух планет, жили общей жизнью одной и той же сказки. И пускай слишком поздно, все же поняли, что все мы братья. Благодаря удивительному таланту этой девочки, которая… гм… так любит сладкое… Голубчик, как тебя, Робби, не пичкай ее все время своими пирожными!.. Не погибнет бесследно тысячелетний опыт духовной жизни нашей планеты. Мы передали им в руки кончик цепи, и они его уже не отпустят.

— Да, — неловко откашлявшись, признался профессор Ив, — мы ее пытались отучать. Мы боялись за нее. Страшились той интенсивности, той силы воображения, фантазии, какая у нее развивалась… Конечно, мы упустили момент, когда ей на помощь пришли эти усилители с Новой, я упустил… и только недавно разобрался и тогда вот решился пригласить всех сюда.

— Но как это началось? Ведь это… давно?.. — ласково спросила Анда, наклоняясь поближе к лицу девочки.

— Как?.. Я его очень любила. Тогда все легко.

— Это так, — обернувшись на ее голос, сказал Прат. — Видите ли, я потерял зрение еще до рождения Лали. Внешний мир образов и красок перестал существовать вне меня самого. Лали это угадала, еще не научившись говорить. А научившись, все свои силы направила, устремила на одно: стать моими глазами, она описывала, объясняла, сравнивала, изображала все, что видела сама. С годами она научилась представлять себе все, что читала, и я уже понимал ее с полуфразы… Эта ее способность передавать другим то, что чувствовала и представляла себе она, все усиливалась… Вот и все. Вся ее маленькая жизнь была подвигом. В основе ее таланта была любовь. Живая, самоотверженная, бескорыстная…

Разом оборвались все разговоры: с инопланетянами что-то произошло странное, тревожное. Они как-то заколебались, зашелестели, как деревья под порывами ветра. Замерли. Потом один вдруг поднял руку и вскочил с места. Чудик сидел как во сне, только глаза невидяще глядели, уставясь в одну точку. Тогда и вскочивший тоже сел и снова замер.

Всем стало беспокойно и очень неуютно.

Лали сидела, точно позабыв все окружающее, с полуоткрытым ртом, не отвечая на вопросы и не отрывая испуганных глаз от Чудика. Щеки у нее побелели. Она раза два судорожно глотнула воздух и схватилась за голову обеими руками, как будто пытаясь заткнуть уши.

Экипаж аппарата с Новой, все пятеро, вместе, потихоньку раскачивались из стороны в сторону, точно их качала какая-то неслышная колыбельная, но вовсе не успокоительная, а тревожная, беспокойная.

И всех, кто был в комнате, охватило тягостное чувство глубокой тревоги, непокоя, как будто они все беззащитно стояли на высочайшей вершине Земли, обдуваемые черным ветром Космоса.

Наконец профессор Ив, не выдержав напряжения, встал, покачнулся от волнения и нетвердыми шагами, точно ступая по качающейся палубе корабля, подошел к Лали. Мягко положил ей руку на плечи и тихонько, как осторожно будят спящих, позвал:

— Лали… девочка!.. Лали?.. Что с тобой?..

— А?.. — Она невнятно, как сквозь сон, еле откликнулась. — Что-то… не знаю… Что-то громадное… — и замолчала.

Тянулись минуты, долгие, как часы… Минута за минутой тянулись, как бесконечная резинка, короткие отрезки мгновения растягивались на целые километры и не кончались.

Ожидание становилось невыносимым, трудно делалось дышать. Вдруг Лали, как во сне, удивленно проговорила:

— Он, кажется, просит всех встать? Он просит, да…

Почему-то никто не удивился. Вероятнее всего, потому, что у всех исчерпался запас удивления. Медленно, стараясь не шуметь, чтоб не спугнуть тишину ожидания, руководители Центров Связи «Земля — Космос», поднял: со своих мест, все до одного.

