В "Пире" Платон вкладывает в уста Аристофана речь, объясняющую природу полового влечения. Некогда, говорит Аристофан, описывая мифические прошлые времена, жили существа трех родов: мужского, женского и андрогинного. Существа эти были не такими, как сейчас, а состояли из сросшихся пар: мужчины с мужчиной, женщины с женщиной, а андрогины, которых было большинство, состояли из мужчины и женщины. Это описание древних пра-людей делает их удивительно похожими на сросшихся близнецов типа цефалоторакоилеопагус.Они могли перекатываться по земле с помощью своих восьми конечностей и были беспокойными, энергичными и гордыми. Зевс не знал, что с ними делать, и решил разрезать пополам. С тех пор каждый человек желает воссоединиться со своей второй половиной. Это объясняет, почему некоторых из нас привлекают лица того же пола, но большинство стремится к противоположному.

Причины различной сексуальной ориентации настолько непонятны, что объяснение Аристофана ничуть не хуже большинства сегодняшних. Возможно, именно поэтому немало людей противятся поискам биологических основ сексуальной ориентации. Но если мы не относим себя к картезианским дуалистам (а ни один из биологов, по определению, таковым не является), тогда различия между телом и разумом определяются глубиной наших познаний – ибо о телесном мы знаем много, а о духовном – почти ничего. Нет сомнений, что сложная цепь молекулярных событий, управляющих мотивами желаний, формированием наших гениталий, также влияет и на выбор объекта желания – комумы отдаем предпочтение и посвящаем свое сердце.

Случай Алексины / Абеля поразителен еще и потому, что, воспитываясь как девочка, она влюблялась в девочек. Иными словами, ее привязанности вполне соответствовали ее полу – истинному, скрытому полу, а не внешнему, очевидному. Это выглядит вполне разумным, но многие врачи и антропологи думают иначе. Для них сексуальная ориентация обусловлена социальными влияниями, тем, как воспитывается ребенок, в особенности на ранних этапах жизни. Согласно подобной точке зрения, Алексина / Абель, выросшая как девочка среди девочек, должна была, повзрослев, влюбляться в мужчин. Врачи восприняли эту идею из исследований сексологов 1950-х годов, антропологи – из работ Франца Боаса и Маргарет Мид. Такие социально-конструктивистские представления о гендере, каков бы ни был их источник, быстро теряют свою убедительность под давлением молекулярно-генетических исследований сексуального поведения.

Уже в 1979 году изучение сексуальных отношений у геведоче из Доминиканской Республики должно было бы стать убедительным доказательством того, что гормоны тоже кое-что значат. Подобно Алексине / Абелю, геведоче традиционно воспитываются как девочки и тем не менее практически без вариантов, взрослея, выбирают принадлежность к мужскому полу. У них, возможно, имеется недостаточно ДГТ для формирования первосортных мужских наружных половых органов, но количество тестостерона, получаемое ими либо в утробе матери, либо в пубертатном периоде, достаточно велико, чтобы они чувствовали себя мужчинами, которые хотят любить женщин и жениться на них. Конечно, для них это нелегко. В юности они страдают от комплекса неуверенности в себе и боязни, что женщины будут высмеивать их из-за формы наружных гениталий. Само прозвище геведоче, придуманное жителями деревни Салинас, звучит обидно и только.

Для куолу-аатмуол из Папуа – Новой Гвинеи дела обстоят гораздо хуже. Там лишь меньшинство мужских псевдогермафродитов ошибочно принимают за девочек, остальные считаются мальчиками, хотя и несколько неполноценными. Чтобы стать мужчинами, мальчики племени самбия проходят через сложный путь секретных ритуалов, составляющих обряд инициации. Этих ритуалов шесть, и, как и во многих других культурах Новой Гвинеи, они носят откровенно гомоэротический характер: проходящие обряд юноши должны заниматься оральным сексом со старшими мужчинами, чтобы, согласно верованиям племени самбия, приобщиться к источнику будущего семени. По западным представлениям, самбийцы смешивают культурные и биологические аспекты половых отношений, однако мальчики, прошедшие через подобные гомоэротические ритуалы, в большинстве своем становятся гетеросексуальными женатыми мужчинами. Однако у куолу-аатмуол иная судьба. Их вроде бы допускают к прохождению обряда, но лишь к самым низшим его ступеням: они могут орально возбуждать старших мужчин, но сами не становятся объектом орального секса – что вполне понятно, так как их наружные половые органы едва ли это позволяют. И так, хотя они продолжают взрослеть и телом и душой, в поздней юности они остаются в стороне от жизни сообщества и до конца своих дней пребывают в сумеречном мире не мальчиков, но и не мужчин. [226]

С 1758 года наш вид имеет лестное, хотя и не всегда справедливое, название Homo sapiens – человек разумный. По крайней мере, именно так назвал его шведский натуралист Карл Линней в десятом издании своей "Системы природы" – труде, по сей день считающемся для специалистов по таксономии первейшим, авторитетнейшим источником наименований, которые они дают всем земным созданиям. Однако с названием человека едва не произошло по-другому. В тексте Линнея, непосредственно прилегающем к термину "разумный", есть другое название, явный синоним того, которым сейчас пользуются, но при этом такой, который нигде не объясняется: Homo diurnus – человек дня. Это название, по-видимому, имело для Линнея особый смысл. Из его дневников явствует, что он на протяжении почти всей жизни колебался между двумя терминами sapiens или diurnus и лишь в десятом издании твердо поставил последний на второе место. В этой связи представление Линнея о том, что дневной образ жизни говорит о каких-то особых свойствах нашего вида, кажется загадкой. Мы действительно любим дневной свет, но такими же качествами обладают и многие другие существа. И лишь когда мы начинаем с трудом пробиваться через готический шрифт и до предела сжатую латынь линнеевского текста, мы находим объяснение его дневным мечтам. Линней, крестный отец человечества, верил, что мы не одиноки.

Задолго до того, как палеонтологи извлекли из ущелий Серенгети кости наших вымерших кузенов – гоминид, Линней считал, что отдаленные части Земли заселены другим видом людей. При этом он не имел в виду тех людей, которые жили в Азии, Африке или Новом Свете: они с очевидностью принадлежали к тому же виду, что и он сам. Он думал о чем-то гораздо более экзотическом: о разновидности скрюченных людей с короткими курчавыми волосами, примерно как у африканцев, но только светлыми, с кожей белой, как мел, и с раскосыми глазами золотистого цвета. Это были сумеречные создания, обитавшие в пещерах. Они плохо видели днем и хорошо – ночью, поэтому в темноте выходили из укрытий и грабили фермы своих более умных сородичей. Они были древними обитателями Земли и, возможно, правили миром до Человека, но теперь исчезали. Этот вид, говорил Линней, был "порождением тьмы, превратившим день в ночь и ночь в день, и, по-видимому, нашим ближайшим родственником". Правда, сам ученый никогда не видел ни одного его представителя, но разве Плиний и Птоломей не писали о лейцетопах? И разве их не видели совсем недавно, в том числе и его собственные студенты, в Эфиопии, на Яве, на Тернатских островах или в Малакке на горе Офир? Все сообщения казались яркими и точными: на Цейлоне их называли какрелатами, в Амбоине – какурлаками, от голландского слова "таракан", и повсюду их презирали. Этого для Линнея было достаточно, и, верный своему инстинкту классификатора, он дал им название Homo troglodytes – Человек пещерный, а рядом написал "Homo nocturnes" – Человек ночной.