На ведущем тральщике № 47 и шедшем с ним в паре тральщике № 44 запасный трал Шульца поставили в 9:45, но уже через минуту его опять перебило взрывом мины. Незадолго до этого батарея мыса Юминданина выпустила по конвою 12 снарядов, но не добилась попаданий и умолкла. В дальнейшем то у одной, то у другой пары тральщиков в тралах взрывались мины и минные защитники, что в большинстве случаев приводило к повреждению трала. Минеры сращивали тральные части, на что уходило много времени, но зато имевшиеся на тральщиках два комплекта трала Шульца выдержали в общей сложности одиннадцать взрывов мин и минных защитников. Последний взрыв произошел в 12:36 при уборке поврежденного трала тральщиками первой пары: не замеченная ранее мина взорвалась в нескольких метрах за кормой тральщика № 44, вследствие чего компасы вылетели из нактоузов и появилась течь в корпусе корабля.

Из-за этих происшествий, вызвавших длительные остановки конвоя, он почти не двигался с места и за пять часов, с 8:30 до 13:30, прошел всего около пяти миль. В конце концов на тральщиках все же поставили змейковые тралы, но произошла новая задержка, вызванная атакой конвоя с воздуха. Авиация противника в течение дня проявляла большую активность, однако ее действия были распылены по двум конвоям и отряду тральщиков, находившихся в этот день на коммуникации Таллин — Кронштадт, и повсюду встречали более или менее организованный отпор. Тем не менее во второй половине дня самолетам противника удалось повредить бомбами транспорт «Даугава», имевший на борту 506 раненых бойцов. Он лишился хода, его взяли на буксир тральщики № 44 и № 47 и к утру 26 августа привели на рейд Сууркюля. Пришедшие туда же остальные суда конвоя в тот же день, 26 августа, провели в Кронштадт группа тральщиков из состава ОВР Кронштадтской ВМБ.

Как мы уже отмечали, переход двух последних конвоев оказался сродни разведки боем: были довольно точно определены границы опасных от мин районов, подтвердилась необходимость обязательного обвехования протраленной полосы и создания специальной группы катеров для расстрела подсеченных тралами мин. Также подтвердилась низкая эффективность огня береговой батареи противника на мысе Юминданина. К сожалению, все указанные выводы сделали гораздо позже, а тогда ни кому до этого не было никакого дела.

Почему так произошло? Это вызвано, естественным, отсутствием боевого опыта штабов КБФ, Кронштадской ВМБ и его ОВР. Все начальники этих штабов отлично знали о необходимости проведения разборов проведенных мероприятий и доведения их результатов до всех заинтересованных лиц. Но и в условиях мирного времени подобные разборы часто носили формальный характер и проводились «для галочки». Поэтому с началом войны они как бы сами собой исчезли за ненадобностью и проводились в редких случаях исключительно по инициативе того или иного начальника. При этом разборы часто имели ярко выраженную форму «разносов» и мало что приносили полезного с точки зрения боевого опыта.

По-видимому, начальник отдела боевой подготовки флота, капитан 1-го ранга С.В. Кудрявцев, измотанный повседневными заботами (кстати, имеющими очень мало общего с боевой подготовкой), также просто не подумал о том, чтобы запросить из Кронштадта хоть какие то выводы из анализа перехода. Естественно, еще меньше об этом задумывался только что вступивший в должность командир Кронштадской ВМБ контр-адмирал К.Ю. Коренев. Но самое главное — результаты перехода последних конвоев, похоже, совершенно не заинтересовали начальника оперативного отдела флота Г.Е. Пилиповского, под непосредственным руководством которого исполнялся план операции по прорыву сил КБФ в Кронштадт.

По какой бы причине ни проигнорировали опыт перехода последних конвоев, сам этот частный случай демонстрирует отсутствие у штаба КБФ, и прежде всего его оперативного отдела, целеустремленности на обеспечение решения в тот момент самой главной задачи — операции по прорыву сил флота в Кронштадт.

