— Что мы все обсуждаем мою маленькую печальную историю? Почему не вашу? Я уверена, у вас их найдется с полдюжины. Только не говорите, что у вас никогда не было желания.

— Никогда. Отведал удовольствие и пошел дальше.

— Все это прекрасно, если у вас достанет темперамента на это, — добавила она глубокомысленно.

— У всякого достанет, крошка. Только дайте время и… возможности.

— Рада за вас!

— Рад, что вы рады, Мелисанда! Не хотелось бы вас огорчать.

Насмешка не покидала его загорелого красивого лица, странным образом волнуя ее.

— Вы меня не огорчаете, мистер Брокуэй, — сказала она вполне искренне, — вы только побуждаете меня сказать больше, чем нужно.

— А может быть, это моя цель! — Он прямо навис над ней. — Всю жизнь я стремился к намеченной цели.

Она нервно усмехнулась:

— Очень жаль, что вы признаетесь.

— Признаюсь или нет, а я всегда плевал на условности.

Она побледнела и бросила на него напряженный взгляд:

— Вы меня удивляете, мистер Брокуэй. Я бы сказала, вы видите перед собой не людей, а каких-то пешек. Двигай их, верти ими, командуй, как вздумается.

Он помолчал, а когда заговорил, то в голосе его слышалась плохо скрываемая ярость, хотя он и старался быть вежливым.

— А теперь вы меня путаете с кем-то другим. Я всегда считал людей интереснее, чем механизмы. Возьмите хоть Дэвида. Вы когда-нибудь видели такую смену настроений?

В глазах у нее было сомнение.

— Я думала, мужчинам полагается держаться вместе?

— При всех равных условиях так и есть.

Запах цветов вдруг стал удушлив.

— Клэр?

— Да?

— Взгляните на меня!

— Нет. Вы мне не доверяете.

— Вы чертовски правы!

— Но почему? — уставилась она на него. — Скажите, мне надо знать. Вы сами сказали, что Тине я нравлюсь. Но ведь это, разумеется, самое главное?

Его взгляд витал далеко.

— В данный момент это несущественно. Я ненасытно любопытен, моя среброволосая невинность, а вы представляете загадку. Я люблю разгадывать головоломки. Если б я был абстрактный мечтатель, я бы нашел вас пленительной. У вас способность сочетать разные качества. Хладнокровие, но не холодность. Лед и пламя. Берегись страсти смиренной и дикой! Кажется, Китс сказал. Художник найдет вас неотразимой. Для всякого рода искусства важен первый импульс, созидательное начало.

Она повернула к нему напряженное лицо с расширенными глазами:

— Прекратите!

— Все художники интересуются женщинами. Я думал, вы знаете. Собственно, вы не могли предложить более прельстительного искушения — хрупкая, прозрачная, ищущая. Ваша кожа просто светится, даже я это вижу. — Он даже как будто исполнился вдохновения. — Позвольте дать мне вам совет.

— Перестаньте, я не буду слушать! Я… я… — лепетала она что-то жалкое. Ей, казалось, не хватало дыхания.

— Что? — подзадорил он ее. — Хотите ударить меня? Всей своей сотней фунтов веса? Ну, Мелисанда, это не в вашем духе.

Ее руки бессильно повисли в воздухе.

— Если вы сделаете это, Мелисанда, я отплачу тем же и времени терять не стану!

— А стоило бы! — тихо выговорила она.

Они смотрели друг на друга с враждебностью. Его глаза странно выделялись на загорелом лице. В этот момент она ненавидела его, казалось, он угадывал каждую ее мысль.

— Почему, кстати, вы пират? — спросила она его со странной непоследовательностью.

Теперь его губы улыбались.

— Я думал, вы знаете. Чтобы оставаться богатым, разумеется. Однако давайте не тратить прекрасный вечер, толкуя о делах.

Она глядела на него сверкающими глазами:

— Чутье мне подсказывает, что вы не можете быть серьезны.

— Ну что вы. Вон Дэвид смотрит. Как кот из-за занавески. Нет, не смотрите.

— Я вижу.

— Да? — Он иронизировал. — И что же?

Клэр не отвечала. Он наблюдал за ней, постепенно успокаиваясь. Ее же словно булавками кололи.

