Он взял у нее список и сел на кровать поближе к лампе.

Список был длинный и состоял из колонок, каждая из которых была озаглавлена. Умер. Уехал. Прибыл. Пропал. Имя и фамилия Верити тоже стояли в списке пропавших, но были вычеркнуты – Нэнси нашла-таки способ выразить свою обиду.

Кэти и Майкл Боуманы значились в колонке «Уехали».

– Она не пишет, что Кэти пропала или умерла, – сказал Хоксуэлл. – Разве это не хороший знак?

– Вероятно. Но я этому не поверю, пока не увижу ее. Я написала викарию и просила его прочесть ей письмо, которое я вложила в конверт для нее. Но викарий в этом списке помечен как уехавший. Так что письмо могло затеряться.

– Ты плакала потому, что Нэнси была так жестока и не подумала о том, как тебя может ранить этот список?

Она покачала головой.

– Нет, я расчувствовалась, потому что знакома со многими из этих людей. Была знакома. Вот этой девочке, которая значится в списке умерших, было всего десять лет. Это была малышка с рыжими кудряшками. Когда она родилась, мой отец помог ее отцу построить дом, как он иногда имел обыкновение делать.

Она указала еще на несколько имен людей из своего детства, рассказав, кем они были для нее.

Странным образом эти воспоминания вызвали у нее умиление, а не печаль. Хоксуэлл решил переждать несколько дней, прежде чем спросить ее о молодом человеке по имени Майкл, судьбой которого она интересовалась у Нэнси.

Она сложила список, а он, поцеловав ей руку, сказал:

– Оставляю тебя с твоими воспоминаниями, Верити.

Ее глаза опять заблестели от слез.

– Для человека, знавшего бесчисленное множество женщин, Хоксуэлл, ты все-таки не слишком хорошо их понимаешь. Я вовсе не хочу остаться одна и провести ночь с призраками.

Она была ему благодарна, и это его тронуло. Отвернувшись, она начала раздеваться. Ее движения были соблазнительными, но она вряд ли это сознавала.

Ему пришлось наблюдать, как она раздевается, пока он сам снимал с себя одежду. Деловитость, с которой она обнажалась, очаровала его.

Когда они уже лежали в постели, до него дошло, что она попросила его остаться не для того, чтобы получить удовольствие. Просто она не хотела оставаться одна. Ей был нужен кто-то рядом. Больше ничего.

Он прижал ее спиной к себе. Она глубоко вздохнула и затихла. Вскоре ее дыхание стало ровным и спокойным.

Он подумал, что она уснула, и решил тихо выбраться из постели, чтобы дать ей выспаться, но она вдруг взяла его руку, обнимавшую ее, и положила себе на грудь. Он стал ее гладить, и она опять удовлетворенно вздохнула.

Большего ему и не надо было. Он нежно гладил ее грудь и пощипывал соски, пока у нее не сбилось дыхание и она не прижалась ягодицами к его паху. Она попыталась повернуться.

– Нет. Оставайся так.

Он немного отстранился и приподнялся на локте, чтобы ему было удобно целовать ее в щеку, в плечо, в спину и волосы. Свободной рукой он гладил ее тело до тех пор, пока она не начала нетерпеливо постанывать и снова прижиматься к его паху.

Он просунул руку ей между ног, и его пальцы заскользили по каждой складочке ее горячей и влажной плоти. Она сжимала кулаками простыни под собой, стонала и вскрикивала, пока он не взял ее такой, какой она была – лежащей на боку и уцепившейся за край матраса.

– Мне надо съездить домой.

– Твой дом здесь.

– Я хочу поехать в Олдбери. Ты сказал, что разрешишь.

Они все еще лежали рядом. Его рука покоилась на ее груди. Это было долгое медленное соитие, окончившееся бурным всплеском страсти с обеих сторон.

Поэтому он не был готов к ее заявлению.

– Я сказал, что ты сможешь поехать, если мне будет удобно тебя сопровождать. Сейчас я не могу. Скоро начинается парламентская сессия, и мы должны оставаться в городе в любом случае еще месяц.

– Я вернусь задолго до того, как пройдет месяц. – Она взбила подушку и откинулась на нее. – Мне надо поехать.

– А если я не разрешу?

Она не ответила.

