– Зачем вы сказали, что я – искусствовед? Нарочно решили надо мной посмеяться, да? – с вызовом в голосе спросила Люба.

Павлуша даже остановился от неожиданности и виновато поморгал своими голубыми глазами. Сейчас, на улице, они казались уже не синими, а какими-то белесыми, утомленными.

– Да что ты? Что ты? Наоборот, когда ты смотрела мои работы, я заметил, что у тебя есть природное чутье, художественный вкус, который нужно развивать, – сказал он.

– Неправда! Вы тут все, все нарочно надо мной смеетесь! – воскликнула Люба, и из ее глаз вдруг сами собой брызнули слезы. – Думаете, я совсем тупая, ничего не вижу?

Ей уже несколько часов хотелось плакать, реветь во весь голос, но в училище она не могла себе позволить такой роскоши и крепилась изо всех сил.

Зато теперь она рыдала за все сразу, оптом и в розницу, начиная с того вечера, когда Денис уехал и впервые не позвонил. И как только в ней помещалось столько слез?

– Ну что ты… Что ты, в самом деле, как маленькая, – ласково уговаривал ее Павлуша, который, честно говоря, был здесь почти ни при чем. – Я не обманываю, у тебя на самом деле есть природный вкус. И жена у меня – искусствовед, вот как-то само собой и вырвалось. Но если хочешь, я Сергею Маркелову что-нибудь другое скажу, что ты сама хочешь…

Он пошарил в кармане и протянул Любе бумажные носовые платочки – сразу целую пачку.

– Не надо, я уже… сама сказала, – благодарно всхлипнула Люба, вытирая заплаканное лицо. – Ну, как будто бы я ваша близкая родственница из Петровска. Ничего ведь?

Когда Павлуша сказал о художественном вкусе, у нее сразу немного потеплело, оттаяло в груди. Но как только он упомянул о своей жене-искусствоведке, снова тошно стало, хоть волком вой.

– Ничего. Родственница – это хорошо, у меня почти не осталось никаких родственников. Я сам ведь из Нижегородской области, – негромко сказал он. – Хорошо там было. И родители тогда еще были живы, и бабушка. Вспоминается как одно бесконечное счастье. Ты ведь даже чем-то похожа на мою бабушку.

– Тогда вы – на прапрадедушку, никак не меньше, – буркнула Люба.

– Не обижайся, я имею в виду бабушку в молодости. И черты лица, и волосы. Только она всегда черной от загара была и маму мою прямо в поле родила. А у тебя на самом деле никакой специальности нет, чтобы на жизнь зарабатывать? Только… это самое?

И тогда Люба принялась ему рассказывать, как она до встречи с Денисом три года в транзитной гостинице поваром почти круглосуточно отпахала, сколько получала там денег, как начала копить на квартиру…

Она говорила, а сама думала: зачем ему все это? Ведь он же – художник, человек возвышенный, необыкновенный. Может, поведать ему до кучи, как она в салат «Мимоза» консервы из экономии недокладывала?

Но Павлуша слушал ее внимательно, серьезно и даже слегка замедлил шаг.

Признаться, Любу давно никто так не выслушивал.

– А почему же вернуться туда не хочешь? – спросил он наконец.

Плохие воспоминания, – вздохнула Люба. – Ведь когда я к Денису уходила, меня девчонки провожали, как в сказку. Что я им теперь скажу? Они ведь тогда совсем в любовь верить перестанут, озлобятся. Нет уж, пусть думают лучше, что у меня все отлично. Может, им в жизни больше повезет?

– Да? А мне кажется, в тебе сейчас просто гордость говорит. Я бы на твоем месте вернулся, – подумав, сказал Павлуша. – Но это только мой совет, а ты сама смотри… Видно же, что ты тоже – творческая натура, а нам труднее всего с собой бывает справиться.

– Сравнили тоже! – засмеялась Люба. – Все мои творческие дела – щи варить да картошку жарить. Это каждый дурак сможет.

– Просто? – с улыбкой переспросил Павлуша. – У меня, например, всегда картошка подгорает.

– Мешать нужно вовремя.

– Я стараюсь. А она все равно подгорает. Эх, картошечки бы сейчас… Ладно, пока, мне нужно еще в музей зайти…

Он сказал это так мечтательно, по-детски, что Люба не выдержала и тоже улыбнулась. Но она не успела даже глазом моргнуть, как Павлуша уже завернул за угол и быстро пошел совсем в другую сторону, как будто убегая от нее наутек.

