Школа искусств не давала никакого образования и диплома, но с этим Оксана Дмитриевна и ее муж смирились. Потому что у их старшей дочери всегда были огромные проблемы с учебой. Что там говорить… она не сдала ЕГЭ. Нет, нет, вопрос об отсталости в развитии никогда не поднимался. Этот ребенок… старший ребенок… Шуша… она абсолютно здорова. А проблемы с учебой, особенно в выпускном классе, кто их не имеет. Правда, почти все сдают ЕГЭ, а она – дочь председателя думского комитета по обороне, несмотря на всех нанятых репетиторов, на экзаменах «растерялась и все, все, все, все забыла, папочка-мамочка».

В конце концов, свет клином не сошелся на институтах и дипломах, было бы здоровье и счастье… и красота, и молодость. Всего этого Шуше хватало в избытке. Оксана Дмитриевна заставляла себя верить, что у ее старшей дочери все сложится, все образуется со временем. А пока пускай увлекается танцами, этим современным балетом, кастингом в мюзиклы. Пусть танцует, это развивает тело, может, не слишком развивает ум, зато дисциплинирует, держит в форме, не дает жиреть.

Оксана Дмитриевна осторожно отстранилась от младшей дочери. Женя смотрела прямо перед собой, молча шевелила губами. На губах вскипали пузыри.

Ну откуда, скажите… ну отчего, отчего она родилась такой? Тысячи раз Оксана Дмитриевна задавала себе этот вопрос. Да, они с мужем не планировали и не хотели второго ребенка. Да, она предохранялась, но что-то там не сработало. И она забеременела. Генетика виновата? Возраст? Ей исполнилось тридцать девять, когда она забеременела, некоторые и позже рожают вполне здоровых детей. Они с мужем практически не пили алкоголь. Может быть, эта их поездка сказалась в Камень Белый, где муж – тогда еще сотрудник аппарата президента – инспектировал военные объекты Севера, в том числе и тот полигон по захоронению ядерных отходов. Радиация? Но там же безопасно, там две военные базы, доки подводных лодок, там люди живут и работают годами, и у них тоже нормальные дети. А у нее родился больной ребенок.

Бедная моя девочка…

– Есть! Дай есть! Дай есть!!

Все началось снова. Эти крики. Шестилетняя Женя все сильнее раскачивалась на стуле – взад-вперед – и била ладошками по столу.

– Дай есть!!

– Успокойте ее, я больше не могу это слышать. Как хотите, только успокойте ее, – тихо приказала Оксана Дмитриевна няньке-сиделке.

И вышла, выскочила вон из детской.

– Дай есть!! – неслось ей вслед.

Она спустилась на первый этаж, прошла через гостиную-холл, закрыла за собой двери, прошла по коридору на кухню. Все утро, весь день сегодняшний она инспектировала дом. Пока они с Женей находились в клинике в Германии, как тут жил этот казенный дом – муж, старшая дочка, домработница?

Чисто, все убрано, ни пылинки, ванна сверкает, окна сияют. Муж изменяет ей, и уже давно… Это ясно как день. Оттого у них ночью в постели, даже после долгой разлуки, ни черта не выходит, а только лишь какое-то совершенно неприличное пыхтение и возня под одеялом.

Но к домработнице, остававшейся тут с ним на все лето, ревновать не стоит. Домработница – пенсионерка, любопытная и болтливая как сорока.

Та, с кем муж ей изменял все эти годы, наверное, молода и красива… Что ж, а она, Оксана Дмитриевна, уже не молода, хотя и старается, из кожи вон лезет, следит за собой.

Но силы в этой борьбе неравны. Больной ребенок, который никогда уже не поправится, не станет нормальным. Ее тяжкий крест. Муж винит ее за Женьку? Но если это генетика, то виноваты они оба. А если виноват тот полигон… радиация… Да, тут, пожалуй, доля ее вины – можно было и не таскаться с ним по всем этим командировкам, он не хотел ее брать. Она настаивала. У них тогда был сложный период брака, старшая дочь подросла, они прожили вместе достаточно долго, чтобы уже надоесть друг другу. Она боялась отпустить его одного – в этих командировках всегда столько соблазнов: референты, секретарши, даже обслуга… Она уже тогда подозревала, что он косит на сторону. И та беременность… Она же специально пошла на это, казалось, что второй ребенок все исправит в их трещавшей по швам семье.

