По обе стороны операционного стола стоят доктор Кен Накамура и доктор Кари Доуэлл – врачи, приписанные к штату больницы и занимающиеся весьма обширной частной практикой. Кен – редчайший специалист, успешно сочетающий терапию и неврологию и достигший в обеих областях медицины высших научных степеней. Ежедневный опыт общения с хрупкой физиологией человека заставляет одних врачей искать забвения в вине, других, ожесточив свои сердца, уйти в себя, эмоционально отгородившись от своих пациентов; Кен же избрал средством самозащиты здоровый юмор, который иногда, правда, находит несколько экзотические формы выражения, но всегда оказывается психологически уместным. Кари, превосходный специалист-педиатр, ростом на четыре дюйма выше пяти футов и семи дюймов Кена и выглядит тонкой тростиночкой по сравнению с несколько полноватым терапевтом, но, как и он, также обожает хорошую шутку и здоровый смех. Однако бывали моменты, когда глубокая печаль, струившаяся из ее глаз, тревожила Джоунаса и наводила его на мысль, что одиночество так глубоко пустило корни в ее душе, что обыкновенной дружбе никоим образом не будет под силу выкорчевать их оттуда.

Джоунас по очереди оглядел каждого из четырех своих коллег, но никто из них не произнес ни слова. В наглухо отгороженной стенами от всего мира комнате царила жутковатая тишина.

Внешне все они выглядели безразличными, словно никого из них не волновало, что должно произойти. Но их выдавали глаза. Это были глаза первопроходцев Вселенной, стоящих в шлюзовой камере космического корабля и готовых к первому выходу в открытый космос, – горящие возбуждением, любопытством, жаждой познания и немного испуганные.

В штате других больниц также числились реаниматоры высокого класса, способные в упорной борьбе вырвать пациента из тисков смерти, но Оранская окружная больница была одним из трех центров во всей Южной Калифорнии, которые могли бы похвастать наличием особо субсидируемой специальной Программы, нацеленной на достижение максимального успеха в использовании реанимационных процедур. Харрисон был сорок пятым пациентом реанимационного центра больницы за четырнадцать месяцев ее существования, обстоятельства же его смерти представляли собой исключительно интересный случай. Утопление. С быстро последовавшей вслед за этим гипотермией. Утопление означало отсутствие каких-либо серьезных повреждений, а фактор холода ощутимо замедлял процессы посмертного разрушения клеток.

В большинстве случаев Джоунасу и его группе приходилось иметь дело с жертвами апоплексических ударов, неожиданной остановки сердца, удушения от закупорки трахеи или отравления от чрезмерных доз лекарств. У этих пациентов нарушение функций головного мозга обычно наступало либо непосредственно перед смертью, либо в момент ее, что заведомо сокращало их шансы на возможность полного восстановления здоровья уже до того, как они попадали под наблюдение группы реанимации Джоунаса. У некоторых же из тех, кто скончался в результате сильнейших травм, ранения были настолько многочисленны и серьезны, что вопрос об их восстановлении, даже в случае успешно примененных процедур реанимации, отпадал сам собой. Часть пациентов, вырванных у смерти, после непродолжительного процесса стабилизации становились жертвами вторичных инфекций, которые, быстро распространяясь, оканчивались токсическим шоком. В трех случаях смерть наступила так давно, что разрушение клеток головного мозга либо уже приняло необратимый характер, что коренным образом препятствовало возможности приведения их в сознание, либо оказалось слишком обширным, чтобы, воскреснув из мертвых, они могли вести нормальную жизнь.

С внезапной сердечной болью и раскаянием Джоунас вспомнил все предыдущие неудачи, не полностью восстановленные жизни людей. В их обращенных к нему глазах он безошибочно угадывал ясное осознание несчастной своей ущербности…

– На этот раз все будет по-другому.

Голос Кари Доуэлл прозвучал едва слышно, почти прошептал это, но, как гром, мгновенно вывел Джоунаса из состояния задумчивости.

Джоунас согласно кивнул. Тепло относясь к этим людям, ради них даже больше, чем ради себя, он хотел, чтобы им всем выпал огромный, ни с чем не сравнимый успех.

