— У меня стойкое ощущение, что меня использовали, — прорычал он зло и увидел, как ее глаза широко открылись.

— Тебя никто не использовал! — запротестовала она.

— Нет? Поверь мне, дорогуша, именно так я себя и чувствую.

— Ах, использовать тебя, значит, предложить тебе, как ты сказал, то, чего ты хочешь больше всего на свете?

На мгновение он подумал, что Эстрелла имеет в виду себя. Но как она узнала? У него закружилась голова. Секунду спустя его мыслительный процесс восстановился, и он понял, что она имела в виду телевизионную компанию.

— Я сказал, что цена слишком высока.

Ї Кажется, ты не так думал прошлой ночью.

— Прошлой ночью был только секс! Я ничего тебе не обещал.

Он попал в самую точку. Рамон увидел, как Эстрелла часто заморгала. Но когда она подошла ближе, глаза ее уже были холодны.

Ї Тогда хорошо, что не обещал, потому что прошлым вечером я была достаточно глупа, раз предложила тебе такую сделку. Сегодня утром я подумала и решила, что, как и ты, я не готова к этому.

— Конечно, нет, потому что твой отец явно переживал, когда предлагал мне тебя в жены, а вдобавок у меня нет достойного каталонского происхождения, на которое он надеялся.

Ї Вот почему ты был десятым в списке претендентов.

Эти слова как хлыстом ударили по его мужской гордости. Перед ним совсем другая Эстрелла — жесткая, расчетливая женщина, которую он ненавидел. И хорошо, что она вовремя напомнила ему об этом.

Ї Тогда почему ты набросилась на меня прошлой ночью?

Ее подбородок гордо поднялся кверху, темно-коричневые глаза неистово блестели.

— А ты не понял? Я просто хотела тебя.

— Ты просто хотела немного страсти? Так вот как ты получаешь удовольствие? Такие же отношения были у тебя с Карлосом Переем?

— Оставь Карлоса в покое!

— Хорошо, я оставлю его в покое. Но ответь мне, моя прекрасная донья Медрано…

Рамон произносил слова язвительно, желая ужалить ее как можно больнее.

Эстрелла замерла в недобром предчувствии.

Ї…а те другие девять претендентов, на скольких из них ты набросилась так же, как на меня прошлой ночью? Ты их всех испытала, чтобы увидеть, соответствуют ли они твоим требованиям?

Звук пощечины заставил его замолчать. Они оба замерли и уставились друг на друга. Эстрелла, шокированная собственным поведением, дышала тяжело и неровно.

— Пожалуй, я сам на это напросился, — признал Рамон.

— Еще как!

Она в отчаянии всплеснула руками.

— Я ничего не делала с теми другими — ничего! Если хочешь знать, ты единственный, с кем я так долго говорила, единственный, которого я целовала, единственный, с которым…

Она остановилась на середине фразы, не в состоянии продолжать.

— И ты полагаешь, я должен этим гордиться?

Эстрелла яростно тряхнула головой, и ее волосы разлетелись по сторонам.

— Нет. Единственное, о чем это говорит, — как я глупа и наивна.

— Я… — начал Рамон, но она тут же прервала его.

— Ни слова! Ни единого слова! Я наслушалась столько всего, что мне хватит сполна до конца моей жизни. Мне кажется, я получила урок после того, как меня использовали еще в первый раз, но, очевидно, я настолько глупа, что мне нужно разбивать нос всякий раз, когда кто-то подходит ко мне слишком близко. Вы помогли мне, сеньор Дарио, и я благодарю вас за науку. В этот раз я хорошо запомнила горький урок. И не думаю, что когда-нибудь забуду его.

И до того, как Рамон сумел ей ответить, она развернулась, схватила сумку и исчезла, хлопнув дверью.

— Что с тобой, Рамон? Ты витаешь в облаках.

— Может быть, он влюбился? Мы угадали, Рамон, это действительно так? Неужели нашего закоренелого холостяка Дарио, наконец-то, поймали на крючок? Надо же, какие чудеса случаются на свете! Кто же сумел пробить в твоем сердце брешь? Мы ее знаем?

