Сидни поежилась, чувствуя, что услышит какое-то страшное признание.

— Вскоре я рассказал отцу Пайку о проблемах в семье. Очевидно, мне нужна была отдушина, чтобы облегчить страдания, так как брат и сестра учились в колледже и не жили дома. Я знал, что могу свободно говорить со священником — ведь он никому ничего не расскажет. Отец Пайк умел слушать. Узнав о том, что мой отец — бабник, он не стал предлагать мне банальные утешения.

У Сидни вырвался стон. Ей больно было слушать Джареда.

— Мои родители вели оживленную светскую жизнь, которая не оставляла им времени для общения с собственными детьми. Постепенно священник узнал все мои тайны. Поведение отца приводило меня в ярость, потому что оно заставляло страдать маму. Она начала пить. Ссоры между ними становились все ожесточеннее. Однажды мать сказала мне, что последней любовницей отца была замужняя женщина. Heсмотря на это, она не собиралась разводиться с отцом, потому что деньги были нужны им больше, чем покой или честь семьи.

Джаред рассказывал страшную историю жизни, которую не вынес бы ни один ребенок. Слезы катились по лицу Сидни.

— Я так сочувствую вам, Джаред!

— Это непостижимо, Сидни, не так ли? В то время я тоже не мог понять этого, — с глубокой грустью произнес Джаред. — Несколько поколений нашей семьи жили в Хэмптоне, и многие знали Кендаллов или слышали о них. Мне было больно и стыдно, так как родители стали главной темой для разговоров за закрытыми дверьми.

Сидни, которая выросла в благополучной семье, не могла не сравнить трагическую картину, нарисованную Джаредом, со своим счастливым домом. Разногласия, время от времени возникавшие между ее родителями, никогда не угрожали благополучию дочери.

— Отец Мэтта работал на Уолл-стрит, и наши семьи принадлежали к одному кругу. Чтобы избежать унизительных вопросов, я перестал ходить в его дом. В то время я чувствовал себя спокойно лишь в приходском спортзале и в кабинете священника. После окончания школы Мэтт, я и еще несколько друзей отправились летом в путешествие по Европе. Мы встречались с женщинами, играли и веселились от души. Отдохнув от семейных проблем в течение трех месяцев, я поступил в Йельский университет без экзаменов.

Это не удивило Сидни, так как она знала, что Джаред чрезвычайно умен.

— Отец надеялся, что я буду учиться в Принстоне, как мой брат Дрю, и, получив диплом, вступлю в семейный бизнес. Но я хотел поехать туда, где фамилия Кендалл не была бы у всех на устах. Отцу не понравилось, что мне не нужны его деньги для получения образования.

Сидни сокрушенно покачала головой.

— Он ожидал, что я поступлю на юридический факультет и займу свое место в семейной корпорации, но напряженные отношения в семье пробудили во мне интерес к психологии. Я начал изучать ее, чтобы попытаться понять, что же происходит между родителями. В то время это стремление доминировало над всеми остальными моими планами.

— Понимаю, — пробормотала Сидни.

— Однажды лектор из Миннесоты, который, как оказалось, был служителем Церкви, преподавал у нас в течение семестра. Его глубокое понимание людей и семейных отношений заинтересовало меня, и после последней беседы со мной он рекомендовал мне поступить в семинарию в Сент-Поле, где я мог бы получить диплом профессионального психолога. Я рассмеялся и сказал, что, будь я католиком, это предложение имело бы смысл.

Удивление Сидни возрастало с каждым признанием Джареда.

— Больше я с ним не встречался и продолжал учебу в университете. Тогда же я порвал с женщиной, с которой прожил год.

Он жил с женщиной? Целый год?

— П-почему вы расстались? — Сидни не смогла удержаться от вопроса, испытывая острую ревность к той, которая так долго занимала место в жизни Джареда.

Джаред бросил на нее испытующий взгляд.

— По той же причине, что помешала вам стать женой человека, о котором вы упомянули. Я не любил ее, а она хотела выйти за меня замуж. Окончив университет, я возвратился в Хэмптон и попросил отца Пайка помочь мне приобщиться к вере. Менее чем через год я был крещен, конфирмован и причащен. Несмотря на ярость отца и потрясение, испытанное моей семьей, я уехал в пастырский колледж в Сент-Пол и ступил на путь, который, казалось, сам избрал меня.

