Он родился и вырос не для того, чтобы так жить, никогда не понимал криминальную прослойку общества. Успех, который он получал в своих делах, был следствием почти фанатичного стремления достигать того, чего он хотел достичь, и обычно он являлся неоспоримым лидером любой группы только лишь потому, что другие видели и восторгались его преданностью своему делу.

На верху уклона Джимми Ширилло опустил полевой бинокль и перекатился на спину, приложил руки ко рту в виде чашки и крикнул: «Они идут!». Его голос надломился на последнем слове, но каждый понял то, что он сказал.

— Начали! — крикнул Такер, хлопнув раскрытой ладонью по капоту украденного «доджа».

Бахман закончил играть с пистолетом, который он держал под своей подмышкой, и завёл двигатель «шевроле», погазовал несколько раз и двинулся вперёд, блокируя дорогу по диагонали. Не прошло и секунды, влажной и тягучей, как он зафиксировал машину, поставив на ручной тормоз, открыл дверь и выпрыгнул. Он спрятался в самом конце заднего крыла автомобиля, откуда, если он увидит, что столкновение неизбежно, можно прыгнуть в безопасное место безо всяких проблем. С опозданием он вспомнил и схватил нелепую маску для Хэллоуина, которая болталась на резиновой ленте на шее, и надел её на лицо.

Хэллоин в июне, подумал он [8]. Это было не подходящее время, чтобы надевать резиновые маски, при такой жаре и влажности.

На вершине подъёма Джимми переполз к краю вышедшей на поверхность известняковой породы, готовый прыгнуть на дорогу позади «кадиллака» в тот момент, когда пройдёт большая машина. Он дотронулся до своего лица гоблина, нащупал на нём росу и подумал — необъяснимо — что вода это кровь. Страх. Зелёный страх, чистый и настоящий. Злясь на себя, он вернул маску на место.

Ниже, на придорожной стоянке, за «доджем», Такер одним движением руки превратился в страшную старую ведьму и сейчас с трудом делал каждый вдох, затем посмотрел через дорогу на кусты над каменной стеной. Где Харрис? Там. Хорошо скрывающийся для городского парня, правильно прячущийся среди растительности. Прижимающий к груди Томпсон, с покрывающей лицо нелепой маской, он казался вдвое больше и опаснее, чем когда-либо раньше.

Такер поднял дробовик и положил ствол на крыло «доджа», спасая себя от переживаний. Его желудок горел; желчь сжигала заднюю часть гортани. За маской он мог позволить себе морщиться от боли, никто другой этого не увидит.

Рёв двигателя «кадиллака» был уже слышен. Такер боялся, что он движется слишком быстро для того, чтобы вовремя остановиться, и пытался рассчитать возможные шаги, которые можно предпринять, если он врежется в баррикаду. Несмотря на то, что шок от столкновения увеличит время реакции людей Баглио и существенно упростит взятие их под полный контроль, также существовал риск заклинивания дверей. И огня. Люди Баглио будут сожжены — но что тогда будет с деньгами? Раздающийся рёв двигателя машины звучал в этот момент как языки пламени, жадно глотающие стопки хрустящих долларовых банкнот.

«Кадиллак» вошёл в зону видимости.

Водитель был быстр. Он ударил по тормозам, повернул большую хромовую машину в сторону, затем обратно, чтобы избежать опасности спрыгнуть в пропасть, заставил машину резко остановиться в шести футах [9]от пассажирской дверцы «шеви».

Облака голубого дыма вырвались из «кадиллака» и понеслись мимо него.

Как и планировалось, Пит Харрис выпустил очередь пулемётного огня, которая пролетела прямо над каждой головой, пока они снова не тронули лимузин. Выстрелы отскочили от склонов как серия тяжёлых ударов по выкованной из железа кровати. Гул ещё слышался вдоль склона, и он явно будет услышан в особняке. Через пять минут это место будет кишеть бандитами Баглио. Однако это был самый быстрый и простой способ показать тем, кто находится внутри лимузина, что это серьёзное дело, грубое дело, и что они абсолютно безоружны.

