— Ничего! Не унывай, друг мой!
Ньерд получил звонок шефа в машине. Человек старой закалки, шеф категорически не признавал эсэмэс-сообщений, да, будь его воля, наверное, запретил бы и мобильные телефоны, которыми пользовался лишь для того, чтобы вызвать к себе подчиненных. Инспектор к тому времени как раз успокоился, заглянул в пару местечек, нужных по текущим делам, и, пребывая в расслабленном состоянии, сворачивал к дому. Фрида — жена? невеста? любимая девушка? — уже разогревала ужин. А по пути надо было еще купить вино. Но…
— Да, прекрасно вас понял. Еду. — Выслушав руководящие указания, Ньерд чертыхнулся и, круто развернув машину, поехал в комиссариат. Сейчас, поздним вечером, улицы были почти пустынны — ни машин, ни людей, лишь иногда фары выхватывали из темноты редкие фигурки припозднившихся прохожих. Вот один — почти под колеса. Что ж ты по сторонам-то не смотришь, парень?! Инспектор едва успел перенести ногу на педаль тормоза. Выругался. Зазевавшийся тип — совсем молодой парень, — замахав руками, едва не упал. Удержав равновесие, развернулся и побежал прочь. Вот гад… Кажется, Ньерд уже его где-то видел, и совсем недавно. Маленькое лисье лицо, тонкие губы… Матиас! Ябеда Матиас, директорский любимчик. И чего он тут шляется на ночь глядя? Впрочем, его дело… Инспектор резко прибавил газу.
Комиссар — седой, похожий на старого, отошедшего на заслуженный покой сенбернара — молча положил перед инспектором листок — протокол осмотра. Ньерд рассмотрел фотографии, вчитался… Ага, мотоцикл все же достали из водопада! Что такое? Ну, надо же — кто-то испортил тормоза… Зачем, интересно? Кому он, прости Господи, нужен-то, этот… этот Йорген-Оглобля?
— Думаю, чья-то глупая шутка, — с ходу выдвинул версию Ньерд, ничего другого пока просто не приходило в голову.
Комиссар кивнул.
— Вот-вот, мальчик. И я так же мыслю. Вот и разыщи шутника! Сроку тебе — неделя, как раз к отчету успеешь, а то… — Комиссар достал из кармана пиджака мятый носовой платок и вытер выступившие на лбу капли пота. — А то сам понимаешь, как мы выглядим перед столичным начальством после всех тех прошлогодних убийств. Не дай бог, снова такое начнется! — Он суеверно постучал по столу.
Хорошенькое дело — неделя! Ньерд мысленно возмутился. Хотя, конечно, ежели кого в школе поглубже копнуть… Того же ябеду Матиаса, который все про всех знает. Стоп! Инспектор вдруг ощутил какое-то смутное беспокойство, не беспокойство даже, знание, словно бы он что-то такое упустил, что-то такое важное… Упустил — и никак не мог поймать.
Простившись с комиссаром, он спустился по лестнице вниз, уселся в машину. Так и не вспомнил ни по пути, ни позже — дома.
Фрида — каштановолосая красавица Фрида — встретила его без лишних расспросов, еще оставалось несколько минут до полуночи, а подруга полицейского должна быть девушкой умной и понимающей — зря по мобильному не трезвонить, не отвлекать любимого от важных дел и всегда быть готовой встретить, положив голову на грудь. Вот и сейчас…
— Садись, милый… Я тебя ждала, не ужинала. Купил вино? Так и знала, что забудешь. Поэтому сама купила.
— Умница ты у меня. — Инспектор крепко поцеловал девушку и тихо зашептал, срывая с нее блузку: — Давай на подоконнике, как в прошлый раз…
— Ой, там так неудобно…
— Зато как романтично!
Уже потом, почти засыпая, инспектор разложил по полочкам весь вчерашний день. Вспомнил посещение школы, ябеду Матиаса… едва не попавшего под колеса… Стоп! Ньерд рывком отбросил одеяло, сел, подтянув к животу худые коленки. Матиас! Что он сказал о Йоргене? «Разбившийся вчера Йорген» — да, да, вот так и записано… И еще — «о мертвых говорят хорошо»… Разбившийся… О мертвых… А все его одноклассники, между прочим, о гибели Йоргена вообще ничего не знали! Не подозревали даже. А Матиас откуда-то знал. Точно знал. Прочел в утренних газетах? Так там ничего конкретного о погибшем не говорилось, одни общие фразы. Да и не могло говориться, личность-то установили гораздо позднее, уже ближе к обеду, когда вытащили из фонтана — вызывали водолазов, глубина там порядочная. А мотоцикл, между прочим, не зарегистрирован. Да таких мотоциклов — красно-желтых подростковых «хонд» — хоть пруд пруди, право слово. Значит, по мотоциклу не мог опознать ябеда. Значит, что-то такое видел! Видел — и не сказал. Впрочем, об этом его никто и не спрашивал. Ладно, завтра обязательно спросим, со всеми подробностями. Сколько там дал комиссар, неделю? Хватит…
Всю ночь Матиас рассматривал фотографии Лиззи, голой и не очень. Так и не ложился спать, и утром глаза покраснели и слезились.
