Снова из-под капюшона послышался громкий вздох. Взмах белой руки. Из тени вышел третий человек, высокий, в кожаной маске.
— Воды, — сказал священник, и человек в маске кивнул.
Священник поднялся и вышел из комнаты. Огромный человек подошел к Ренато и грубо содрал с него пижаму. Рубен Бен Шушан провел свою юность как ученик, он сидел согнувшись над пергаментами и старался перенять профессию отца. Но с тех пор как два года назад он стал Ренато, он работал каждый день на улице. Занимался тяжелым физическим трудом в роще отца Розы либо выжимал оливковое масло. Он не был крупным человеком, но руки его стали сильными, мускулистыми и загорелыми. И все же, стоя обнаженным рядом с человеком в капюшоне он казался совсем мелким. На плечах его расцвели синяки, доставшиеся от стражника.
Охранник грубо толкнул его вперед. Они вышли из черной комнаты, спустились по ступеням в камеру дознания. Ренато увидел лестницу, прислоненную к большому каменному бассейну. На ней все еще болтались окровавленные веревки, которыми привязывали предыдущего пленника. Увидел деревянные крючки, которые воткнут ему в ноздри. От страха он не совладал со своим сфинктером, и помещение наполнилось вонью.
Давид Бен Шушан тщательно подготовился. Надел самую необтрепанную тунику, расправил воротник плаща, так чтобы длинный капюшон с обеих сторон красиво ниспадал на плечи. Рути, утерев слезы, штопала маленькую дырку в единственной паре отцовских носков.
— Дай сюда, глупая девчонка, — сказала Мириам, выхватывая у нее носок.
Руки Рути огрубели от разделки шкур и были не так ловки, как у матери, при выполнении тонкой работы. Мириам быстро соединила порванную ткань такими мелкими стежками, что их невозможно было заметить.
— Поторапливайся! — сказала она и бросила носок мужу. — Кто знает, что они сейчас делают с моим мальчиком!
— Нет у тебя никакого мальчика, — грубо сказал Давид. — Не забывай этого. Мы сидели шиву [29]по нашему сыну. Я сделаю то, что могу, для чужого человека, попавшего в беду.
— Говори так, если тебе от этого легче, дурак! — воскликнула Мириам. — Хватит прихорашиваться.
Давид пошел по узкому переулку к дому брата. К горлу подступала тошнота. Никогда еще не чувствовал он так сильно своей бедности. Каждый иудей и каждый выкрест знал, что инквизиция больше заботится о наполнении королевского кошелька, чем об очищении испанской церкви. Стоило заплатить большой штраф, и заключенные могли уйти из Каса Санта, хромая или лежа на носилках, в зависимости от того, как долго они сидели в тюрьме. Но захочет ли Иосиф заплатить такую сумму за отступника-племянника, которого собственный отец объявил мертвым?
Давид был так погружен в собственный позор и горе, что, оказавшись перед воротами красивого дома брата, не заметил, что внутри творится суматоха. У Иосифа, гордившегося своим благополучием, в доме обычно стояла тишина, и вышколенные слуги вели себя прилично. Но в этот раз двор звенел от взволнованных голосов. «Какое же сегодня число? — подумал Давид. — Да нет, свадьба состоится в следующем месяце, а стало быть, эта возня не означает приготовлений к празднеству». Привратник брата узнал его и впустил. Давид увидел, что лучший мерин Иосифа выведен из конюшни, и к путешествию подготовлены лошади охранников и слуг.
В этот момент из дома вышел сам Иосиф, одетый в дорожное платье. Он озабоченно о чем-то говорил с усталым человеком, по всей видимости только что вернувшимся из путешествия. Давид узнал в нем секретаря дона Исаака Абрабанеля. Поначалу Иосиф так был поглощен разговором, что рассеянно глянул на брата, стоявшего среди суетившихся слуг. Но, когда его взгляд вернулся к ссутулившейся фигуре, лицо его смягчилось. Иосиф Бен Шушан любил и уважал своего набожного младшего брата, хотя положение в обществе ставило между ними барьер. Он протянул ему руку и крепко обнял.
— Брат! Что привело тебя сюда? Отчего у тебя такой похоронный вид?
Давид Бен Шушан репетировал свою просьбу всю дорогу, но сейчас у него точно язык связало. Его брат был явно занят своими делами, и лоб у него наморщился от забот.
— Это мой… это человек, который пострадал… попал в беду, — сказал он, запинаясь.
