– Не понимаю.

– Конечно, вы не понимаете. – В разговор вмешался Граф, в его голосе сквозило веселье. – Ваша преданность своей работе вызывает восхищение, но некоторым образом она заслоняет от вас то, что совершенно ясно видно невооруженным взглядом со стороны. Вообще–то наш спор бесполезен. У полковника Гидаша, вероятно, как раз сейчас приступ бешенства в кабинете нашего уважаемого начальника тюрьмы Янчи? – Граф ждал решения, и Рейнольдс знал – какого.

– Вы знаете все, что нам необходимо? – спросил Янчи Графа.

– Естественно. – Граф казался обиженным. – У меня было четыре минуты ожидания, пока э… охрана ходила за заключенными. Но это время я не потерял даром.

– Очень хорошо. Вот так, Майкл, информация в обмен на нашу помощь.

– Кажется, у меня нет большого выбора, – с горечью признался Рейнольдс.

– Черта интеллигентного человека – вовремя сдаться, когда спор проигран. – Граф был очень спокоен. Он остановил грузовик, вытащил из кармана карту, окликнул Шандора и Козака и ткнул в нее пальцем. – Это Сесе – место, где профессора Дженнингса посадят на поезд или, пожалуй, уже посадили. Спецвагон прицеплен в конце состава.

– Начальник тюрьмы говорил, что несколько ученых высокого ранга… – вмешался Янчи.

– Ученых? Нет, ошибаетесь, уголовников высокого ранга, отправляемых в сибирскую тайгу, чтобы понести наказание. Естественно, доктор Дженнингс не заслужил никакого особого отношения. Вагон для заключенных – это обычный простой вагон для перевозки скота, начальник тюрьмы ничего не скрывал в этом вопросе. – Палец Графа прочертил линию железной дороги вниз до пункта, где она пересекалась с шоссе, идущим от Будапешта на юг, в городок Сексард, в шестидесяти километрах от северной югославской границы. – Поезд остановится здесь. Затем последует на юг рядом с шоссе к Баласеку, потом поворачивает на запад к Печу, уходя от шоссе. Поезд остановить нужно где–то между Сексардом и Печем, джентльмены, и передо мной возникает довольно сложная проблема. Я помог бы, не задумываясь, сойти с рельсов не одному поезду, но не тому, который везет моих соотечественников. А это обычный пассажирский поезд.

– Можно я посмотрю карту? – спросил Рейнольдс.

Граф передал ее. Это была карта крупного масштаба, на которую была нанесена не только сеть дорог, на ней были нанесены реки и холмы. Рейнольдс рассматривал ее, и в нем поднималось волнение: мысленно он возвратился к одному событию, происшедшему четырнадцать лет назад, когда он был младшим офицером. Идея теперь казалась безумной, но тогда задача была точно такой же. Он показал на карте точку немного севернее Печа, где дорога от Сексарда, срезая почти сорок километров по местности, шла параллельно железной дороге.

– Можете подогнать сюда грузовик до прибытия поезда? – Он взглянул на Графа.

– Если повезет, и мы не встретим заслонов, и, главное, если Шандор вытащит его из канавы, куда мы можем попасть, то, думаю, да.

– Хорошо. Вот что я предлагаю. – Быстро и четко Рейнольдс обрисовал свой план. – Что вы на это скажете?

Янчи медленно покачал головой, но ответил Граф.

– Невозможно. – Голос его звучал уверенно. – Это невозможно.

– Это было уже сделано раньше, в 1944 году, в горах. В результате взлетел на воздух склад с боеприпасами. Я знаю, потому что был там… Что предлагаете вы?

Последовало короткое молчание, потом снова заговорил Рейнольдс:

– Вот именно, как сказал Граф, черта интеллигентного человека – вовремя сдаться, когда проигран спор.

Мы теряем время.

– Пожалуй. – Янчи уже решился, и Граф, кивнув, согласился.

– Поезд будет в Сексарде через двадцать минут. Я – через пятнадцать. Переодевайтесь.

– Лишь бы охранники из АВО не оказались там через десять минут, – мрачно заметил Рейнольдс.

Граф оглянулся:

– Не может быть, ведь о Гидаше еще ни слуху ни духу.

– Вы забываете о телефоне.

– Ошибаетесь, – в первый раз заговорил Шандор и показал Рейнольдсу пару кусачек, зажатых в огромной руке. – Шесть проводков – шесть раз чик–чик. Шархаза полностью отрезана от внешнего мира.

– Я, как видите, – улыбаясь, заметил Граф, – продумываю все наперед.

Допотопный поезд, сильно раскачиваясь, продвигался по неровно уложенным рельсам. Когда порыв снежного ветра с юго–востока ударял в состав, весь он на какой–то момент как бы содрогался, а подобные моменты следовали один за другим нескончаемой чередой, и, казалось, поезд вот–вот опрокинется. Колеса вагонов создавали жуткую вибрацию, они скрежетали, издавая пронзительный визг, и в этой металлической какофонии вагоны скачками неслись по рельсам с неровными стыками. Ледяной ветер со свистом проникал сквозь многочисленные щели в плохо подогнанных дверях и окнах, деревянные сиденья скрипели, как на корабле при шторме, но поезд упорно пробирался сквозь белую пелену зимнего дня, замедляя движение на ровном отрезке пути и увеличивая скорость на кажущихся опасными поворотах. Машинист почти постоянно держал руку на сигнале – его звук замирал приглушенно в сотне ярдов от состава, заглушаемый непрестанно идущим снегом. Этот человек, несомненно, хорошо знал путь, по которому вел поезд, верил в свои знания и не сомневался в благоприятном окончании путешествия.

Рейнольдс с трудом пробирался по коридору бешено качающегося из стороны в сторону вагона. Он не разделял уверенности машиниста в безопасности состава, но сейчас заботой Рейнольдса было одно: сможет ли он выполнить то, что ему предстояло. Когда он предлагал свой план, то основывался на воспоминаниях, связанных с мягкой, звездной, летней ночью и поездом, тихо пыхтевшим вдоль лесистых холмов Восгэ. Теперь же, ровно через десять минут после того, как он и Янчи, купив билеты, без всякой помехи сели на поезд в Сексарде, то, что ему предстояло сделать, стало казаться почти нереальным. Задача заключалась в двух словах: освободить профессора. А для этого требовалось отделить вагон с заключенными от остального состава, разъединив сцепку между вагоном с заключенными и вагоном охраны. Сделать это можно было, только остановив поезд… Прежде всего надо добраться до паровоза, что при такой погоде невозможно. Потом приказать машинисту остановить поезд в нужном месте. Приказать, хмуро подумал Рейнольдс. Может быть, удастся убедить его. Может, он сыграет на его страхе, а если машинист не подчинится, он окажется в безвыходном положении. Управление паровоза было совершенно незнакомо ему, кроме того, даже ради профессора, он не сможет хладнокровно выстрелить в машиниста или оглушить его, подвергая тем самым сотни невинных пассажиров смертельной опасности. Думая об этом, Рейнольдс чувствовал, как холодное, тупое отчаяние охватывает его, и он старался отогнать от себя эти мысли. Пусть все будет, как будет. Прежде всего он должен добраться до паровоза.

Держась одной рукой за поручень у окна – вторая была глубоко засунута в карман пальто и придерживала подозрительную выпуклость тяжелого молотка и фонаря, – он столкнулся в конце вагона с Янчи. Старик пробормотал слова извинения, скользнул по нему безразличным взглядом, шагнул вперед, чтобы осмотреть коридор, по которому прошел Рейнольдс, отступил назад, открыл дверь туалета, убедился, что там никого нет, и только тогда мягко произнес:

– Итак?

– Не очень все хорошо. Меня засекли.

– Кто?

– Двое мужчин. В гражданской одежде, пальто с поясами, без шляп. Они следуют за мной. Осторожно. Если бы я не ожидал этого, может быть, и не заметил их.

– Отступите в коридор и покажите их мне.

– Они уже идут, – пробормотал Рейнольдс.

Он указал взглядом на двоих людей, вошедших в вагон. Янчи тихо скользнул в туалет, прикрыв дверь. Высокий, с очень бледным лицом и черными глазами человек, шедший первым, равнодушно посмотрев на Рейнольдса, прошел мимо, другой даже не поднял головы.

– Следят за вами, точно. – Янчи подождал, пока двое перешли в другой вагон. – И самое плохое, они поняли, что ты это заметил. Нельзя было упускать из виду, что каждый поезд в Будапешт и обратно во время конференции находится под особым наблюдением.