— Не дразни его, Мерседес, — сказала Кэсси и заработала за это быструю благодарную улыбку от своего деверя. — Просто Рамону, видимо, есть о чем подумать.

— Он слишком много в последнее время грезит о ком-то, — засмеялась сестра Рамона. — Верно? Это должна быть какая-то особенная женщина, если она оказалась способна смутить моего брата.

Особенная женщина. Рамон знал лишь одну, которая подходит под это определение. И эта особенная женщина не выходила у него из головы всю неделю, с тех пор как она ушла из его квартиры.

Рамон пытался остановить ее. Он пошел за ней почти сразу, но тех нескольких секунд, что он колебался, оказалось достаточно. Она, должно быть, села в лифт, как только вышла из квартиры, и сразу поймала такси. Она исчезла так, как будто ее никогда и не было.

— Ты все еще бьешься над этой сделкой с Медрано?

Это уже произнес его отец. Хуан Алколар откинулся в кресле с бокалом лучшего красного вина из виноградников своего сына. Казалось, он расслабился, но его глаза смотрели на Рамона внимательно и оценивающе.

— Некоторым образом — да, — с неохотой согласился Рамон.

— Я сказал тебе, забудь об этом, — сказал ему отец. — Медрано — недалекий старый козел. Он слишком гордится своим каталонским происхождением.

— И это говорит человек, у которого в жилах наряду с андалузской кровью течет и каталонская, — произнес Хоакин, входя в комнату и целуя Кэсси в голову. — Вы с Медрано стоите друг друга. Ты не можешь игнорировать прадедушку, независимо от того, хочешь ты этого или нет.

Еще несколько недель назад этот разговор был бы маловероятен. Но с тех пор как Хоакин и Кэсси объявили, что они собираются пожениться, и что у Хуана должен родиться второй внук, отношения между отцом и его старшим сыном заметно потеплели.

У Хоакина и его невесты еще недавно все было тоже непросто. Месяц назад они даже находились на грани разрыва.

Но теперь все худшее осталось позади. Хоакин уже не утверждал, что не создан для длительных отношений, и все пришло в норму.

— А ты и сам-то не лучше, — сказал он своему старшему сводному брату. — Когда речь заходит об упрямстве и гордости, мне кажется, что все мужчины семьи Алколар — одного поля ягоды.

— Чашки и кружки, — промурлыкала Кэсси, разглядывая свадебные приглашения, которые она заполняла.

— Что?

Рамон непонимающе нахмурил брови, не понимая.

— В Англии мы говорим: чашка подзывает кружку, что значит, мол, оба одинаково виноваты. Как ты и Хоакин.

— Ты такой же Алколар, как и Хоакин, — вставила Мерседес. — Когда дело касается упрямства и гордости, вы друг друга стоите.

— Я… — начал было Рамон, но замолчал, вспомнив, сколько раз он поднимал трубку, чтобы позвонить в замок Медрано, а потом клал ее обратно.

Однажды он даже поехал к Эстрелле домой, но повернул машину обратно через пару миль.

— Чашки и кружки, — повторила Кэсси, уходя.

Эта фраза крутилась у него в голове всю дорогу домой. Она крутилась у него в голове, когда он засыпал и даже когда проснулся утром.

В последнее время Рамон видел много снов. И все они были только про одного человека.

Про Эстреллу Медрано.

Горячие эротические образы преследовали его и в последнюю ночь, заставляя беспокойно вертеться в постели, пока он не проснулся, мокрый от испарины и запутавшийся в простынях. И даже когда он проснулся, его долго еще мучили воспоминания.

Стоило Рамону закрыть глаза, как ему сразу же мерещилось лицо Эстреллы. И даже когда он уселся за рабочий стол, ему вдруг показалось, что в комнате царит запах ее духов. А когда раздался звонок, то Рамон отчетливо услышал в трубке преследующий его голос.

Но это звонила Мерседес, которая хотела рассказать ему о предполагаемой поездке в Англию. И впервые он не мог уделить своей младшей сестре должного внимания, чем очень расстроил ее.

Что, черт побери, с ним происходит? Впрочем, глупее вопроса придумать сложно. Рамон прекрасно знал на него ответ. Два слова, которые крутилось у него в голове, сводя его с ума.

Эстрелла Медрано.