— Пойду к врачу, — уходя, пояснил матери Матиас. — Что-то нездоровится.
— И впрямь сходи, — согласилась та и, едва выпроводив сына, бросилась к телевизору смотреть очередную серию очередного мелодраматического «мыла».
— Хорошая идея! — одобрительно отозвался голос — Мало ли из школы придут, поинтересуются.
— Скорей, позвонят, — машинально поправил Матиас.
— Да, позвонят. Ты хорошо знаешь дорогу?
Матиас засмеялся.
— И знать не надо. Сейчас поймаю такси.
Он помахал рукой перед вынырнувшим из-за угла синим «саабом».
— В Черный лес? — переспросил водитель, чем-то похожий на древнего викинга, такой же длинноволосый, усатый. — А что, там опять концерты?
— Ну да, — кивнул Матиас. — Только побыстрее, пожалуйста.
— Домчу в лучшем виде, — хохотнув, заверил таксист. — Только на бензоколонку заедем.
Лучше б не заезжали. Как ни прятался Матиас от любопытных глаз, а все же не уберегся от встречи со знакомым. Черт принес одноклассничка, Йохансена, вместе с каким-то волосатым парнем, заправлявшим скутер. Вот, обернулся… Матиас откинулся от ветрового стекла. Заметил или нет? Кажется, пронесло…
Высадив угрюмого, всю дорогу молчавшего пассажира в Черном лесу, у концертного павильона, таксист искренне пожелал юноше творческих успехов и, развернувшись, лихо покатил прочь, разминувшись со светло-зеленым «фольксвагеном – гольф». Кажется, за рулем «гольфа» сидел кто-то знакомый. Впрочем, таксист не стал разворачиваться, догонять — день ведь еще только начинался. А концерт в Черном лесу точно состоится, недаром уже с утра сюда потянулись людишки! Музыканты, осветители, бармены…
Матиас шел по извилистой лесной тропе, заслоняясь обеими руками от колючих еловых веток. Шел, куда велел голос. Болотная топь сменилась холмом, расступился орешник, дернулись прочь из-под ног бордовые папоротники. Вот и старая сосна на круче, под корнями…
— Что, прямо голыми руками шарить?
— Не трусь, мой друг, и приготовь мешок. Они выползут сами.
Юноша, побледнев, опустился на колени, развязав мешок, бросил к сосне — и тут же, шипя, выползли из-под корней отвратительные черные змеи. Шипя, забрались в мешок.
— Ну, чего ж ты стоишь, Матиас? Завязывай.
— Но…
— Страшно? Не бойся, они не жалят своих. Запомнил, куда выпускать?
— Да… Одну — в зеленую механическую повозку… Надо же, «в повозку»! Не лучше ли сказать — в машину?
— Да-да, я так и хотел выразиться.
— Других — под старую сцену. Интересно, как я туда заманю всех, кого надо?
— Думай, — требовательно произнес голос. — Думай, мой юный друг. В конце концов, это ведь ты хочешь овладеть прекрасной Лиззи, а не я.
— Ты обещал мне!
— Помню, помню… Сегодня вечером ты получишь ее.
— И все…
— И все будет шито-крыто — никто ни о чем не узнает.
— А Лиззи меня…
— Нет. Это уж мое дело.
— А точно — все всё забудут?
— Я когда-нибудь обманывал тебя, Матиас? Ведь это все равно что обмануть себя. Не трусь и верь в свои силы.
Инспектор Плеске целый день носился, высунув язык, как собака. Проклятый ябеда Матиас никак не хотел находиться! Его не было в школе, не было дома, не было и у врача, к которому он, по словам матери, с утра отправился. Не было нигде! В школе тоже ничего не могли прояснить. Матиас Шенн был таким прекрасным учеником, никогда не прогуливал… Спросить Ханса? Так того тоже не было ни дома, ни в школе. И, как и у ябеды, мобильник отключен.
