— Я не могу поверить вашим словам, вы наверняка ошибаетесь!

— Нисколечко! Я это точно знаю, потому я был там вчера вечером и видел вместо хижин кучу дымящегося пепла.

— Вы были там?

— Ну, ясное дело, был вместе с вашим братцем.

— Что? Вы оба были прямо в логове льва, который задумал вас проглотить?

— Ну, льва-то дома не было! Его я повстречал только нынче утром, по дороге сюда.

— Так вы и его самого видели?

— Ну да, а глаза-то у меня на что? Понятно, видел, его и оба его корабля. Он стоял вместе с главарем нуэров на сандале у руля.

— Тогда скажите скорее, когда и как далеко отсюда это было?

— Давайте прикинем. Около часу нам понадобилось, чтоб добраться с того места до Магунды. Стало быть, при вашей скорости вы бы могли быть там часа через четыре!

— Значит, мы преследуем его по пятам. Если он этой ночью встанет на стоянку, как и мы, то я смогу догнать его еще до завтрашнего вечера!

— Это можно, отчего же и нет. У него как раз все съестное кончилось, и он по пути должен рыбачить, да и охотиться, если не хочет своих нуэров заморить голодом. А это ему тоже скорости не прибавляет.

— Вы знаете даже то, сколько у него припасов?

— Ну да. Мне Охотник на слонов сказал.

— Охотник на слонов? Это еще кто такой?

— Это… Ну, я вижу, что пора бы обо всем вам рассказать. До сих пор-то я помалкивал, хотел к вам получше присмотреться, проверял, на самом ли деле вы такой человек, как мне ваш брат рассказывал, но теперь… Одним словом, слушайте, как было дело.

Когда Шварц узнал, что произошло за последние двое суток, ему изменило его обычное хладнокровие. Он вскочил и принялся взволнованно шагать по каюте, бормоча:

— Ну и дела тут у вас творятся! Кто бы мог представить себе что-либо подобное. Селение сгорело, ловцы рабов взбунтовались, и мой брат в Омбуле! Как он мог пойти на такой риск? Это же безумие!

— Значит, по-вашему, мы должны были спокойно смотреть, как перебьют несчастных беланда или угонят в рабство?

— Нет, конечно, нет. Вы правы, на вашем месте я поступил бы точно так же. Скажите, где сейчас находятся оба эти негра-беланда, Лобо и Толо?

— Они отдыхают в лодке. Я их в поселок не отправил, потому что хотел вначале посмотреть, как мне самому там понравится. За ними приглядывает Сын Тайны. Когда мы разговаривали в лодке с Отцом Одиннадцати Волосинок, Толо спал — ну, да он вообще спит не переставая, — а Лобо сидел с ним тихо рядышком.

— Нечего им там оставаться. Я распоряжусь, чтобы их привели на дахабию.

Шварц вышел, чтобы отдать своим людям это распоряжение, и увидел на палубе Сына Верности, беседовавшего с каким-то юношей. Это был Сын Тайны, который, как только узнал, что корабль уже стоит в мишрахе, сразу прибежал из поселка встречать своего закадычного друга. Шварц пригласил обоих юношей в каюту, чтобы всем вместе обсудить, как действовать в сложившихся обстоятельствах. Больше дверь каюты не открывалась, и до глубокой ночи из-за нее слышались приглушенные голоса. Только после полуночи все четверо отправились спать.

На восходе солнца Шварц и Пфотенхауер были разбужены громкой утренней молитвой солдат. Немцы поднялись и решили, не откладывая, пойти в поселок и попросить коменданта дать им небольшой отряд своих людей.

Они еще не успели закончить свой утренний туалет, как в дверь просунулась рябая физиономия верного Отца Листьев, который безумно ревновал своего господина к чернокожим слугам и задолго до рассвета подкрался к двери каюты, чтобы ждать первых распоряжений. К тому времени, когда до его ушей донесся тихий шорох, показывавший, что обитатели каюты проснулись, у него уже было готово сообщение для хозяина.

— Там посещение снова и опять из сериба, здешнего, — доложил он по-немецки, старательно не замечая присутствия Серого. — Хотелось поговорить с господином доктором, уважаемо-достопочтенным.

— Кто там пришел? — спросил Шварц.

— Хасаб Мурад, Магунды хозяин. Уже пришел, когда еще была ночь, темная.

— И он ждет до сих пор?

— Да. Не хочет он уходить, не поговорив с эфенди.

— Пригласи его войти и позаботься о кофе и трубках!

Хасаб Мурад оказался дородным человеком с добродушным лицом, похожим скорее на честного купца, чем на работорговца. Согласно здешним нормам приличия, он не стал заговаривать первым, а лишь поклонился до земли и стал ждать, пока к нему обратятся. Шварц знаком предложил гостю сесть и продолжал хранить степенное молчание во время традиционной «кофейной церемонии». Только когда чашки были опустошены и слуги принесли зажженные трубки, он заговорил:

— Мне сказали, что ты хозяин Магунды и желаешь со мной говорить, Я слушаю тебя.

Хасаб Мурад, который примчался из Яу, встревоженный сообщением посланного к нему гонца, несколько секунд обдумывал, как отвечать на это холодное приветствие, а затем сказал:

— Этой ночью я вернулся из путешествия и узнал о том, что к нам прибыли высокие гости. Я тут же поспешил на борт дахабии, горя желанием выразить тебе свое почтение.

— У меня нет права на такую честь: ведь я намного моложе тебя!

— Посланник правительства заслуживает большей чести, чем древнейший старец, — возразил Хасаб Мурад.

— Ты ошибаешься. Я совсем не тот, за кого ты меня принимаешь.

Глазки египтянина беспокойно забегали по сторонам, а по лицу его скользнула смиренно-лукавая улыбка, говорившая: «Я не собираюсь с тобой спорить, но тебе меня не провести, я точно знаю, что должен делать». Вслух же он сказал:

— Только Аллах может заставить человека раскрыть рот против воли, я же уважаю твою скрытность. Ты надолго остановился здесь, в нашем мишрахе?

— До тех пор, пока не закончится наш разговор. Скажи, ты ведь промышляешь торговлей рабами?

— Что ты, эфенди, — испуганно возразил Хасаб Мурад, — с недавнего времени это занятие запрещено законом, а я никогда не иду против властей!

— Ты можешь это доказать?

— Скажи, какие доказательства тебе нужны, и, если это в моих силах, я представлю их тебе.

— Тогда ответь откровенно на мой вопрос: Абдулмоут тоже перестал предпринимать гасуа?

— Нет-нет, он продолжает этим заниматься, он все еще ловит рабов! Пусть Аллах накажет его за это!

— Я знаю, что ты говоришь правду, но я задал этот вопрос нарочно, чтобы проверить тебя. Как раз сейчас он собирается отправиться в новую гасуа, и я приехал, чтобы помешать ему. Что ты на это скажешь?

Лицо Хасаба Мурада засветилось от радости. Если бы у Абуль-моута, его личного врага и главного конкурента, отняли его ремесло, Магунда стала бы процветать еще больше. Ни секунды не раздумывая, египтянин ответил:

— Он заслужил все, что должно теперь с ним случиться. Я молю Аллаха о том, чтобы он обрушил ему на голову все его грехи.

— Я вижу, ты уже понял, каким страшным грехом является торговля людьми, и научился ненавидеть ее. Поэтому я надеюсь, что могу рассчитывать на твою помощь. Мы хотим освободить окрестности твоей деревни от этого разбойника, но я не знаю, удастся ли нам это. Я слишком поздно узнал, что Абуль-моут завербовал новых солдат. В моем отряде, пожалуй, слишком мало людей, чтобы с ним справиться.

Услышав эти слова, Хасаб Мурад почувствовал себя наверху блаженства и тотчас же ответил так, как и ожидал от него Шварц:

— Долг каждого честного человека, эфенди, — участвовать в исполнении справедливого приговора. Могу я предложить тебе свою помощь?

— Да. Я рад, что не ошибся в тебе. Но что ты потребуешь за эту услугу?

— Ничего, совсем ничего. Я готов отрубить себе руку, если она осмелится взять у тебя хотя бы один пиастр. Я прошу тебя только об одном: разреши и мне принять участие в вашем походе! Мои люди привыкли, чтобы я сам ими командовал, я же буду находиться под твоим началом и точно следовать всем твоим указаниям.

— Это само собой разумеется. Ты пойдешь с нами и будешь одним из подчиненных мне командиров. Сколько солдат ты можешь мне дать?

— Я не могу оставить селение совсем без охраны, но я отберу триста лучших воинов и снабжу их хорошим оружием и провиантом.