— Успокойся, парень, — мягко сказал Исаак. — Я приду, но сначала мне нужно собрать все необходимое. Давай не будем будить все семейство. — Он отпер дверь и вошел внутрь дома. — Подожди здесь, во внутреннем дворе, — сказал он, показывая вперед. — У меня еще дела в доме.
Помощник садовника из женского монастыря наблюдал за Исааком с любопытством, граничащим со страхом. Верно о нем говорили в городе. Мастер Исаак мог пройти пролет каменной лестницы, не издав ни звука. Перешептывались также, что Исаак мог пролететь рядом, а вы бы почувствовали только легкий ветерок. Мальчик напряг зрение, чтобы увидеть, поднялся ли лекарь сам, или прислуживающие ему демоны вознесли его на верхний этаж дома.
Что-то мягкое, бесформенное и угрожающее, прижавшееся к ноге, отвлекло его от наблюдения. Он подпрыгнул, героически подавляя вопль ужаса. Ответом на его придушенный крик было вопросительное мяуканье. Кот. Устыдившись, он наклонился, чтобы почесать его за ухом, и снова стал ждать.
Исаак достиг верхней площадки лестницы, немного постоял, прислушиваясь, около двери в комнату жены, пересек холл и подошел к другой двери. Он тихо постучал.
— Ракель, — прошептал он. — Ты не спишь? Ты мне нужна.
Услышав тихий голос своей шестнадцатилетней дочери, он прислонился к стене, поджидая ее.
— Исаак! — В ночной тишине это слово прозвучало как труба Иерихона, и он даже напрягся, чтобы не дать стенам обрушиться. Внимание и забота Юдифи настигали его всегда в тот момент, когда он меньше всего этого ожидал, и окутывали, как плотная ткань, отнимая силы и энергию. — Что случилось?
Он услышал, как она встала с постели и быстро прошла по комнате. Заскрипела, открываясь, дверь, позволяя прохладному ветру ворваться в душный холл.
— Ничего, любовь моя, — сказал Исаак. — Все хорошо. Просто за мной послали из женского монастыря, и нужно, чтобы Ракель помогла мне.
— Где ты был? — спросила Юдифь. — Тебя всю ночь не было, ты где-то ходил один, даже без сопровождающего. Это небезопасно.
Он протянул руку, чтобы коснуться ее лица и остановить поток ее недовольства.
— Сын раввина скоро умрет, дорогая моя. Его жена в отчаянии. После того, как они три года ждали сына, это будет для них большим ударом. Если они пошлют за мной, скажи, что мы придем сразу же, как только я вернусь из монастыря.
Юдифь стихла, пойманная в ловушку своими же жесткими правилами поведения. Вслух ни он, ни она ничего не говорили по поводу помощи раввину. Но Юдифь сама потеряла двух сыновей в младенчестве, прежде чем родились близнецы, и в душе считала, что в горе все равны. Душевные терзания и сомнения относительно того, что ей теперь следует делать, отвлекли ее настолько, что она даже не заметила, что Исаак не ответил на ее вопрос.
— Я не могу понять, почему вся семья не должна спать только потому, что какая-то монахиня заболела, — сказала она. — Разве монахини когда-нибудь хоть что-то сделали для тебя, муж мой?
— Ш-ш, — сказал Исаак. — Епископ был нам добрым другом.
К счастью, Ракель выскользнула из своей комнаты прежде, чем ее мать успела высказаться по поводу епископа. Она быстро обняла мать и, несмотря на то что воздух был довольно теплым, плотно завернулась в плащ.
— Подождите минутку, — сказала Юдифь.
— Что такое? — сказал Исаак с ноткой нетерпения. — Мы должны поторапливаться.
— Я пойду с вами до дома раввина, — сказала она. — Идите. Я встречу вас во дворе.
Ракель последовала за отцом вниз по лестнице. Он открыл дверь в широкую комнату с низким потолком, служившую ему сушильней для трав, кладовой, операционной и, когда он ожидал ночного вызова, спальней.
Исаак снял со стены новую корзину и начал заполнять ее пузырьками, завернутыми в ткань корешками и травами.
— Эй, парень, — тихо позвал он через открытую дверь. — Что ты знаешь о болезни госпожи?
— Ничего, мастер, — сказал тот. — Я передаю сообщения и приношу все необходимое из города. А в остальное время я работаю в саду. Мне ничего не рассказывают. — Он остановился, задумавшись. — Я слышал, как она кричала, когда аббатиса давала мне поручение. Она сама велела мне привести вас.
