Теперь в толпе преобладали мужчины. Многие были ранены или сильно избиты, кого-то тащили на руках, других попросту волочили по земле. У Иэна закружилась голова от мельтешения порванных и окровавленных рубах, испуганных глаз и угрожающе сжатых кулаков, многие из которых грозили им с Ноулзом.

Эта неприкрытая ненависть неприятно поразила Иэна, но тут он вспомнил о своем цвете кожи. Обитатели Ньянги вполне могли принять их за сотрудников службы безопасности, снимающих сцену бегства для дальнейшего судебного преследования или тайной мести участникам беспорядков. Иэн чувствовал, как по лбу и по спине у него течет пот. Как это ему не пришло в голову, что со стороны этих людей им, возможно, угрожает еще большая опасность, нежели чуть раньше со стороны полиции. Эта мысль не подняла ему настроения.

Он сунул руку в карман, инстинктивно стараясь нащупать журналистское удостоверение, словно это был какой-то талисман. Впрочем, Иэн вполне отдавал себе отчет в том, что оно будет ему слабой защитой, если озлобленная происходящим местная молодежь вознамерится отомстить ему за неправильный цвет кожи.

Ноулз тронул его за руку, и он вздрогнул, испытывая смущение оттого, что невольно выдал свое волнение.

Оператор указал рукой вперед.

— Думаю, нам надо туда. Кто бы ни гнал этих несчастных, им еще придется преодолеть вот это.

Иэн взглянул туда, куда указывал Ноулз, и кивнул. Его друг, как всегда, прав. Местные парни устроили баррикаду из перевернутой машины, автомобильных покрышек, старой мебели и картонных коробок, вытащенных из соседнего магазина. Липкий черный дым от горящих шин заполнил улицу, закрыв солнце, и все вокруг погрузилось в унылый полумрак.

Журналисты подбежали поближе к баррикаде, подыскивая себе удобную позицию в укрытии.

Теперь им были отчетливо видны защитники баррикады. Юноши. Подростки. И даже несколько мальчишек не старше десяти-одиннадцати лет. Все они стояли, держа в руке камень, ножку стула, железный прут или другое импровизированное оружие, которым они могли бы сражаться с теми, кто вероломно напал на их семьи и дома.

— Сюда! — Иэн подтолкнул Ноулза к ржавому остову машины. Они находились всего в двадцати ярдах от баррикады.

Ноулз устроился на коленях за машиной, положив камеру на ее искалеченный капот. Иэн, пригнувшись, стоял за ним, чувствуя себя в большей безопасности, чем раньше.

Над улицей повисла мрачная тишина. Из-за дыма от горящих покрышек и домов невозможно было разглядеть, что происходит за баррикадой. Впрочем, в черном мареве уже не было заметно даже движущихся фигур, меньше стало выстрелов и криков. На мгновение Иэну показалось, что полицейский рейд завершен или отбит.

Неужели жителям Ньянги удалось одержать победу над вооруженными до зубов спецподразделениями?

Ревущий, грохочущий, скрежещущий звук вернул его к действительности, и он с ужасом увидел, как огромный БМП на полной скорости врезался в баррикаду, так что покрышки, мебель и коробки, как в замедленной съемке, полетели в разные стороны. Ударяясь о железные бока бронемашин, камни не причиняли им ни малейшего вреда, и те продолжали неуклюже двигаться по улице, оставляя за собой лишь раздавленную, горящую рухлядь.

Неожиданно из-за дыма появились цепочки полицейских, бросившихся в расчищенную бронетранспортером брешь. Противогазы с пластиковыми очками и напоминающими луковицу фильтрами придавали им жуткий вид. Вдруг один упал прямо в груду хлама, сбитый с ног угодившим в него камнем. Бросивший камень чернокожий подросток издал победный клич и наклонился за новым, но радость его была недолгой.

Иэн вздрогнул, увидев, как выстрел в упор превратил юного метателя в сплошное кровавое месиво. Он сглотнул, пытаясь избавиться от горького привкуса во рту.

Этот выстрел послужил полиции своего рода сигналом, и она открыла ожесточенную и беспорядочную пальбу, усеивая пулями все пространство улицы и близлежащие дома. В воздухе свистели осколки гранат, взорванные дома разлетались на сотни обломков, осыпавшихся вниз смертоносным дождем. Иэн почувствовал, как что-то просвистело у него над головой и резко пригнулся. Господи, в него никогда прежде не стреляли.