– Ну что же, попробуем, – сказал он.

И не успел он произнести эти слова, как двойные двери операционной с шумом распахнулись и двое санитаров вкатили на тележке пациента. Быстро и ловко переложили они тело с каталки на слегка наклонный операционный стол, выказывая к покойнику гораздо большую долю заботливости и уважения, чем в сходных обстоятельствах к обыкновенному трупу, и затем удалились.

Группа приступила к работе, когда санитары еще только подходили к дверям. Молниеносно, экономя каждое движение, они ножницами срезали с трупа остатки одежды, оставив его лежать голым на спине, закрепили на нем датчики электрокардиографа, электроэнцефалографа и прилепили к телу кожный цифровой термометр.

Каждая секунда была на вес золота. Минута – бесценной. Чем дольше человек оставался мертвым, тем меньше шансов было у него воскреснуть.

Кари Доуэлл завертела ручками настройки ЭКГ, увеличив контраст. В связи с тем, что вся процедура записывалась на магнитофонную ленту, она вслух сказала то, что все и так видели:

– Линия прямая. Сердцебиение отсутствует.

– Альфа и бета не просматриваются, – добавил Кен Накамура, подтверждая полное отсутствие электрических импульсов в мозгу пациента.

Затянув манжету тонометра на правой руке пациента, Хелга доложила о результате, который они все ожидали услышать:

– Давление полностью отсутствует.

Джина стояла рядом с Джоунасом, внимательно глядя на термометр.

– Температура тела сорок шесть градусов[3].

– Такая низкая! – воскликнула Кари, взглянув на труп расширенными от удивления глазами. – А ведь тело успело нагреться примерно на десять градусов, с тех пор как его вынули из воды. Здесь у нас, конечно, прохладно. Но не настолько же.

Термостат был установлен на шестьдесят четыре градуса, чтобы сохранить достаточно удобный температурный режим для успешной работы группы реанимации и одновременно избежать быстрого нагрева тела пациента.

Переместив взгляд с трупа на Джоунаса, Кари сказала:

– Холод – это, конечно, хорошо, и он нам нужен охлажденный, но не до такой степени. Что, если его ткани промерзли, а у него обширное повреждение церебральных клеток?

Внимательно осмотрев пальцы сначала на ногах покойника, а затем на руках, Джоунас, неожиданно смутившись, проговорил:

– Но вроде бы не наблюдается никаких везикул.

– Это еще ничего не значит, – отрезала Кари.

Джоунас понимал, что она права. Да и любому из них это было ясно. Везикулы, пузырьки в мертвой ткани обмороженных пальцев рук и ног, не могли образоваться до того, как человек умер. Но, черт побери, не мог же он поставить крест на том, к чему даже не успел толком приступить.

– И все же ярко выраженные некротические признаки явно отсутствуют…

– Естественно, ведь омертвение же повсеместное, – сказала Кари, не желая сдавать свои позиции без боя.

Иногда в ее поведении просматривалось нечто, делавшее ее похожей на неуклюжую длинноногую птицу, блестящего летуна, но совершенно беспомощную на земле. Однако чаще, как в данный момент, она использовала высоту своего полета, чтобы, угрожающе распластав над врагом крылья, грозно взглянуть на него, как бы предупреждая: «Лучше послушай, что я говорю, а не то выклюю тебе глаза, голубчик!» Джоунас был на два дюйма выше ее ростом, поэтому Кари не могла, естественно, посмотреть на него сверху вниз, да и вообще среди женщин редко попадались такие, кто бы мог, не задирая головы, просто взглянуть ему в глаза, но все равно ее слова возымели эффект.

Ища поддержки, он посмотрел на Кена.

Но невролог и не думал идти ему на помощь.

– Вполне вероятно, что температура тела могла понизиться до тридцати двух градусов уже после наступления смерти, затем, во время транспортировки, вновь повыситься, ведь проверить это у нас нет никакой возможности. И вы знаете это, Джоунас, не хуже нас. Единственное, в чем мы можем быть абсолютно уверены, – это в том, что он мертвый и мертвее уже быть не может.