Когда эхо затихло, Такер был у окна водителя, грозный дробовик находился на уровне шеи пожилого мужчины. Единственный заряд, вылетевший из дула, мог разнести окно и снести часть головы шофёра раньше, чем он смог бы каким-либо образом спрятаться на полу машины. Старый ублюдок знал это; и он сидел там, где был, не шевелясь.

Другим человеком, который сидел на переднем сиденье, был Вито Чака, доверенный «бухгалтер» Баглио, сорока лет, худой и почти женоподобный, с седеющими висками. Он отпустил маленькие усы, которые закрывали треть верхней губы как пятно краски. В 1930-х, он должно быть, пользовался успехом у женщин, подумал Такер. И, возможно, даже до сих пор, при помощи своего положения и своих финансовых возможностей. Чака посмотрел на него, оценил, затем кивнул и медленно положил обе руки на приборную доску перед собой, ладонями вверх, всё на виду, в знак их профессионализма.

— Выходите! — сказал Такер. Его голос звучал низко и шёл через прорезь резинового рта.

Шофёр и Чака подчинились немедленно. Пока два качка на заднем сиденье находились в нерешительности, Джимми Ширилло постучал в заднее окно дулом своего пистолета. Он бесшумно взобрался на багажник «кэдди» [10], и его маска гоблина, казалось, ухмылялась над вооружёнными людьми, когда они подпрыгнули от неожиданности.

Ширилло чувствовал себя хорошо, лучше, чем рассчитывал, был уже меньше испуган, чем перед тем, как началось движение. Он вспотел, и маска, закрывающая всё его лицо, вызывала зуд на шее; но эти проблемы были пустяковыми.

Тридцатью секундами позже все люди Баглио были выстроены в линию вдоль лимузина со стороны водителя, их руки находились на крыше или капоте, ноги широко разведены, наклонены вперёд таким образом, чтобы не находиться в равновесии, головы спрятаны между лопатками, всё очень чётко, очень образцово. Только Чака выглядел уверенным, элегантным, даже в этой унизительной позе.

Бахман быстро открыл заднюю дверь с другой стороны. «Три чемодана», — сказал он. Ни тени его прошлого беспокойства не прослеживалось в его голосе.

Джимми Ширилло триумфально смеялся.

— Погоди праздновать, — сказал Такер, — Помоги ему.

Бахман поднял самый тяжёлый чемодан и направился к «шеви», сильно согнутый переносимым грузом. Он бы не получил удовольствие, если бы поднял один из меньших чемоданов, конечно — по той простой причине, что на нём были одеты брюки с высокой талией: он ненавидел всех, кто думал о нём, как о маленьком человеке, несмотря на то, что он был маленьким человеком.

Джимми обошёл вокруг и взял оставшиеся два чемодана, перенёс их с некоторым трудом, поставил в открытый багажник украденного «шевроле» и захлопнул крышку, пока Бахман спешил к передней двери.

— Расслабьтесь, — приказал Такер людям, выстроившимся перед машиной, хотя никто из них не шевелился.

Никто не ответил.

Бахман завёл «шеви», один раз газанул, включил заднюю передачу, с визгом тронулся, наклонив машину.

— Полегче! — крикнул Такер.

Но ему не требовалось предупреждать Мерла Бахмана, так как маленький мужчина всегда оценивал ситуацию правильно и выбирал оптимальную безопасную скорость. Он был хорошим водителем.

Харрис покинул каменную стену, хрипя, звук его тяжёлого дыхания усиливался маской. Пока Бахман сдавал «шеви» назад, Харрис обошёл и сказал Такеру: «Гладко».

Такер снова сказал: «Погоди праздновать».

Бахман включил передачу у «шеви», слегка нажал на газ и начал спускаться по склону по направлению ко второму искривлению дороги, мерцая нагревшимися занавесками, которые свисали с крыши и с багажника машины.

— Возьми «додж», — приказал Такер Ширилло.

Парень пошёл за ним.

Пит Харрис был единственным, кто ещё смотрел на «шеви», думал обо всех этих деньгах в багажнике, думал об уходе в отставку, и он первым увидел, что всё становится хуже. «Вот дерьмо!» — сказал он.

Он даже не закончил ещё своё восклицание, когда Такер услышал напряжённый плач тормозов «шевроле» и посмотрел по сторонам, чтобы увидеть, что пошло не так.