Она распахивает дубовую дверь.

– Да, мистер Джонс.

– У меня возникли неотложные дела, и, боюсь, вам придется решить кое-какие проблемы. – Ее губы превращаются в прямую линию, она готова взять на себя ответственность. – Касательно экспедиции в Венесуэлу… Вам придется ее отменить.

– Экспедицию?

Я киваю.

– Делайте что хотите. Солгите что-нибудь, что угодно. Мне нужен по крайней мере месяц личного времени. Скажите им об этом. Личного. – Я наклоняюсь над столом и беру ее руки в свои. – Я рассчитываю на вас, – доверительно говорю я. – Это наша тайна.

Институту придется оплатить затраты на эту экспедицию, но я боюсь признаться, что бедняжка Ширли потеряет свою работу. Надо обязательно ей что-нибудь послать, когда все закончится.

Она кивает. Храбрый солдат.

– Доктор Джонс, вы будете звонить?

– Дважды в день, – обманываю я.

Лучше я побыстрее разберусь с этими неприятностями, а потом опять погружусь в свои исследования, чем не преуспею ни в одном, ни в другом – десять минут туда, десять сюда. Я не стану звонить, пока не найду Джейн.

Когда секретарша уходит, я выключаю верхний свет и задвигаю шторы. Включаю кассеты со Стеллваген Бэнк: места кормежки и извилистое океанское дно. В конце семидесятых космический корабль «Вояджер» вышел на орбиту, неся на борту приветствия на пятидесяти четырех языках, музыку Баха, Моцарта и рок. И эти песни горбатых китов.

Карта Соединенных Штатов, которую я достаю из ящика, потертая, но разобрать можно. Она кажется странной, ведь я привык к водоворотам и воронкам навигационных карт. С помощью линейки и красного маркера я обозначаю радиус в семь с половиной сантиметров, потом рисую окружность. За минувшую ночь дальше они уехать не могли. Феникс или Вегас, Сакраменто, Гуаялас, Мехико. Вот мои границы.

Если я выслеживаю китов, о которых почти ничего не знаю, свою жену я точно смогу найти.

Только нужно начать думать, как Джейн, – спорадически, эклектично, невообразимо. С китами у нас есть подсказки: течения, места кормежки, визирование. Нам известны начальная и конечная точка их путешествия. Мы работаем дальше, последовательно соединяя воедино то, что обнаруживаем. Это очень похоже на навигацию с помощью сонара – как это делают киты, когда звуковые волны отражаются от геологических образований под водой, помогая выстроить свободный путь.

Если Джейн с Ребеккой направляются в Массачусетс, они не поедут ни в Мехико, ни в Сакраменто. Зеленым маркером я зачеркиваю эти два города. Остается сегмент окружности между Фениксом и Вегасом. Они могут быть где угодно.

Прислонившись щекой к прохладной мраморной столешнице, я полностью отдаюсь песням китов. В них нет ни слов, ни припевов. Они больше похожи на напевы африканских племен – ритмы, хотя и повторяющиеся, но чуждые нашей культуре. Нет струнных, нет унисона. Повторяются темы, которые меньше всего ожидаешь, музыкальная фраза, которую слышал уже дважды. Иногда киты поют вместе, а случается, как ни печально, они кричат через синеву океана, стеная в одиночестве.

Я замечаю, что бормочу себе под нос: «Думать, как Джейн. Думать, как Джейн».

Я опускаю голову на изгиб локтя. У китов нет голосовых связок. Нам неизвестно, каким образом они издают эти звуки. Это не выдыхаемый воздух – когда они поют, вокруг них не образуются пузырьки. Тем не менее раздаются эти щелчки, эти свисты, эти стоны виолончели.

Передо мной дверь, покрашенная Джейн. И внезапно, заслушавшись звуками моря, я четко вижу абрис ее дьявола.

Я рассказываю, что яблоки на земле появились еще до сотворения Адама и Евы. По крайней мере, тремя годами раньше – столько необходимо времени, чтобы яблоня начала плодоносить, не говоря уже том, чтобы получить знания о плотских утехах.

