Она принялась убирать постель – непреложная обязанность каждого в приюте – и застыла на месте при виде находки, обнаруженной под подушкой. Одной-единственной круглой пачки с леденцами.

В этот день Бледный Угорь не явился на работу. Видимо, всю ночь он готовился к похищению Лоры, и теперь ему надо было выспаться.

– Разве такой человек может вообще спать? – удивлялась Рут, когда после школьных занятий они собрались в уголке спортивной площадки. – Его, наверное, совесть заедает?

– Рут, милая, неужели ты думаешь, что у него есть совесть? – сказала Тельма.

– У всех есть, даже у самых плохих. Такими нас создал Господь.

– Шейн, – сказала Тельма, – приготовься к церемонии изгнания злых духов. Наша Рут опять стала жертвой колдовского обмана.

Миссис Боумен проявила неожиданную доброту и позволила Лоре жить с сестрами Аккерсон, переселив Тамми и Ребекку в другую комнату. Четвертая кровать пока оставалась незанятой.

– Это кровать для Пола Маккартни, – объявила Тельма, когда они с сестрой помогали Лоре с переездом. – Если битлы приедут сюда на гастроли, он может на ней спать. А я буду спать с ним!

– Иногда, – заметила Рут, – тебя стыдно слушать.

– Чего это ты? Я просто выражаю здоровую сексуальную потребность.

– Тельма, ты забыла, что тебе только двенадцать! – в отчаянии воскликнула Рут.

– Скоро тринадцать. Теперь всякий день жди прихода месячных. Проснемся утром, а тут столько крови, как после побоища.

– Тельма, что ты говоришь!

Шинер не пришел на работу и во вторник. На этой неделе у него выходными были пятница и суббота, и в субботу вечером Лора и близнецы в сильном возбуждении обсуждали вопрос, вернется ли Угорь вообще, – возможно, он попал под грузовик или заболел бери-бери.

Но в воскресенье утром Шинер стоял на своем месте за раздаточным прилавком. Оба его глаза украшали два черных синяка, у него также была повязка на правом ухе, раздутая верхняя губа и длинная глубокая ссадина на левой скуле; ко всему прочему у него недоставало двух передних зубов.

– Вероятно, он все-таки попал под грузовик, – шепнула Рут, когда они двигались в очереди вдоль прилавка.

Другие дети тоже не оставили без внимания увечья Шинера, и некоторые посмеивались. Но они боялись, презирали его или питали к нему отвращение, поэтому никто не спросил Шинера, почему он в таком состоянии.

По мере приближения к нему Лора, Рут и Тельма смолкли. С близкого расстояния он выглядел еще хуже. Страшные синяки казались совсем свежими, как и отеки; видимо, сначала глаза были почти закрыты. Разбитая губа еще кровоточила. Помимо синяков, все его лицо покрывали ссадины и царапины, а обычно бледная кожа казалась серой. Со своей вьющейся медно-красной шевелюрой он являл жалкую нелепую фигуру: неумелый цирковой клоун, который свалился с маху с лестницы, не зная, как приземлиться и уберечь себя от ушибов.

Он обслуживал детей, не поднимая головы и не спуская взгляда с молочных пакетов и булочек. Он напрягся, когда к нему подошла Лора, но не поднял глаз.

За столом девочки уселись так, чтобы наблюдать за Угрем, о чем они и думать не могли всего час назад. Но теперь он был не страшен, а скорее загадочен. Весь день они не избегали его, а, наоборот, преследовали, прикидываясь, что это случайно, и пристально его изучали. Постепенно выяснилось, что он реагирует на присутствие Лоры, но боится даже взглянуть на нее. Он смотрел на других детей, задержался в комнате для игр и тихо побеседовал о чем-то с Тамми Хинсен, но он боялся взглянуть на Лору и держался подальше от нее, как от клетки со свирепыми львами.

К концу дня Рут сделала выводы:

– Лора, он тебя боится.

– Это точно, – подтвердила Тельма. – Может, это ты его исколошматила, Шейн? Может, ты скрываешь, что ты мастер по карате?

– Ничего не понимаю. Почему он меня боится?

Но она знала почему. Ее личный хранитель. Она думала, ей самой придется заниматься Шинером, но хранитель явился опять и предупредил Шинера, чтобы тот оставил ее в покое.