– Что ж, если ты сбежишь, на этот раз я буду по крайней мере знать, где ты, Верити.

Она повернулась к нему лицом.

– У меня там есть дела, которые я должна уладить, и люди, с которыми хотела бы встретиться. Я предупредила тебя, что не расстанусь со своим прошлым ради тебя, хотя думаю, что ты этого ждешь. Но не дождешься, сколько бы ты ни запрещал и какое бы ни доставлял мне наслаждение.

– Пойми, слишком опасно отпускать тебя одну. Мы поговорим об этом завтра. – Будь он проклят, если так легко сдастся. Но сейчас, после волшебных минут страсти, он не хотел ни спорить, ни думать о том, как прекратить этот бунт.

Она удовлетворенно улыбнулась, полагая, что победила. Что ж, завтра она узнает суровую правду.

– А почему я должна оставаться в городе месяц?

– Ты получишь приглашение на обед к герцогу Каслфорду. Думаю, там будут присутствовать и королевские особы.

– Кто бы мог подумать, что дочь металлурга будет сидеть за одним столом с членами королевской семьи? Теперь я понимаю, какие у меня будут привилегии, раз я вышла замуж за графа. Я спрячусь за твою спину и как-нибудь, с грехом пополам, переживу этот обед.

– Тебе не удастся спрятаться. Этот обед будет дан, так сказать, в твою честь.

Она приподнялась на локте и нахмурилась.

– С какой стати этот твой герцог решил меня облагодетельствовать?

– Мы с ним были хорошими друзьями много лет, и в память о нашей дружбе он решил облегчить тебе путь в высшее общество. Завтра он нанесет тебе визит. Я буду рядом.

Он подумывал о том, стоит ли ее предупреждать об этом визите. Но когда дело касалось Каслфорда, ничего нельзя было знать наверняка. Тристан, несомненно, будет очарован Верити, если, конечно, она не станет вести себя с ним подобострастно.

– У него репутация распутника. Поэтому лучше, если ты будешь принимать его в моем присутствии, – добавил он.

– Его репутация известна мне из скандальной светской хроники. Селия, кажется, знает немного больше, но она любит наводить глянец и приукрашивать. Если ты считался его хорошим другом, значит, ты тоже когда-то был повесой. – Она окинула его критическим взглядом. – Оргии и все такое.

– Я уже давно не нахожу эти развлечения забавными.

– Почему же? Я думаю, что они были страшно увлекательными.

С тем же успехом она могла бы поинтересоваться, почему он сейчас предпочитает голубое коричневому, и заметить, что этот цвет вряд ли может надоесть.

– Когда человеку девятнадцать лет, он считает, что напиться вдрызг – это весело, оригинально и дерзко. Чтобы участвовать в оргии, нужно быть пьяным до такой степени, чтобы уже себя не контролировать. Около пяти лет назад я решил, что никогда больше так не напьюсь. С той поры оргии перестали быть забавными.

– Ты хочешь сказать, что твои вкусы изменились?

– Да. Мои вкусы стали гораздо более скучными.

– Или ты научился их скрывать. Скажи, почему ты решил, что больше никогда не будешь напиваться?

Ох уж эти женщины! Как бы мужчина ни старался увильнуть или отвертеться, женщины обладают удивительной способностью угадывать именно то, о чем умалчивалось, да еще безжалостно добиваться правды.

– Ты, возможно, заметила, что я не очень сдержан.

Она хихикнула.

– Вот как? Неужели?

– Пьяный не может контролировать себя. В моем случае я понял, что надо себя ограничивать.

Она нашла это заявление разумным. Большего она и не ожидала, да и знать не хотела.

Она устроилась поудобнее, зевнула и закрыла глаза.

– Я чуть было не убил человека. Вот почему я решил больше не напиваться.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

– Но ты ведь не убил?

Он покачал головой.

– С нами был Саммерхейз, который тоже был пьян, но он все же оказался благоразумнее. Он понял, чем это может кончиться, и оттащил меня, а потом здорово отлупил, чтобы я пришел в чувство. Когда я протрезвел, то понял, что меня ждет в будущем. – Воспоминания о той ночи были смутными. Единственное, что он помнил ясно, это как в ярости размахивал кулаками. – Я даже не помню, что этот человек сказал. Кажется, он меня оскорбил. Если бы не Саммерхейз…