Джек ожидал ее реакции, но в горле у Эдди пересохло, как в пустыне.

– Расскажи, за что сидел, – сказал Уэс.

Но этого Джек произнести не мог.

– Я уверена, что Джек все объяснит, – дрожащим голосом проговорила Эдди.

– Он изнасиловал девочку. Полагаешь, этому можно найти объяснение?

Комната куда-то провалилась, остался лишь крошечный прямоугольник молчания, в котором были заключены оба – и Джек, и Эдди. Она тяжело дышала, в глазах плескалось недоверие.

– Джек? – тихо позвала Эдди, ожидая, что он осадит Уэса.

И поняла, что не дождется ответа.

Она схватила куртку, которая висела на барном стуле.

– Мне нужно прогуляться, – выдавила она из себя и выбежала из закусочной.

Джек смотрел ей вслед, когда вдруг почувствовал чью-то руку у себя на горле.

– Только через мой труп, – негромко пригрозил Уэс.

– Не искушай меня.

Полицейский еще сильнее сдавил его горло.

– Хочешь продолжить разговор под протокол, Сент-Брайд? – Внезапно Уэс отпустил его. – Сделай нам всем одолжение. Захлопни за собой дверь и иди, пока не пересечешь границу города.

Когда Уэс ушел, Джек опустился на стул и обхватил голову руками. В детстве его любимой игрушкой был стеклянный шар, в котором помещался маленький городок с пряничными домиками и сахарными улочками и шел снег. Он так сильно хотел там жить, что однажды раздавил стеклянный шар… и обнаружил, что дома сделаны из пластмассы, а улочки просто нарисованы. Он знал, что жизнь, которую он себе придумал в Сейлем-Фоллз, – всего лишь иллюзия, что однажды и она треснет, как тот стеклянный шар. Но он надеялся – господи, как он надеялся! – что это случится не так скоро.

– Знаешь, тебя никто не может заставить.

Джек совершенно забыл, что он в закусочной не один.

– Что заставить?

– Бежать из города. Тебе не могут угрожать. Ты выплатил свой долг обществу. Теперь ты свободен и можешь вернуться к прежней жизни.

– Я не преступник.

Джордан пожал плечами, как будто слышал подобное сотни раз.

– Ты почти год провел в тюрьме, потому что тебя заставили это сделать. Неужели ты не считаешь, что теперь можешь жить там, где хочешь?

– А может быть, я не хочу.

Фары осветили закусочную, это приехало такси.

– Я очень хорошо разбираюсь в людях. И судя по взгляду, которым ты наградил меня, когда я прервал твое рандеву с известной нам официанткой, сейчас ты лжешь. – Джордан поставил пустую чашку в ведро для грязной посуды, стоявшее у стойки. – Поблагодари за меня Эдди.

– Мистер Макфи, – попросил Джек, – можно я поеду с вами на такси?

В свете фонаря, висящего над крыльцом, вокруг головы Джека образовалось некое подобие нимба.

– Я не делал этого! – заявил он.

Их все еще разделяла дверь с противомоскитной сеткой. Эдди приложила к ней ладонь. Джек прижал свою с другой стороны. Эдди думала о тюрьме. Приходил ли кто-нибудь к Джеку на свидание? Была ли между ними стена, вот как сейчас?

– Уэс мне все рассказал, – призналась она. – В участке в базе есть твое дело. Он даже сказал, что ты приходил становиться на учет как человек, совершивший сексуальное насилие.

– Я обязан встать на учет. Это часть соглашения сторон. В глазах Эдди были слезы.

– Невинных людей в тюрьму не сажают.

– И дети не должны умирать. Эдди, тебе ли не знать, что жизнь не всегда справедлива? – Джек помолчал. – Ты не задумывалась, почему я никогда не прикасался первым? Почему ты первая взяла меня за руку, первая поцеловала?

– Почему?

– Потому что я не хочу быть тем, кем меня считают. Не хочу быть животным, теряющим над собой контроль. И я боюсь, что, прикоснувшись к тебе, прикоснувшись по-настоящему, уже не смогу остановиться. – Джек через сетку дотронулся губами до ее ладони. – Эдди, ты должна мне верить! Я бы никогда не поступил так с женщиной.

– О них я тоже никогда бы такого не подумала.

– О ком?