Таким вступлением я каждый год начинаю беседу в своей старой альма-матер – профтехучилище в Лексингтоне. Там я пользуюсь большим авторитетом. В Массачусетсе я владелец единственных яблоневых садов, приносящих доход. В моем подчинении пятьдесят человек, у меня около пятидесяти плодоносящих гектаров земли, налаженные связи с покупателями с ферм Санбери и продуктовыми магазинами, торгующими экологически чистой продукцией. Плюс сады, где можно самому собрать себе фрукты, заплатив за них в палатке, – на выходные сюда приезжают поглазеть даже из Нью-Йорка. Я возглавил семейное дело, когда отец после перенесенной на сердце операции вышел на заслуженный отдых, но об этом я в своей речи умалчиваю.

Кажется, что с каждым годом ученики становятся все моложе и моложе, хотя, наверное, вы догадались, в чем дело: это я становлюсь старше. На этот раз их не так много, как обычно, из-за кризиса; все хотят заниматься производством стали или ковыряться в микросхемах – в сельском хозяйстве мало платят. Я наблюдаю, как они друг за дружкой заходят в аудиторию. Из них все так же девяносто пять процентов юноши – и я прекрасно понимаю почему. И дело совершенно не в том, что я против равноправия, но работа в саду требует выдержки и физической силы, которой зачастую женщины не обладают. Возможно, все это было у моей мамы, но она скорее исключение из правила.

Я не собираюсь рассказывать о том, как управлять садом, о рентабельности, о болезнях яблонь, приводить хрестоматийные примеры из практики. Я расскажу им то, что они меньше всего ожидают услышать, попытаюсь окунуть их в свою жизнь. Поведаю те истории, которые в детстве рассказывал мне отец, когда мы сидели на крыльце, а вокруг витал пьянящий аромат сидра, от которого кружилась голова, – именно на этих историях взращена моя любовь к помологии. Я так и не поступил в университет, и, возможно, из меня получился не самый высококлассный руководитель; я признаю, что многих вещей не понимаю, и я не стану тратить даром время учеников. Вместо этого я рассказываю им то, что знаю лучше всего.

В действительности яблоко, упомянутое в Библии, яблоком не было. Яблоки в Палестине не выращивали, но впервые Библия была переведена в какой-то северной стране, а яблони родом из Англии – вот так и получилось! Я слышал, что в верховьях Роки-Маунтин обнаружены окаменелые останки кожуры, оставшиеся еще с тех времен, когда уровень воды на земле достигал такой высоты. Яблоки тоже окаменели. Археологи нашли в грунте обуглившиеся остатки яблок, когда производили раскопки доисторических слоев недалеко от Швейцарии. Только представьте себе!

Яблони быстро распространились на Запад. Яблоня вырастает из семени. Бросьте семечко яблока в землю, и через пару лет у вас будет молодое деревце. В детстве я помню, как на фермах друзей моих родителей яблони появлялись повсюду, где только находилось свободное место. Деревьям очень доставалось от коров, которые обрывали их листву, а через несколько лет они вырастали выше самих животных и уже роняли плоды на их спины. Потом коровы сбивались в стадо и поедали сладкие яблоки, неумышленно высаживая новые семена. На нашем собственном коровьем пастбище выросла яблоня, которая давала яблоки, красные как пламя, а пироги с ними были такими же вкусными, как с «макун». Я так и не понял, что это за сорт, и не выставлял его на продажу… А если бы выставил, возможно, сегодня был бы намного богаче.

Упоминания о яблоке можно встретить в древнескандинавской мифологии, в греческих мифах и сказках. Отец рассказывал мне все эти сказки. Об отравленном яблоке Белоснежки, яблоке греха, которое вкусила Ева. В скандинавском эпосе богиня молодости Идун хранила ящик с яблоками, а когда боги вкушали их, то вновь обретали молодость. До самого начала девятнадцатого века в Англии в честь яблонь давались салюты, чтобы обеспечить обильный урожай. А в Новой Англии, когда юные девушки чистили яблоки, они бросали длинную кожуру через плечо и смотрели, какая сложится буква, – на такую букву и будет имя будущего жениха.

В этом месте я прошу Хадли, который закончил профтехучилище Минитмен вместе со мной и с тех пор работает у меня в саду, передать мне яблоки. Когда эти дети сами ощутят, каков вкус того, что могут вырастить терпеливые человеческие руки, – они все поймут лучше всяких слов. Я открыт для любых вопросов, мне не жалко поделиться знаниями. Вот лекции я читать не умею, но отвечать на вопросы – это совсем другое дело. Я всегда лучше умел слушать, чем говорить.