Он высунулся из-за машины, отметив про себя, что Ноулз не переставал снимать. Казалось, никакая опасность не может заставить его отказаться от своего дела.

Улица напоминала скотобойню. Отдельные участки ее утрамбованной земляной поверхности были сплошь залиты, даже пропитаны кровью. Повсюду валялись тела — одни лежали неподвижно, другие бились и корчились в агонии. Несколько юных бойцов Ньянги продолжали держать оборону, отчаянно отбиваясь от хлынувших в проем полицейских, но большинство защитников баррикады обратились в бегство. Их преследовали, по ним стреляли с бедра, на них обрушивались дубинки и длинные кнуты.

Иэн потряс Ноулза за локоть и кивнул головой в сторону отходившего от центральной улицы переулка. Они отсняли все, чтобы сделать неслыханный репортаж об этой мясорубке. Было рискованно оставаться здесь дольше — они могли попасть в руки полиции. Надо было уходить.

Ноулз повесил камеру на плечо и побежал вслед за Иэном в переулок. Они мчались изо всех сил, перепрыгивая через кучи мусора и продираясь сквозь заросшие высоким бурьяном пустыри. Позади них высоким, нарастающим крещендо звучала полицейская стрельба, заполняя собой окрестности. При звуке ее они ускорили ход в надежде вырваться из этой готовой вот-вот захлопнуться мышеловки.

Иэн ощущал острое жжение в горле и груди, каждый вздох причинял боль. На ногах, казалось, висели пудовые гири. Ноулз чувствовал себя не намного лучше — он сильно отстал. Но Иэн продолжал бежать, держа курс четко на юг, к лазу в заборе, к машине, к безопасности.

Но меньше чем в сотне ярдов от забора удача отвернулась от них.

Четверо здоровенных детин в коричневых рубашках и брюках военного образца перегородили им путь, держа наготове ружья и дубинки. Лица у всех были тяжелые, лишенные всякого выражения.

Иэн резко остановился прямо перед ними, сердце его готово было выскочить из груди. Ноулз на полном бегу врезался ему в спину и отступил на шаг, тяжело дыша открытым ртом.

Иэн поднял руки вверх ладонями вперед и подошел ближе к перегородившим дорогу людям. Ему показалось странным, что одеты они вовсе не в серые брюки и серо-голубые мундиры, какие носили регулярные полицейские части. Кто же они такие?

— Мы с коллегой журналисты. Пожалуйста, разрешите нам пройти.

Никакой реакции. Иэн предпринял еще одну попытку объясниться — теперь уже на ломаном африкаанс.

Самый крупный, отталкивающей внешности краснорожий детина с приплюснутым носом ухмыльнулся:

— Любите каффиров, красношеие ублюдки?

Иэн понял слово, которым презрительно называли англичан, и почувствовал, что дело плохо. Он покачал головой.

— Нет, мы американцы. Послушайте, мы просто выполняем свою работу.

Даже ему самому это показалось малоубедительным. Четверо коричневорубашечников угрожающе приближались.

Вдруг Иэн услышал у себя за спиной шаги.

— Не оборачивайся, но мне кажется, мы окружены, — прошептал Ноулз.

Здоровенный бур протянул к ним огромную, мозолистую лапу.

— Давайте-ка сюда вашу чертову камеру, и может, мы отпустим вас подобру-поздорову. Чертовски выгодная сделка, ja?

Его дружки заржали.

Отлично. Просто отлично. Прищурившись, Иэн разглядывал мужлана-африканера. Ну, он наглец. А сам-то ничего особенного. Иэн не сомневался, что легко сможет его уложить. Правда, оставалось еще трое впереди и неизвестно, сколько сзади.

Но лежащая в камере видеокассета хранила самый интересный репортаж за все время его пребывания в ЮАР. Неужели вот так просто ее отдать? Нельзя сдаваться без боя, хотя бы и словесного. Он медленно покачал головой.

— Послушайте, ребята, я бы и рад подчиниться, да камера принадлежит не мне. Это собственность компании. Кроме того, ваше же собственное правительство дало нам разрешение на съемки в этой стране. Так что, пытаясь нас остановить, вы нарушаете собственные законы. — Он замолчал в надежде, что они клюнут на приманку и вступят с ним в пререкания. С каждой минутой росла надежда, что появится какой-нибудь полицейский чин, и молодчики ретируются, независимо оттого, у кого на службе они состоят.