- Извините, сэр, с вами всё в порядке?
Глеб резко открыл глаза и недоуменно посмотрел по сторонам: по-видимому, он задремал. У его дверцы стояла молодая женщина в полицейской форме.
- Да, офицер, спасибо. Я жду супругу… и, кажется, уснул, - Глеб улыбнулся ей широкой американской улыбкой.
Еще одно приобретение, сделанное им здесь, была белоснежная челюсть, которой, как его заверил дантист, хватит до конца его дней.
- Через пятнадцать минут вам будет необходимо повторить оплату за парковку, сэр, пожалуйста, не забудьте.
- Да, конечно, мэм. Удачного вам дня.
- И вам того же, сэр.
Она отошла от его машины, занятая уже следующим автомобилем, припаркованным позади его «Лексуса». Это был красный «джэг», как здесь называли Ягуар. Впереди по курсу высился его дом, возле которого не наблюдалось ничего необычного. Он достал свой телефон и набрал собственную квартиру. После четвертого или пятого зуммера ответила миссис Уоррен:
- Резиденция мистера Глеба, здравствуйте.
- Миссис Уоррен, это я, резидент Глеб. Как там дела?
- Если вы про тот беспорядок, что творится в вашей квартире, то нормально, ничего необычного.
- Мне кто-нибудь звонил, или, может, спрашивал?
- Мистер Глеб, время только восемь часов до полудня, или вы ожидаете кого-нибудь? Что мне передать молодой леди?
Глеб рассмеялся – он искренне любил свою черную домработницу и в конце каждой неделе добавлял сверху оговоренной суммы ровно половину.
- На этот раз молодых леди быть не должно. Я там где-то рассыпал зубной порошок… дантист прописал для моих новых зубов… белый такой…
- Я знаю, что такое кокаин, мистер Глеб, и не советую, если позволите, им увлекаться. Но вы, вероятно, рассыпали его где-то в другом месте. Возможно, если заглянуть в нос, то он там отыщется, поверьте старой Долорес.
- Нет, миссис Уоррен, уверяю вас, что кокаином я не заинтересован. Но, если вы говорите, его там нет… порошка для зубов… тогда забудьте про это. Возможно, я приеду к завтраку, через час-два.
- Хорошо, сэр, ваш завтрак будет теплым.
- Спасибо. И… если кто-нибудь позвонит, или зайдет… вдруг… дайте мне знать, о’кей?
- Непременно вам позвоню, мистер Глеб.
Он отключил связь. Нужно было выждать еще хотя бы час, когда вторая подружка наверняка уже объявится у себя дома. А если не объявится, тогда у него объявится полиция, третьего не дано. Он открыл еще бутылку с пивом, посмотрев в зеркало заднего вида: женщина-полицейский была уже метрах в пятидесяти от него.
Оставалось только ждать.
Последний месяц в России был для него сплошным кошмаром – деньги текли на его счета стабильным нескончаемым потоком, и он уже не успевал справляться с такими объемами; он постоянно вынужден был оглядываться по сторонам, чтобы его не заподозрили в чем-нибудь неблаговидном. Нанять кого-то в помощь он не решался, даже Никитичу он ничего не рассказал, боясь, что тот примет его за сумасшедшего. В тот вечер, когда Ромка сидел у него дома после пожара, и они уговорили бутылочку коньяка, Глеб попытался намекнуть, что в мире есть различные способы добывания денег, и что машина, стоящая сейчас под его окнами – его собственная, купленная на честно заработанные деньги. Света с Ромкой подошли тогда к окну, посмотрели на его «Лексус» и только рассмеялись, обозвав его мечтателем и шутником. Каждый последующий день их общения с Цветиком становился пыткой – она не воспринимала его планы, она не верила в его возможности, она даже пригрозила навестить его родителей и поделиться с ними своими опасениями относительно его… истинного благополучия. И только Вероника становилась всё ближе и ближе. Она манила его своей непосредственностью, своей горделивой осанкой, сдержанным чувством собственного достоинства. Они были абсолютно разными со Светой, но ему всегда казалось, что Цветика он любил, или, по крайней мере, был привязан к ней, а Вероникой ему всегда хотелось владеть, чтобы она была под рукой, и он мог при случае похвастать ею перед своими приятелями. Но, как быстро выяснилось, это было невозможно: Ромка первый спросил его, заметив однажды в обществе Ники, не подружка ли это Светы, на что Глеб ответил, что это его собственная подружка. Ромка только скептически и с сожалением посмотрел на него, не выразив ни восторга, ни одобрения – стареет, наверно, и не воспринимает жизнь как то единственное, что уже невозможно будет никогда повторить, так отчего же не испытать в этой жизни всё, что она сама нам предоставляет? Мать тоже ему всегда талдычила – у нас есть выбор, и вся жизнь состоит из принятия решений, и от того, какой выбор сделаешь, и будет зависеть вся дальнейшая жизнь, и твоя, и тех, кто рядом, на которых этот выбор влияет.