Здесь бы в самый раз рассмотреть решение командующего КБФ на предстоящее покидание флотом Таллина. Однако, похоже, оно не сохранилось. Косвенно это подтверждается двумя моментами. Во-первых, об этом решении не упоминается ни в одном из послевоенных исследований, в том числе секретных. Во-вторых, оно отсутствует в подшивке документов «Отчет о переходе флота в Кронштадт и эвакуации Главной базы Таллин 28–29.08.1941 г.», утвержденный Военным советом КБФ 13 апреля 1942 г. Вот перечень включенных в отчет документов:

Боевой приказ командующего КБФ от 27.08.41 г.;

Плановая таблица перехода кораблей КБФ из Таллина в Кронштадт;

Плановая таблица перехода конвоев 27.08–28.08.41 г.;

Ведомость посадки на транспорта 27.08.1941 г.;

Приказание начальника штаба КБФ от 25.08.1941 г.;

Наставление на переход конвоя № 1 27–28.03.41 г.;

Походные ордера;

Краткий отчет по артиллерийской поддержке сухопутных частей при обороне г. Таллина;

Таблица расхода боезапаса при обороне г. Таллина;

Таблица состава кораблей участвовавших в переходе Таллин— Кронштадт;

Таблица общих потерь кораблей на переходе 28–30.08.41 г.;

Таблица потерь кораблей по типам и их причинам на переходе 28–30.08.41 г.;

Ведомость погибших и поврежденных кораблей;

Схема действий и отхода частей обороны г. Таллина с 25 по 28.08.41 г.;

Схема обстрела береговых рубежей флотом при обороне г. Таллина;

Схема перехода кораблей 28–30.08.41 г.

Почти ко всем из них мы еще обратимся, но какую ценность для нас представляет Решение командующего флотом? Отчасти это связано с тем, что в нем содержится его личный замысел на проведение операции. Подобные документы, исполненные на карте часто собственной рукой военачальника, как никакие другие, характеризуют его как флотоводца, дают возможность оценить уровень познания им военно-морского искусства, владение обстановкой, гибкость и, если хотите, коварство его оперативно-тактического мышления. Это тот редкий случай, когда командующий не утверждает документ, а ставит под ним свою подпись, тем самым полностью подтверждая свое личное авторство, а следовательно, берет на себя всю ответственность за результат. Тут впоследствии уже не скажешь, что подчиненный глуповат и что каждому свою голову не приделаешь…

Однако это не главное, хотя личности членов Военного совета имели самое непосредственное влияние на все происходившие события. Решение ложится в основу оперативной части плана операции. Дело в том, что подобный План — это не какой-то единичный документ, а комплекс документов, иногда несколько десятков, но все они вытекают из выполненной на карте оперативной части. Так вот, нигде об этой карте не упоминается. Все, что мы знаем о покидании Таллина, почерпнуто из отчета и вшитых в него карт, исполненных уже весной 1942 г. Именно поэтому очень трудно судить о том, почему, например, был выбран именно такой маршрут, а не иной или почему принят именно такой походный порядок. Неблагодарное это дело — додумывать за других.

И все-таки какое-то Решение наверняка было — иначе откуда взяться тем документам на переход, которые фактически были исполнены к его началу. Почему же его нет в архиве? Исходя из практического опыта такое может произойти в трех случаях.

Во-первых, например, уже после самого перехода выяснилось, что Решение оказалось примитивным и совершенно не отвечавшим реалиям сложившейся обстановки, что все на самом деле происходило не так, как задумывалось. Поскольку в таком виде документ не представлял никакой ценности даже просто для обобщения опыта, то его просто уничтожили. Кстати, такое вполне могло произойти, так как первичное Решение принималось, по-видимому, где-то числа 15 июля, а фактическая эвакуация началась только 27 августа. За это время обстановка настолько изменилась, что ранее принятое Решение ей, очевидно, не соответствовало. Одновременно тогда, во второй половине июля, разработали первый комплект документов на эвакуацию Главной базы, поэтому, когда получили «добро» на прорыв из-за жесткого лимита времени, нового Решения не принималось — просто скорректировали уже имеющиеся планы. А о первичном Решении просто забыли.