Мужчины и женщины. Молодые и очень старые, белые, черные и смугложелтые, рослые и совсем щупленькие. Люди с Джомолунгмы, Эвереста, Монблана, Эльбруса, Акангауга, Килиманджаро, Финстерхорна, Попокатепетля и Ането — встали плечом к плечу.

Пятеро инопланетян тоже встали. Так целую минуту они стояли друг против друга, не двигаясь, молча, те, чьи предки изобрели каменный топор, колесо, рычаг, создали первые изображения оленей и мамонтов на стенах пещер, сложили три нотки первой колыбельной песенки и сказки; чьи предки назывались финикийцами и галлами, эллинами, иберийцами и маори, пигмеями, никубийцами и скифами и еще тысячью имен, и прямо против них пришельцы с планеты Новой — люди, с тонкими пальцами рук, с лицами, почему-то казавшимися в эту минуту совершенно прекрасными, воодушевленными.

В тишине все услышали, как тоненько вскрикнула Лали.

Она подбежала, спотыкаясь, к Чудику:

— Не может быть?!

Он закинул голову, и все увидели, что слезы медленно скатываются по его щекам.

— Они прилетели! — выговорил он с такой силой, что все невольно глянули на потолок, пытаясь разглядеть тех, кто в эту минуту должен прилететь. Он это заметил и встряхнул головой: — Лебеди! Ведь у нас уже не было почти никакой надежды, но они прилетели!.. Наши, на Новой, справились!.. Они бросили все силы, опустошили все резервы энергии на тысячу шестьсот лет! Они рискнули ради вас и справились. Комета уже сдвинулась с орбиты. У вас будут наводнения и всякие неприятности, но об этом говорить даже не стоит!.. Да вот, ваши уже узнали и передают!

Большой, во всю стену, экран стереовизора включился сам, как и должно быть в сверхэкстренных условиях. Прозвучал сигнал: «Сверхважное, слушать всем! Сверхэкстренно! Внимание! Всем! Всем!»

На экране возникли двое на своих обычных местах: диктор и дикторша. Они оба вели себя странно. По очереди, собравшись с силами, делали явно отчаянные попытки заговорить. Но вместо этого, открывая рот, только глотали воздух. Так продолжалось с полминуты, после чего дикторы закрыли лица руками, и их выключили.

Потом, после мелькания какой-то сумятицы, включили стаю дельфинов у берега, убрали, включили балет… футбольное поле… северного оленя. Он спокойно разгребал копытом снег, а вновь появившийся диктор опять ничего не мог выговорить, так что дали поскорее обычную заставку астрономических передач.

И вдруг на экране возник зал Центра в Гималаях и спина его директора, который не смог прилететь на заседание. Он вздрогнул и обернулся как ужаленный, как будто неожиданно кто-то ворвался к нему в комнату, да так оно и было, потому что его включили самовольно, не спрашивая согласия.

Вокруг него толпились сотрудники Центра — знаменитые и почтенные ученые Земли, сейчас они поразительно были похожи на растерянных школьников во время большой перемены.

— По-видимому… — тоном академической лекции начал директор. — Мне выпала… досталась обязанность… Что касается прослеживаемой нами орбиты черной кометы… То действительно, каким-то образом… Комета отклоняется… уходит. Короче: жизнь на Земле продолжается!

Сумерки опускались над лугом. Из распахнувшихся люков межпланетного корабля дети с Новой спрыгивали прямо в снег, вскрикивали от радостного изумления и замирали, не зная, что делать дальше. Потом, опасливо и нерешительно, они стали зачерпывать, набирая полные ладони снега, и подбрасывать вверх, так что карликовые пушистые метельки взлетали и стояли в воздухе, неожиданно обнажая у них под ногами невиданную зеленую свежую травку.

— Это называется снег! Сколько снега!

— Как он холодит!

Множество маленьких фигурок в плотно облегающих, как трико, из гибкого металла костюмчиках разбегались во все стороны по лугу, разноцветно посверкивая в медленно густеющей синей полутьме.