«Он где-то рядом,- думал Владимир,- главное, его не вспугнуть, а то запаникует чего доброго и начнет прятаться, а еще хуже, если он, испугавшись возмездия, решит прорываться за границу!»
Вдруг до его слуха донесся клокочущий гул вертолета.
«Ну вот, началось!.. - пронеслось в голове.- Теперь весь резерв части «на уши» поставлен. Ну и кашу заварил этот Асхаков, будь он проклят!»
Через несколько минут два вертолета «Ми-8» на бреющем полете пронеслись над головой лейтенанта.
Проводив взглядом вертолеты, он направился дальше. Бежали они еще минут тридцать, наконец, под лай собак они подошли к старенькой ободранной юрте.
Навстречу им в сопровождении трех малолетних неухоженных до крайности сопливых детей вышел мужчина, внешне похожий на китайца. Его черные грязные волосы сосульками свисали на замусоленный воротник куртки.
Он долго пытался понять, чего от него хочет офицер, и, наконец, поняв вопрос, отрицательно замотал головой, мол, солдата не видел.
«Странно»,- подумал Владимир и, не теряя более времени, побежал дальше, все еще надеясь на то, что Асхаков уже где-то совсем рядом. Но жильцы следующей юрты его тоже не видели.
«Где же этот долбанный Асхаков - будь он проклят! Неужели он стал прятаться? Как бы с испугу в Китай не ушел! Да, - тут же размышляя с самим собой, со злостью думал он, - весело будет, если Асхаков в Китай уйдет – сорвут с моих плеч офицерские погоны и пнут под зад к чертовой матери! Достался же мне подарок!!!»
Лейтенант зверем метался по равнине от юрты к юрте, солнце уже опустилось за горы, а Асхаков как сквозь землю провалился.
Наконец, загнанно дыша, Владимир остановился возле одиноко растущего дерева у подножия высокого холма и огляделся. Далеко отстав от него, еле живой тащился Корнев.
Не дожидаясь солдата, Владимир взобрался на холм, лег и поднес к глазам бинокль. Напрягая зрение, взглядом скользнул по сумрачным склонам гор, затем по долине. Он внимательно всматривался в людей, появляющихся в его поле зрения, но Асхаков на глаза не попадался.
Подошел Корнев и беспомощно повалился на землю рядом.
Владимир отнял от глаз бинокль, потер уставшие глаза и взглянул на Корнева так, как будто хотел ему что-то сказать, но увидев, как тот жадно хватает ртом воздух, а взгляд его отрешенных глаз мученически устремлен куда-то в пространство, раздумал и снова приник к окулярам бинокля.
Лейтенант ощупывал взором каждую кочку, каждый камень, каждый выступ скалы, но, не увидев ничего, заслуживающего внимания, опустив бинокль и устремив глаза вдаль, продолжал лежать в печальном оцепенении.
Наконец, словно спохватившись, он поднес к губам микротелефонную гарнитуру. Он несколько раз повторил позывной поста, потом - позывной заставы, но в ответ на его настойчивые вызовы в наушнике слышалось лишь неприятное шипение.
Со злостью чертыхнувшись, лейтенант тут же со злостью подумал о том, что не зря у военных существует понятие: «Связь – это нерв армии».
«И что же мне теперь делать?- стал напряженно размышлять он.- По горячим следам мне найти и задержать Асхакова не удалось, связи нет, и я не то, что руководить личным составом, - я даже не знаю, что на участке заставы происходит. От поста я удалился минимум километров на десять: впереди начинается участок соседней заставы - наверняка тоже поднятой по тревоге. След Асхакова утерян, а время для его поиска и задержания утекает как вода между пальцами, потому что наступает ночь, а искать в темноте на таком обширном горном участке человека знающего эту местность, да еще и без технических средств – крайне затруднительно. Что же мне делать?!»