Родители его всё же вернулись домой в начале июня. Когда он показал им свою новую машину, то, как ни странно, и от них не встретил какого-то явного одобрения. Он видел в глазах отца тревогу, а у матери – озабоченность. Он никому не мог доказать, что всё свалившееся на него – просто счастливый случай, который выпадает один раз в жизни, и, конечно, было бы глупо не ухватиться за него. Он знал, что родители его очень любили, и именно поэтому не мог понять их сдержанного отношения к его успехам. Только когда он объявил им, что его приглашают на работу в Америку, их отношение несколько смягчилось: конечно, это уже был совершенно другой разговор, они сами начали строить планы – как они будут его навещать, как он будет посылать им часть своего заработка, чтобы отец мог отремонтировать дом на даче, или даже купить что-нибудь более приличное. Да, после известия о его таких явных успехах в работе напряженная обстановка в доме немного разрядилась. К тому времени он усвоил, что новая квартира в этом городе в этот период его жизни была бы не самым лучшим решением, а когда он объявил о воём намерении снять что-нибудь для себя недалеко от родительского дома, то у мамы чуть ли не сердечный приступ случился, и пришлось отказаться от этой затеи.
Подготовка к отъезду заняла практически все его помыслы. Ника тоже была в восторге. Да и идея, собственно, принадлежала ей, а ему нравилось тратить на неё свои деньги: она никогда не спрашивала, откуда они и что ему стоит добывать их. Они подолгу листали атласы и проспекты, которые она приносила из офиса после работы, и выбирали штат, потом город, пока, наконец, не остановились именно на Лос-Анджелесе. Тогда она вскользь заметила, что до Лас-Вегаса всего-то час перелёта, или несколько часов на машине через пустыню, посреди которой вдруг вырастает город-сказка, каких больше нет на свете. И он, как наивный дурачок, поверил в чистоту её замыслов. В свою постель она его так и не пустила, объявив однажды после его очередных притязаний, что всё должно произойти в их новой жизни, в новой стране при новых надеждах и мечтаниях. Эта идея его, разумеется, не удовлетворила полностью, но взамен привнесла новый колорит в их отношения, добавив энергии и страсти в их общие сборы. Света в этот период нечасто его тревожила, да и он не чувствовал особого влечения к ней: если и позвонил пару раз после приезда родителей и до своего отлёта, и то хорошо. С Никой же они договорились, что вначале улетит она, а через неделю он к ней присоединиться.
Всё прошло, как они спланировали. Светлана сама оформляла Нике визу, и Глеб был уверен, что обычных в таких случаях проблем не возникнет – американцы с осторожностью относились к молодым незамужним девушкам, въезжающим в их страну, но поддержка туристического оператора, которой, как рассказала ему Ника, снабдила её Наталья Викторовна, направив свою сотрудницу на проходившую тогда выставку туристических компаний в Лос-Анджелесе, сняла все вопросы в американском консульстве.
Его собственный прилет он помнил смутно. Накануне они с отцом сильно накачались за его отъезд, утром он добавил, так что всё проходило на автопилоте. Осталось ощущение нескончаемого сидения в кресле самолета, сковавшее его по рукам и ногам ремнями безопасности, которых в американской авиакомпании оказалось больше, чем обычно это принято. Но стюардесса с лучезарной улыбкой успокоила его, сказав, что это новые правила внутренних перелетов, принятые национальной ассоциацией авиаперевозчиков вскоре после событий одиннадцатого сентября. Потом были переходы из терминала в терминал в аэропорту Чикаго, пересадка на внутренний рейс, опять взлет и посадка и, наконец, лицо его Ники, которое то и дело расплывалось перед его изрядно затуманенным сознанием.