Тогда Люба подумала и тоже пошла совсем в другую сторону: на базар, за картошкой.

Но жарить картошку в тот день Любе так и не пришлось: в мастерской ее ждал «хозяин норы».

На столе были шампанское, коньяк, бананы, апельсины, киви и даже зачем-то кокос.

Люба застыла в дверях: давно ее так никто не встречал.

– Наконец-то, я тебя уже заждался! – воскликнул Сергей. – Решил устроить ужин при свечах. Не возражаешь?

Возле вазы с апельсинами на столе и впрямь красовался подсвечник со свечой, и Люба пожала плечами:

– Так ведь еще светло.

– Не важно, все зависит от нашего воображения. Захотим вечер – будет вечер, захотим ночь – будет ночь. Мы же творческие люди, художники!

– Ночи не будет, – отрезала Люба. – Если ты снова начнешь вчерашнее, мне придется развернуться и уйти.

– Да нет же, нет, ты меня не так поняла, – заволновался Сергей. – Я совсем другое имел в виду. Надо же нам с тобой поближе познакомиться? Дельце одно интересное наклевывается. И потом, ты вчера всю дорогу пела про бананы, кокосы, апельсиновый рай. Вот я и решил тебе устроить такую акцию.

Люба поневоле удивилась: неужели она к тому же распевала по дороге о бананах, кокосах!

– И что, громко я пела?

– Да нет, себе под нос, когда мы вечером по проспекту шли. Но дело не в кокосах. Ты вчера всех наших ошарашила, произвела фурор. Меня заспрашивались, где я тебя нашел. Ты же сама видела, они все сами – как пришибленные.

Он так волновался и оправдывался, что это становилось даже забавно.

Люба подумала: может быть, у нее на самом деле такое призвание в жизни – быть содержанкой и с первого же дня на шею садиться?

Мало того что она мастерскую Сергея на целую неделю заняла, теперь он еще и кормить витаминами ее добровольно вызвался.

Сергей разлил по бокалам шампанское, и Люба заметила, что у него от волнения дрожат руки. Или просто еще не отошел после вчерашнего?

– За наше знакомство! – произнес он торжественно. – За тебя! За то, что я тебя все-таки нашел.

Люба выпила, но он все еще продолжал держать бокал и в упор на нее смотреть.

– Я ведь вот что хотел сказать… Ты можешь, конечно, смеяться. Да я сам бы над кем хочешь посмеялся. Но у меня такое чувство, как будто во мне вдруг какая-то силища пробудилась, мысль заиграла. Сегодня мне всего хочется. Есть – хочется, работать – хочется, жить – хочется. В тебе есть какая-то сила, первородная энергия, к которой хочется прикоснуться.

– Весна, наверное, действует, – подсказала Люба. – Апрель на дворе.

– Ну да, и весна тоже. И ты. В общем, я хочу за тебя выпить. Ты меня вчера наповал сразила. Нет, правда. И еще за то, что скоро благодаря мне ты на весь мир прославишься. Но это пока тайна, и я открою ее тебе позже, когда мы еще ближе познакомимся. Виват!

Сергей одним махом осушил бокал с шампанским и улыбнулся.

– Знаешь, мне из-за тебя теперь даже наш занудный Бабочкин больше нравиться стал…

– А кто это такой – Бабочкин? – поинтересовалась Люба, с удовольствием очищая банан.

– Как же? Твой родственник, Павел Владимирович Бабочкин, который тебя сюда подселил. Разве ты его фамилии не знаешь?

– Ну да, ну да, – закивала Люба головой, как китайский болванчик.

– Решено, я даже не буду с него больше деньги брать, если ты у меня дольше останешься. Может, задержишься еще хотя бы на недельку? – продолжал Сергей.

– Какие еще деньги?

– Я обычно беру плату за ночлег. Так, чисто символически. Ты же знаешь, деньги никогда не бывают лишними. Но ты не волнуйся, за тебя Бабочкин сразу за неделю вперед заплатил, родственник все-таки. Какой-нибудь троюродный дядя или кто там он тебе?

Люба от растерянности положила на стол очищенный банан. Надо же, оказывается, Павлуша даже деньги за нее заплатил. И не сказал ничего, даже вскользь не намекнул.