Эдди подняла глаза.

– О парнях, которые изнасиловали меня.

Ей было шестнадцать, она ходила в старший класс местной школы и была круглой отличницей. Редактор школьной газеты, мечтающая стать журналисткой. Чтобы вовремя завершить работу над выпуском газеты, ей часто приходилось работать по вечерам. Родители были заняты в закусочной, дома ее никто не ждал.

Стояла холодная для апреля погода, настолько холодная, что Эдди, закрыв за собой дверь, пожалела, что не надела джинсы вместо тонкой юбки. Она поплотнее запахнула куртку и пошла вдоль футбольного поля в сторону городка.

Сначала она услышала голоса – трех футболистов, старшеклассников, которые выиграли в прошлом году окружной чемпионат. Смутившись – у футболистов с мозгами большой напряг! – она решила обойти их десятой дорогой, сделав вид, что не заметила у них бутылку виски «Джек Дэниэлс».

– Эдди! – позвал один из них.

Она настолько удивилась, что он знает, как ее зовут, что обернулась.

– Подойди на секунду.

Она, словно птичка, заметившая еду, пошла на зов – осторожно, на что-то надеясь, но готовая в любой момент улететь прочь от любого движения находящегося поблизости человека.

– Помнишь, ты написала статью о последней игре минувшего сезона? Вышло круто. Верно, парни?

Остальные двое кивнули. Было в них что-то почти красивое – в разгоряченных лицах, в блестящих шапках волос. Они напоминали незнакомый вид, о котором она читала, но лично никогда не изучала.

– Одна проблема: ты неправильно написала мою фамилию.

– Быть такого не может!

Эдди всегда все перепроверяла, в деталях она была педант.

Парень засмеялся.

– Может быть, я не такой умный, как ты, но я точно знаю, как правильно пишется моя фамилия!

Двое других толкнули друг друга в бок и заржали.

– Хочешь выпить?

Эдди покачала головой.

– Согреешься.

Она робко сделала глоток. Горло обожгло. Она закашлялась и практически все выплюнула на траву. Из глаз потекли слезы.

– Эй, Эдди! – воскликнул первый, обнимая ее. – Расслабься. – Его рука скользнула по ее телу. – Знаешь, а ты не такая тощая, как кажешься, когда идешь по коридору.

Эдди попыталась отодвинуться.

– Мне пора.

– Сперва я хочу, чтобы ты научилась правильно писать мое имя. Компромисс показался ей честным. Эдди кивнула. Парень наклонился ближе.

– Это тайна, – прошептал он.

Она тоже нагнулась, подыгрывая ему, и почувствовала, как его язык проник ей в ухо.

Она отшатнулась, но он крепко держал ее.

– А теперь повтори, – велел он, припечатывая губы к ее губам.

Эдди мало что запомнила из того, что произошло потом. Она помнила только, что их было трое. Что скамейки на трибунах были ярко-оранжевого цвета. Что страх – в больших дозах – пахнет серой. Что на твоем теле есть места, о существовании которых ты и не догадывалась. Что можно просто безучастно наблюдать, не чувствуя боли.

– Ты никогда не задумывался, кто отец Хло? – спросила Эдди.

Они сидели в ее гостиной, Джек тяжело сглотнул комок, вставший в горле.

– Кто из них?

– Не знаю. Никогда не хотела знать. Я решила, что заслуживаю того, чтобы дочь была моей и только моей.

– Почему ты ничего никому не сказала?

– Потому что меня окрестили бы шлюхой. И потому что я не уверена… вообще сомневаюсь… что они что-то помнят о случившемся. – Она запнулась. – К сожалению, мне просто не повезло. Много лет я задавалась вопросом, почему они так со мной поступили.

– Ты оказалась не в то время не в том месте, – пробормотал Джек. – Мы оба.

Целых восемь месяцев он ненавидел систему за то, что сомнения всегда толковались в пользу женщин. И сейчас, стоя лицом к лицу с Эдди, он понял: можно бросить за решетку миллион невиновных мужчин, но это не искупит вину сильного пола за то, что случилось с ней.

– Они… до сих пор живут здесь?

– Хочешь сразиться с моими драконами, Джек? – Эдди слабо улыбнулась. – Один разбился на мотоцикле. Второй переехал во Флориду. Третий живет здесь.