— Ну, ладно! — заключил он. — Вы умеете притворяться. Это у вас выходит очаровательно. Обворожительно, но ничего о вас не говорит. Астарта, богиня тайны! Этот дух у вас в одежде и в волосах.

Она двинулась от него, спотыкаясь, неловкими мелкими шагами, от одной зеленой тени до другой, ощущая лишь смятение чувств.

Он пошел за ней своей гибкой походкой. Она вздрогнула, рассердившись на свою дурацкую, детскую реакцию, когда он тронул ее за плечо. Он не показал вида, что заметил это.

— У вас очаровательный беспорядок в прическе. Позвольте помочь? — Он поправил ей волосы за ушами, как-то невольно дав понять, какими жесткими могут быть его длинные пальцы при желании. — Вернемся к нашему предмету, — произнес он довольно, — женщины всегда приносили жертвы Дэвиду — его мать тому ярчайший пример. Но пора и остановиться. Какой у вас нежный затылок, Мелисанда. Прямо жертвенный.

— Что за средневековое мышление у вас, мистер Брокуэй!

— Адам, с вашего позволения. Или Брок, если желаете. Не знаю, почему бы вам не сказать это, Мелисанда. Я бизнесмен. Естественно, я стремлюсь защитить свои инвестиции.

— А какое это имеет отношение ко мне? — покосилась она на него.

— Во-первых, и можете не задирать так гордо нос, я плачу вам жалованье. Чудная мысль! Жалованье, которое, как я теперь понимаю, может оказаться недостаточным, судя по вашему платью.

— Я не знала, — прошептала она, хотя у нее, напротив, было слабое ощущение, что она знала все это с самого начала.

— Так знайте. — Он изучал ее лицо без улыбки.

Ее огромные глаза отражали бурю эмоций, она судорожно вздохнула:

— Я не подготовилась к встрече с вами!

— Я тоже, мой ангел! — Усмешка сверкнула на его дубленом лице. — Вообще я словно помешанный, как увидел вас. Ну что, пошли в дом? Дэвид, должно быть, всю шею свернул. — Он улыбался, но глаза его оставались холодными, с едва уловимой враждебностью. Рука его скользнула по ее обнаженному предплечью и взялась за запястье. В этот момент она хотела лишь одного — сбежать и укрыться в своей комнате, оборвать это мучительное столкновение. Его темное лицо выражало жуткую уверенность в своих намерениях, цель окончательную и определенную. — Не трепещите, — заметил он, возвращая ее к действительности. — У меня сердце ягненка!

Она даже не попыталась ответить. Это была часть игры, долгой дуэли, которую они должны были вести при каждой встрече. Она шла с ним, не противясь, печальная и безмолвная. Он кинул взгляд на нее, залитую живительным светом. Притворство продолжалось?

Океан заполонили звезды, луна танцевала по поверхности воды тысячами серебристых иголок. Море было неспокойно. Ветер проникал сквозь тонкое платье, и Клэр испытывала странное волнующее чувство тепла и холода одновременно. Она глубоко вдохнула в себя соленый воздух.

Быстроходная элегантная яхта скользила в тиши. Это было удивительное, волнующее чувство — скользить в безбрежности океана. Вдруг позади нее возникла тень… Она едва дышала. Повернула голову…

— Клэр, вставайте! Вставайте, соня! Что с ней? Почему она стонет?

Она трясла головой, словно не желая отвлекаться и пробуждаться.

— Господи, да что с вами? Просыпайтесь! Дядя Брок собирается отвести нас на «Карине» на Внешний риф. Давайте же, Клэр, вставайте! Барометр показывает двадцать девять!

Она окончательно проснулась и стала потягиваться, как благодушная кошка. Потом открыла глаза и улыбнулась Тине:

— Что все это значит?

— Это значит, Мелисанда, что погода благоприятная. Море гладкое как зеркало.

У снов бывают иногда курьезные отзвуки. Сон и реальность как-то сливаются. В дверях в небрежной позе стоял Адам Брокуэй и беззастенчиво рассматривал ее. Она с испугом нырнула под одеяло.

— Что там за круглые глаза сверкают из-под одеяла? Вы ведь одеты, как строгая викторианская молочница!

Клэр без колебаний поднялась. Он совершенно прав. В ее красивом небесно-голубом халате иди на чай хоть к викарию.

— Да, она старается, — вступилась за нее Тина.