— Как она кричала? Громко?
Он задумался на мгновение.
— Громко, мастер. Как свинья, которую режут, или… или как рожающая женщина. Она так рыдала. Затем затихла.
— Отлично. Ну, Ракель. Я слышу, идет твоя мать.
Надо же, возле тяжелой двери стояла, ожидая, сама аббатиса Эликсенда, вместе с казначеем, сестрой Агнетой и привратником, поддерживающим сестру Марту.
— О, мастер Исаак, — сказала она. — Спасибо. — Поспешно пробормотав сдавленным от беспокойства голосом имена двух монахинь, она пресекла попытку завести легкую вступительную беседу. — Я буду краткой. Донья Исабель находится под опекой нашего монастыря. Болезнь наступила внезапно. Она приходит в себя очень ненадолго; остальное время она бредит, ее беспокоят тревожные видения. Боюсь, что она может не пережить эту ночь. Если вы не сможете сделать ничего больше, я прошу вас хотя бы немного уменьшить ее страдания. Я уже послала за епископом. Сестра Марта отведет вас к ней.
Сестра Марта не дала Исааку времени задуматься над вопросом, почему именно его друг-епископ, а не обычный монастырский исповедник, вытащил его из постели, чтобы он помог этой умирающей в монастыре девушке. Она быстро провела его вверх по винтовой лестнице, а потом направилась вниз по длинным коридорам, ее мягкие кожаные башмаки быстро ступали по каменным плитам. Затем шаги замедлились. Исаак услышал громкий крик, рыдание и захлебывающиеся звуки сухой рвоты. Сестра Марта постучала в тяжелую дверь и вошла, пробормотав, что вскоре сюда придет сестра Бенвенгуда, работающая в лечебнице.
Дверь снова открылась и закрылась. Прошелестела одежда, явственно почувствовалось присутствие больничной сестры.
— Мастер Исаак, мы благодарны вам за помощь, — произнес ее язык, хотя в голосе отразились гнев и негодование. — Сам епископ порекомендовал нам обратиться к вам. Вы, вероятно, захотите узнать, что с ней случилось?
Дверь открылась, чтобы выпустить кого-то из комнаты больной в коридор. С ним частично ушел запах лихорадки, обезвоживания и слабое зловоние гниющей плоти.
— Я сам могу сказать вам, что ее беспокоит, — резко сказал Исаак. — Она страдает от гнойника, вызвавшего сильную боль и жар.
Одна из сестер, стоявших в коридоре, резко вздохнула от изумления.
— Прежде чем я могу сказать больше, — добавил он, — я должен обследовать ее, чтобы определить причину и оценить, смогут ли мои скромные знания помочь ей.
Сестра Бенвенгуда была не поражена. Нет, она была оскорблена.
— Это невозможно. Ее стыдливость…
— …Не будет оскорблена пристальным взглядом слепого человека.
Больничная сестра сбилась, не находя слов.
— Я не знала, мастер Исаак, — наконец произнесла она. — Я недавно в этом монастыре и еще плохо знакома с его правилами. Раньше я жила в монастыре в Таррагоне, — затем она глубоко вдохнула и возобновила сопротивление. — Однако не годится даже слепому мужчине раскрывать…
— До нее будет дотрагиваться только моя дочь. Она расскажет мне обо всем, что обнаружит.
— Мы не можем допустить такого. Это не могут делать даже сестры нашего монастыря.
— Это совсем другое дело, — решительно сказал Исаак. — Ваши сестры обязаны следить за тем, чтобы не оскорбить их собственное целомудрие. Моя дочь осторожна и добродетельна, но она не давала никаких клятв, которые не дали бы ей возможности прийти на помощь этой несчастной госпоже.
— Это невозможно.
Послышались шаги еще двух человек, прошедших по коридору и остановившихся около двери.
— Что невозможно, сестра?
— Я не могу позволить этому человеку и его дочери обследовать донью Исабель, матушка.
— Донья Исабель — племянница нашего епископа, — резко сказала аббатиса. — Он поручил ее нашей заботе; мы в ответе за ее здоровье и благополучие. Я прошу вас помнить о том, что его святейшество счел возможным сообщить нам, сестра, — добавила она. — Он желает, чтобы мастер Исаак обследовал его племянницу и сделал все возможное, чтобы излечить ее. Я думаю, что мы не можем игнорировать его пожелания. — Ее голос прорезал тяжелый воздух комнаты, как острая сталь.