В глазах Иосифа промелькнуло быстро подавленное нетерпение.
— Беды осаждают нас со всех сторон! — сказал он. — Но заходи, я должен поесть перед своим путешествием. Заходи перекусим и скажи мне, что я могу для тебя сделать.
Давид подумал, что «перекус» брата, должно быть, равнялся банкету на его скудном столе. Мясо у него свежее, а не соленое, как у него. И фрукты, которые трудно найти зимой, и воздушная выпечка. Давиду все это и не снилось.
Когда Давид рассказал, что случилось, Иосиф покачал головой и сказал:
— В любое другое время я дал бы выкуп за этого молодого человека. Но ему не повезло. Сейчас мы должны думать прежде всего о евреях — прости меня, брат, — но пусть те, кто предали нашу веру, расхлебывают последствия. Они сами сделали такой выбор. Я очень спешу, еду в Севилью со всеми деньгами, которые у меня есть. Секретарь дона Абрабанеля, — он кивнул на человека, изнеможенно прислонившегося к подушкам, — привез мне важные новости. Король и королева готовят указ об изгнании.
У Давида перехватило дыхание.
— Да, как мы и опасались. Они приняли капитуляцию Гранады как знак божественной воли: Испания должна быть христианской страной. Они намерены отблагодарить Бога за победу и объявить Испанию страной, в которой не должно остаться ни одного еврея. Нам предоставляют выбор: либо обратиться в чужую веру, либо уехать. Этот план они держали в секрете, но недавно королева доверила его своему старому другу, дону Сеньору.
— Но как могли король и королева пойти на это? Это же еврейские деньги — в большей степени еврейские, — благодаря им они и одержали победу над арабами!
— Нас выдоили, брат мой. А теперь как тощих коров нас отправят на бойню. Дон Сеньор и дон Абрабанель готовят еще одну дань — взятку, если говорить откровенно. Посмотрим, поможет ли это. Но они не слишком надеются, — Иосиф махнул в сторону изможденного человека. — Скажи моему брату, что королева сказала дону Исааку.
Человек провел по лицу рукой.
— Мой хозяин сказал королеве, что вся история нашего народа свидетельствует, что Бог уничтожает тех, кто уничтожает евреев. Она ответила, что это решение исходит не от нее и не от ее мужа. «Господь вложил это решение в сердце короля, — сказала она. — Сердце короля в руках Господа, как вода в реках. Он поворачивает его, куда захочет».
— Король, в свою очередь, — прервал его Иосиф, — перекладывает всю ответственность на королеву. Но ближайшее окружение королевской четы знает, что королева повторяет слова своего духовника. Да будет навеки стерто его имя.
— Что еще вы можете им предложить, кроме того, что уже отдали?
— Триста тысяч дукатов.
Давид закрыл лицо руками.
— Да, знаю, ошеломляющая сумма. Выкуп народа. Но у нас нет другого выбора.
Иосиф Бен Шушан поднялся и подал брату руку.
— Так что сам понимаешь, почему я ничем не могу помочь тебе сегодня.
Давид кивнул. Они вместе вышли во двор. Слуги и охрана уже сидели верхом. Давид прошел с братом до его лошади. Иосиф нагнулся с седла и сказал брату на ухо:
— Думаю, ты и сам понимаешь, что о нашем разговоре нужно молчать. Поднимется паника, как только об этой новости станет известно. Не надо плакать, слезы чуда не сотворят.
Лошадь, свежая, беспокойная, перебирала копытами. Ей не терпелось двинуться в путь. Иосиф резко дернул за повод и взял брата за руку.
— Мне жаль твоего сына.
— У меня нет сына, — прошептал Давид.
Его слова заглушил звон железа по камню, кавалькада стремительно вылетела из ворот.
Четыре дня Ренато то приходил в себя, то снова терял сознание. Когда очнулся, почувствовал, что щека прижата к каменному полу, покрытому промокшей от мочи соломой и крысиным дерьмом. Он харкал кровью и длинными белыми полосками разложившейся ткани кляпа. Тело разваливалось изнутри. Ему хотелось пить, но он не мог дотянуться до кувшина с водой. Позже, когда хватило сил добраться до него, ухватить трясущимися руками и вылить в рот струйку, боль при глотании вызвала у него новый обморок. Во сне он снова видел себя привязанным к лестнице. Вода лилась ему в рот, и он невольно ее сглатывал, а ткань кляпа все глубже проваливалась в горло.