А родился больной. Урод…

Оксана Дмитриевна придирчиво оглядела ковер в спальне и отправилась с инспекцией на кухню. Адски хотелось сделать кому-то выговор. Муж на службе, старшей дочери нет дома, домработница… ее только хвалить, не ругать. Черт, почему же дома так все идеально? Этого даже просто не может быть при ее положении.

– Есть! Давай есть!!

Женя в детской умолкла, а она, мать, все слышала эти вопли.

А потом к ним, как яд подмешался, добавился и еще один быстрый шепелявый говорок:

– Ты слушай, что я тебе скажу… Пришел и признался. Сам признался! И теперь там у них второй день сидит. Где-где, сама догадайся. У меня троюродная племянница, а у нее муж в полиции… Он ей, она матери, мать ее мне… И соседка, Жабова, уже в курсе. Да весь город шепчется. А то… то самое дело и есть – утопленница в Гнилом пруду, ну дочка-то художника убитая… А то ты не помнишь, что тут было, как ее нашли… Когда? Да нет, раньше, это когда моя мадам с выродком своим дефективным в Германию укатила… То-то и оно… и я к нему туда захаживала… Церковь-то новехонькая, только построенная… Наш-то Михаил Петрович, хозяин, деньги давал, жертвовал… Я тебе говорю. Откуда знаю? Да я все знаю, в одном доме ведь живем. Они с ним знакомые…

На кухне домработница – седая, толстая как мяч, – прижав к уху мобильный (один из хозяйских, которых немало было разбросано в этом богатом казенном доме), месила тесто для клецек. Завидев Оксану Дмитриевну в дверях, она быстро шепнула: «Ладно, все пока, потом договорим».

Оксана Дмитриевна бросила взгляд на стол, на огромный холодильник «Сименс». Все блестит, не к чему придраться, разве что к слову «выродок дефективный».

– Сварите для Жени малиновый кисель, – сказала она.

– Хорошо, сейчас, – бодро отрапортовала домработница.

– И кстати… кого там убили в Гнилом пруду? – Оксана Дмитриевна смотрела, как пухлые руки мелькают над фарфоровой миской с тестом. – И кто в этом признался?

Катя не раз уже отмечала для себя, что слово «новый» в Подмосковье встречается в названиях пусть и не так часто, как «старый», однако всегда хитро обманывает ваши ожидания. Что там впереди? Новая Рига? Никаких шпилей, никакой прибалтийской готики. Просто шоссе. Новый Милет? И никаких там оливковых рощ – сплошные косогоры, заросшие лопухами и осокой. А там далеко, в противоположной стороне? Новый Иерусалим. Чуть поближе Новые Дома, являющиеся на самом деле скоплением ветхих хрущевских пятиэтажек. Вон там справа Новая Заря – поселок при фармацевтической фабрике. Как будто на свете бывает «старая заря» или «старый восход». И вот вы въезжаете в Новый Иордан.

Ожидали, наверное, увидеть речку, подобную той, библейской. Так нет ее, и озера нет. Зато много прудов, дач, современных коттеджей, полей, и среди всей этой зелени, слегка уже тронутой желтизной приближающегося сентября, – городишко-городок. Не ветхозаветный, а самый натуральный подмосковный. Улочки, кирпичные девятиэтажки, частный сектор за глухими заборами и центральная площадь с магазинами-«стекляшками» на первых этажах многоквартирных домов.

Здание ОВД в Новом Иордане недавно тоже отстроили новехонькое, чем весьма, видно, гордились. Катя в дежурной части предъявила удостоверение, сообщила, что она из главка в связи с распоряжением шефа криминальной полиции полковника Гущина, и почти сразу помощник дежурного провел ее на первый этаж к восьмому кабинету.

Тут было сумрачно и накурено, дальше путь вел в экспертно-криминалистическую лабораторию, и оттуда, как потом узнала Катя, имелась лестница в подвальный этаж в изолятор временного содержания.

В коридоре навстречу Кате шли сотрудник в форме и два очень представительных священника в черных рясах с портфелями. Они смахивали на университетских профессоров. Кате даже показалось, что она ощутила аромат благородного парфюма. Чуть-чуть…