Так вот как это произошло!

Сидни вскочила, не в силах сидеть спокойно. Неприкрашенная правда сильно отличалась от ее ошибочных предположений, и она не знала, что думать или говорить.

— Священник, который проявил ко мне интерес еще в Йелле, предложил поехать в Кэннон, расписав красоты Северной Дакоты. Должен признаться, что перспектива служения в маленьком городке обрадовала меня. Жители Среднего Запада известны крепкими моральными устоями, и в совокупности с тяжелой работой это привлекало меня. Епископ в Бисмарке провел со мной беседу, и, к моей великой радости, я получил назначение в Кэннон. Это было десять лет назад. Вначале я был полон решимости узнать надежды и страхи моих прихожан, их печали и радости. Я жил среди них, совершал брачные обряды, крестил детей, оказывал психологическую помощь. В течение восьми лет эти обязанности не отвлекали меня от молитвы. Они служили ее источником. В приходе я нашел себя. Я никогда не был счастливее, чем в то время. Каждая минута была наполнена радостью... пока я не встретил Сидни Тейлор.

Ее сердце отозвалось болью на эти слова, и она закрыла лицо руками.

— Видя красавицу, ни один мужчина не может не восхищаться ею. У меня были интимные отношения с женщинами и в Америке, и за границей.

Он жил с какой-то женщиной целый год... Знаю ли я вообще настоящего Джареда? — с тревогой подумала Сидни.

— Но я никогда не задумывался о том, чтобы жениться. Супружеская жизнь родителей нанесла мне огромный вред. Она вызвала у меня отвращение к институту брака, который сделал двух людей, которых я любил, заклятыми врагами. Поэтому, когда пришло время дать обет безбрачия, мое сознание едва отреагировало на него. Самым важным обетом для меня был тот, который я дал себе. Я поклялся изменить жизнь других людей, потому что не смог разрешить проблемы собственных родителей.

Кендалл умолк, глядя на Сидни.

— Однако, встретив вас, я мгновенно ощутил сильное физическое влечение. Когда вы с Брендой вошли в мой кабинет и я взглянул на вас, мое сердце буквально перестало биться. После вашего ухода томление уже не оставляло меня. Я боролся со своими чувствами и понял то, о чем предупреждали меня духовные наставники.

— Замолчите! — вскричала она.

— Я должен закончить, Сидни.

Ей хотелось убежать, но скрыться было некуда.

— Я помню, как в семинарии втайне посмеивался над отцом Маккуином, когда он распространялся о «вожделении плоти». — (Сидни содрогнулась.) — Он говорил так, словно цитировал «Собор Парижской богоматери» Виктора Гюго. Но, когда я встретил вас, Сидни, его слова перестали вызывать у меня усмешку. Я понял, что ваши чувства так же глубоки, как мои.

Это правда.

— Я пытался бороться с желанием, которое испытывал к вам, но наша любовь вспыхнула, как пламя. Если муки — посланное мне наказание, то оно стало невыносимым. Я понял, что мое служение страдает, хотя прихожане, возможно, не почувствовали, какое смятение царит в моей душе. Но я не всех обманул. Мой друг Рик Олсен заподозрил что-то. Иногда я замечал, что он смотрит на меня с мрачным, страдальческим видом. Ваша поездка в Кэннон доказывает, что пламя любви все еше сжигает нас, — сказал Джаред, выразив мысль Сидни. — Когда вы уехали, я попытался вернуть себе радость жизни, но безуспешно. Я так сильно хотел видеть вас, что заболел. Это была болезнь тела и духа. Впервые в жизни я влюбился в женщину, но из-за данных мною обетов не мог ничего сделать. Теперь, Сидни, я оставил прошлое позади ради будущего с вами.

Сидни понимала это чувство лучше, чем кто-либо другой.

— После Рождества мысли о сложении сана не оставляли меня в покое. Произошло кое-что еще, и я больше не мог оставаться в бездействии.