В бессильной ярости скрипнув зубами и с силой сжав кулаки, лейтенант уткнул голову в землю. Мысли в его голове метались: «За что мне это?!», «За что моя офицерская судьба так несправедлива ко мне?!» - Его словно оголенные нервы были превращены в туго натянутые вибрирующие струны, и эта вибрация пронизывала все его измотанное тело. В его воспаленном мозгу вновь и вновь проносились эпизоды недавнего прошлого: то выпуск молодых офицеров, на котором ему в торжественной обстановке генерал вручил диплом офицера. То прибытие на заставу, омраченное тревогой отсутствия на ней опытного начальника. То борьба за выживание заставы в условиях вечно поломанной машины. То бесконечные разборки со старослужащими солдатами, не желающими выполнять на заставе работу, унижающую их «дедовское» достоинство. То растерянная физиономия Асхакова в бытовке и разговор с ним Минаева в канцелярии. То бегающие глаза тупоголового сержанта Козлова…
В какой-то момент в его памяти всколыхнулся эпизод семилетней давности. Тогда его, восемнадцатилетнего парня, везли поездом для прохождения срочной службы в Среднюю Азию. Гордость за то, что он попал служить в Пограничные войска, переполняла его душу – еще бы: Пограничные войска – войска особые, элитные, и направляются туда служить люди специально отобранные, лучшие из лучших и обязательно по Комсомольским путевкам. Владимир был счастлив, что будет носить овеянную славой зеленую пограничную фуражку, что с автоматом в руках – не то, что некоторые «шурупы»****, он будет охранять границу Родины и, как говорили все вокруг, ему будет доверено ходить по последним метрам земли родной – а это не каждому дано.
Ехали они тогда долго – целую неделю.
Всю дорогу будущие пограничники учили наизусть военную присягу и воинские уставы, а по вечерам, разместившись в купе, молодые ребята, с восторгом глядя на ладных рослых сержантов, сопровождавших вместе с офицерами призывников к месту службы, взахлеб слушали их рассказы о жизни на границе. Говорили о нарушителях границы, о собаках, о быте, о змеях и скорпионах, о дедовщине… А однажды, когда после одной из остановок на станции, призывники, отпросившись в буфет за продуктами, притащили в вагон несколько литровых банок с содержимым и этикетками похожими на компот, а на самом деле это были сливы в вине и употребили их, один из сержантов, расслабившись, поведал им то, отчего на душе Владимира стало тоскливо и он почувствовал досаду.
- А что граница?.. – говорил подвыпивший сержант.- Если сильно захотеть то можно и на границе гульнуть, то есть: и выпить и бабу найти. Понятно, что на учебке и в отряде это вряд ли получится, а на заставе это вполне возможно. Бывало, идешь нарядом: к одной юрте подошел – документы проверил, к другой… нашего брата местное население боится, а значит, уважает. Мне раз сто выпить предлагали…
- И вы, товарищ сержант, пили? – не в силах сдержать в своем голосе разочарованное удивление, спросил сидящий рядом с ним симпатичный светловолосый парень.
- Нет. Я же говорю о том, что при желании солдат, несущий службу на заставе, может и выпить и бабу найти… Я с заставы - она рядом с населенным пунктом стоит - сколько раз захаживал к одной подруге. Хорошая деваха – зверь! Задница у нее даже на табуретке не умещалась, - сержант самодовольно растянул рот до ушей, и окружившие его призывники тоже восторженно хихикнули.
- А что, с заставы можно уйти в самоволку? – вновь спросил сержанта все тот же парень, слушавший его с расширенными глазами.
- Зачем в самоволку? – хмыкнул сержант, - в самоволку это вряд ли… Просто тебе приказали выступить на охрану Государственной границы СССР, ты ответил: «Есть!» и пошел… к бабе.
- А я где-то читал, что за такие дела можно и под суд загреметь,- почти шепотом вмешался тогда в разговор Владимир, при этом подумав: «Ерунда это все - не может такого быть на границе!»
- Да, загреметь под суд можно,- сержант в упор посмотрел на Владимира веселым взглядом, - но только в том случае, если у тебя будет начальник заставы дурак. А у меня начальник заставы был толковый мужик, его все уважали и любили. Так вот, он раз как-то поймал меня, когда я из дома этой девахи выходил, завел меня к себе в канцелярию и, несколько раз дав мне по роже, спросил:
