Вот это и взбесило Андрея — это как на бойне, когда один мясник успокаивает теленка, а второй уже занес над головой кувалду. Противно чувствовать себя соучастником, ибо в тойжизни он никогда не называл тех же эстонцев чухной или куратами, ведь нормальные люди, работящие, и никому из них в голову не придет писать на заборах или испражняться в подъездах.

Каково им себя чувствовать, Родионов понял, когда прочитал запись беседы датского посла Больт-Йоргенсена с главой НКИД Молотовым. На вопрос наркома, как живется в Дании, посол ответил следующее:

— Твою мать! — Андрей затрясся от волнения.

Он осознал, что имеется возможность покончить с этой войной, не допустить ее расширения, затягивания в гибельную воронку все новых и новых стран. Но, пока препятствием стоит нацистская партия, руки у него связаны, слишком резких движений делать нельзя. И как только вермахт освободится от этой коричневой чумы, тогда и появятся нехилые возможности раз и навсегда покончить с этим делом.

Родионов поглядел на разложенную на столе карту — привычные очертания Прибалтики и Финляндии бросились в глаза. Новые границы последней страны, начертанные от руки красным карандашом, привлекли его внимание — глаза быстро пробежались по названиям.

— Ни хрена себе?! Так вы, ребята, неплохо себе руки погрели на нашей Гражданской войне! — удивленно протянул Андрей. Еще бы не изумиться — Печерский монастырь стал эстонским Пеетерсти, Корела-Кексгольм, древняя новгородская вотчина, превратилась в финский Кякисальми, а Двинск, русско-еврейский город (читал о нем в свое время) латышами переименован в Даугавпилс. Но будь это единичным примером, но нет ведь! Глаза бегали по немецкой карте, а она отнюдь не советский агитпром.

«Ладно, хрен с Выборгом, то шведы строили, а Петр Великий завоевал. Но ведь его Александр, что отца своего, императора Павла, приказал умертвить, финнам отдал. А те в семнадцатом дар обратно не вернули, превратив в Виипури. А заодно русские Печенгу, Валаамский монастырь и Реболы, кусок Олонецкой губернии прихапали да еще Карелию требовали! Горячие финские парни! И эстонцы с латышами не лучше — вон как границы свои за счет России округлили. Это ж надо — Ивангород эстонским стал! Да там эстонцев отродясь не было!»

Родионов закипел праведным гневом — красных он не любил категорически, но те сейчас бывшее наследство России, растасканное Антантой, собирать начали. Выходит, что и Сталин за собой правоту чувствует, потому и с финнами война такая усеченная вышла. Вернул России то, что у нее в Гражданскую сосед отобрал, и воевать окончил.

— Лихие ребятки, — пробормотал Андрей, — нет бы сказать лукавый попутал, вот и пошарились в карманах соседа, пока тот больной лежал. Возвращаем все честно. Так они рогом уперлись и ворованное отдавать не желают. Нехорошо…

Тут Андрей вспомнил рассказ Гудериана о том, как в девятнадцатом году латыши призвали на помощь немцев, стремясь с их помощью вышвырнуть красных из страны. Пообещали тевтонам гражданство и надел земли — те, живо примкнув штыки, махом выбили красных. Заодно вошли в Двинск, который был им отдан Лениным в двадцатом: продолжать войну красные не могли, — и выдохлись, и в стране разруха. А в Риге британский флот стоит. И сразу после заключения мира латыши «кинули» немцев — те получили не гражданство с землей, а дырку от бублика. И обосновали — в Версале Антанта постановила, что все договора с немцами являются недействительными. Очень нехорошо отозвался «Шнелле-Хайнц» о латышском лукавстве.

— Со Сталиным позже вопросы решать будем, — пробормотал Андрей, — вначале надо сделать так, чтобы прибалты с финнами свое получили…

Вот потому он и вызвал к себе представителя Риббентропа и, дожидаясь его, пододвинул к себе сводку поставок из СССР. Перечень впечатлял — согласно германо-советскому торговому соглашению от 11 февраля сего года, должно было быть поставлено миллион тонн зерна, 900 тысяч тонн нефти, 100 тысяч тонн хлопка, 500 тысяч тонн железной и 100 тысяч тонн хромовой руды, 500 тысяч тонн фосфатов и многое другое — никель, олово, вольфрам, молибден и прочие стратегические материалы.

Причем кремлевские властители оставались не внакладе. Обратным потоком из Германии непрерывно шло оборудование для заводов тяжелого машиностроения — прокатные станы, турбины, механизмы и прессы, а также новейшее вооружение, начиная от самолетов и танков и кончая прицелами с радиооборудованием. Хорошим подарком для Сталина являлся недостроенный тяжелый крейсер «Лютцов», ввести в строй который помогали немецкие судостроители и технические специалисты.

Взаимовыгодный альянс, по-другому назвать такое сотрудничество было нельзя. Да оно и понятно — оба государства оказались в экономической изоляции, ведь главным морским перевозчиком оставалась Великобритания, историческая «владычица морская».

— Мой фюрер! К вам советник из МИДа!

— Пусть он войдет, Шмундт!

Андрей оторвался от бумаг и пристально глянул на вошедшего советника. Тот замер в ожидании, сохраняя пресловутое нордическое спокойствие. Родионов указал ему на стул.

— Передайте министру для послов в прибалтийских странах мое указание. Пусть в неофициальных беседах проявляют видимое сочувствие и выражают надежду, что Советы не зайдут слишком далеко в своих намерениях. В Финляндии же позиция должна быть более лояльной, в любом случае Сталину мы ее не отдадим!

Иначе Андрей сказать не мог — стратегические металлы, главным образом никель, шли из Петсамо-Печенги, на рудники которой проявил свой интерес и СССР. Отдать финнов, конечно, можно, но себя жалко — тогда ему генералы и промышленники за потерю стратегического сырья шею махом пережать смогут. А оно надо? Да и финны за свое стяжательство в прошлом году по морде уже получили, вот и хватит с них. Достижения социализма, такие как массовые «посадки», постоянное «укрепление дисциплины» и бесконечные очереди, вряд ли принесут им благо.

— Да, кстати, советник, вы знаете, какие анекдоты про меня рассказывают в заокеанской прессе? Или их нет?

— Есть, мой фюрер! Их еврейская пресса не может обойтись без…

— Оставьте, я не в обиде! Могу даже сам рассказать вам анекдот, если желаете! — Андрей усмехнулся. — Они описали такую ситуацию, в которой встретились со мною Сталин и Черчилль. Разговор между нами пошел о господствующих в наших странах учениях и о том, как их воспринимает народ. В качестве замены учению выбрали горчицу, а вместо народа обычную кошку. И решили поставить эксперимент. Вы слышали эту историю?

— Нет, мой фюрер! — удивление советника было искренним. — Даже подобного не встречалось. Я весь во внимании!

— Так вот — я просто раскрыл кошке рот и сунул туда ложку горчицы, заявив, что национал-социализм принимают только так.

На лице советника даже мускул не дрогнул, но в глазах промелькнуло полное согласие.

— Черчилль мазанул горчицей пластик ветчины, накрыл его вторым и протолкнул кошке в рот, ибо та, учуяв нехороший запах, отказалась есть горчицу в чистом виде. Кошка заурчала от вкуса мяса, но через минуту сморщилась. А сэр Уинстон пояснил, что в этом есть суть демократии.

— Смешно, мой фюрер, но удивительно точно, — однако голос дипломата продолжал оставаться серьезным. — А как накормил кошку Сталин?

— А он не стал ее кормить, советник. Он ей намазал горчицей под хвостом. Кошка вырвалась из рук, отбежала в сторону и стала вылизывать пострадавшее место, отчаянно мяукая. А Сталин сказал, что именно так принимают социализм, добровольно и с песнями!