Ей почему-то не хотелось историю об этом загадочном защитнике поведать сестрам Аккерсон. А ведь они были ее лучшими подругами. Она доверяла им. И все же интуиция ей подсказывала, что тайна ее хранителя должна оставаться тайной, что то немногое, что она о нем знала, – нечто сокровенное, и у нее нет права болтать об этом с другими людьми, превращая все в пустую сплетню.

В следующие две недели синяки и ссадины у Шинера поджили, он снял повязку с уха, и все увидели багровые швы, которые держали этот почти оторванный кусок человеческой плоти. Он продолжал сторониться Лоры. Обслуживая ее в столовой, он больше не приберегал для нее лучшие куски пирога или булочки и по-прежнему отводил глаза в сторону.

Несколько раз, однако, она ловила издалека его злобный взгляд. Всякий раз он быстро отворачивался, но в его бешеных зеленых глазах она видела нечто худшее, чем предыдущее извращенное чувство, – на этот раз это была ярость. Он определенно винил в избиении ее.

Двадцать седьмого октября, в пятницу, она узнала от миссис Боумен, что завтра едет в другую приемную семью. Мистер и миссис Доквайлер жили в Ньюпорт-Бич, впервые участвовали в этой благотворительной программе и были рады принять Лору.

– Уверена, что на этот раз вы сойдетесь. – Миссис Боумен стояла за своим столом в ярко-желтом цветастом платье, которое придавало ей сходство с ярким тропическим попугаем. – Надеюсь, у Доквайлеров с тобой не повторится история, которая случилась в семье Тигель.

В этот вечер Лора и близнецы старались держаться мужественно и хладнокровно, как и в прошлый раз, принимать приближающуюся разлуку. Но за этот месяц они сблизились еще больше, и Рут с Тельмой стали относиться к Лоре как к родной сестре. Тельма даже раз сказала: «Эти удивительные сестры Аккерсон, Рут, Лора и я» – и Лора впервые за три месяца после смерти отца почувствовала себя желанной, любимой и по-настоящему живой.

– Как я люблю вас, девчонки, – сказала Лора.

Рут ответила:

– Ах, Лора! – И расплакалась.

Тельма нахмурилась.

– Не успеем оглянуться, как ты уже вернешься. Эти Доквайлеры наверняка какие-нибудь ужасные люди. Вот увидишь, они тебя поселят в гараже.

– Я только на это и надеюсь.

– Они будут тебя избивать резиновым шлангом…

– Я не против.

На этот раз молния, которая преобразила ее жизнь, была доброй молнией, и Лора почувствовала это с самого начала.

Супруги Доквайлер жили в просторном доме в дорогом районе Ньюпорт-Бич. У Лоры была спальня с видом на океан. Она была отделана в бежевых и коричневых тонах.

Показывая ей комнату в первый раз, Карл Доквайлер сказал:

– Мы не знали, какой твой любимый цвет, поэтому оставили все как есть, но мы можем все перекрасить, ты только скажи…

Ему было за сорок; большой и грузный, как медведь, с широким помятым лицом, он напоминал ей Джона Уэйна, если бы Джон Уэйн был смешнее на вид.

– Может, девочке твоего возраста подойдет розовая комната?

– Нет, нет, оставьте все как есть! – воскликнула Лора. Она все еще не могла свыкнуться с неожиданной роскошью, которая ее теперь окружала; она подошла к окну, и перед ней открылся изумительный вид ньюпортской гавани с лодками и яхтами, качающимися на играющей солнечными бликами воде.

Нина Доквайлер обняла Лору за плечи. Она была очаровательна и казалась хрупкой фарфоровой статуэткой: матовое лицо, темные волосы и глаза цвета фиалки.

– Лора, в твоем деле написано, что ты любишь читать, но мы не знали, какие книги тебе по вкусу, хочешь, пойдем сейчас в магазин, и ты выберешь, что тебе нравится.

В магазине Лора выбрала пять книг в мягких обложках, и, хотя Доквайлеры уговаривали ее купить еще, она стеснялась тратить их деньги. Карл и Нина принялись сами рыться на полках, снимать тома и читать Лоре рекламу с суперобложки; они откладывали книги в сторону, стоило Лоре проявить малейший интерес. В какой-то момент Карл на руках и коленках ползал по полу в юношеской секции, разбирая названия на нижней полке: