Пфотенхауер отвернулся, чтобы скрыть выступившие у него на глазах слезы, и проворчал:

— Ах он, шельмец проклятый! Другого такого парнишки днем с огнем не сыщешь! И эти наши горе-ученые еще толкуют, дескать, полудикие народы не имеют ни души, ни сердца! Небось не так бы они заговорили, кабы сами сюда наведались да собственными глазами на здешних людей поглядели! Что вы думаете, прав я или нет?

— Конечно, правы, — отвечал Шварц, к которому был обращен этот вопрос. — Честно говоря, эта сцена и меня растрогала. Но сейчас у нас нет лишнего времени на проявление эмоций. Мы узнали еще не все, что нам нужно.

— Да, конечно, о вашем брате и моем друге! Давайте, спрашивайте дальше!

Шварц снова повернулся к Бабару и задал следующий вопрос:

— Из твоих слов я понял, что Абдулмоут был знаком с этим эмиром, а тот тоже узнал его?

— Да, он даже назвал его по имени.

— Ты не запомнил, как оно звучало?

— Абдуризза бен Лафиз.

— Где находятся сейчас оба белых? С теми двумястами, что стоят возле залива, или с Абдулмоутом и остальными?

— Эфенди, ты ясновидящий? — спросил Бабар. — Ведь я один знал о том, что наш отряд разделился.

— Как видишь, я действительно знаю много, хотя и не все. Поэтому можешь не сомневаться: я обязательно замечу, если ты скажешь мне неправду. Я должен освободить обоих пленников. Если ты поможешь мне в этом, я подарю всем вам жизнь и свободу.

— Ты обещаешь?

— Да.

— Тогда я все тебе расскажу. Я отведу тебя к пересохшему руслу реки и заливу, между которыми находится наш лагерь.

— Я также хочу, чтобы в мои руки попался Абдулмоут.

— Я и в этом тебе помогу. Только сдержи слово!

— Я сдержу его. Но сегодня вы все еще останетесь связанными. Веревки снимут с вас завтра.

Шварц замолчал, и наступившую тишину прорезал донесшийся откуда-то издалека крик:

— Кенадем! — а затем еще: — Барак аль-Кади!

Видимо, оставшись один, Сын Тайны дал волю обуревавшему его восторгу.

— Не стоило нам его отпускать, — покачал головой Серый. — Если его кто услышит, нам всем очень не поздоровится!

— Кто его может услышать? — возразил Шварц. — Кроме нас, вокруг нет ни души. Впрочем, давайте позовем его! Может быть, он уже хочет вернуться.

Шварц не забыл послать к сторожевым кострам своего человека с сообщением о том, что лагерь захвачен. Солдаты стали приводить связанных часовых. Если до сих пор эти люди надеялись, что фельдфебель освободит их, то, увидев своих товарищей беспомощно лежащими на земле, они приуныли. Шварц приказал им сесть рядом с другими пленниками. Они послушались и стали искать глазами онбаши, который предусмотрительно затерялся в толпе солдат.

Солдаты Шварца тоже уселись на землю неподалеку от пленников. Некоторые произвели осмотр сложенной под деревьями поклажи и с радостными возгласами извлекли на свет божий кувшины с мериза и большие запасы табака. Рабыни снова принялись растирать сухую дурру в муку и печь из нее лепешки.

Между тем Шварц и Пфотенхауер заставили Бабара подробно рассказать обо всем, что произошло во время похода на Омбулу. Он много находился вблизи обоих пленников и слышал, о чем говорил с ними Абдулмоут. Он очень точно описал немцам лагерь и его окрестности, а также место, где держали Йозефа Шварца и Охотника на слонов. Кроме того, он ответил на множество самых разнообразных вопросов Шварца, смысл которых не всегда понимал. Многие из этих вопросов даже Серому казались совершенно бесполезными и странными, и он то и дело бросал на своего друга изумленные взгляды.

В заключение Бабар сообщил, что Абдулмоут вернется из своего второго похода только послезавтра и что он отдал распоряжение убить обоих белых в случае, если в его отсутствие кто-нибудь нападет на лагерь. Едва Шварц это услышал, он тут же обернулся к нескольким сидевшим поблизости солдатам и спросил:

— Кто из вас решится сейчас, ночью, взять маленькую лодку и вернуться на дахабию?

— Я, — поспешно ответил Отец Одиннадцати Волосинок. — Я охотно хочу навещать дахабию, нашу.

— Но это очень опасно!

— Вы, что ли, меня еще не знаете как словака, неустрашимого?

— Да, я знаю, что ты не из пугливых, и все же пускаться одному через озеро… Я дам тебе с собой еще двух солдат.

— Я могу идти, один. Мне не нужно сопровождение, солдаты.

— Не стоит переоценивать свои силы. Еще неизвестно, удастся ли тебе без приключений добраться до лодки: вся округа так и кишит дикими зверями!

— Я никогда не боялся скота, некультурного, — презрительно отмахнулся словак. — Я даже победил двух львов, женатых.

— Да, да, это я отлично помню. Но здесь водятся и другие крупные животные, и прежде всего гиппопотамы, которые по вечерам выходят на сушу, а утром снова возвращаются к реке. Что, если по пути тебе встретится одно из таких толстокожих чудовищ?

— Это меня не пугает. Я никогда раньше не боялся лошади, сухопутной, значит, мне нечего бояться и лошади, речной [155]. Я же возьму с собой мое ружье, слоноубийственное!

— То самое, которое дает тебе приличный толчок при каждом выстреле? Нет, одного я тебя не отпущу. Ищи себе двух спутников!

— Если вы мне приказываете, мне необходимо повиноваться, обязательно. Но что я должен делать на дахабии?

— Скажи Хасаб Мураду и капитанам, что у нас все в порядке, и передай им, чтобы они завтра чуть свет привели все пять кораблей на озеро и пристали к берегу в том месте, где мы оставили наши лодки. Кроме того, прикажи моим слугам на дахабии зажечь смоляные факелы и жир и приготовить мне горсть сажи.

— Хорошо! Я выполню приказ, беспрекословно, и дам также слугам поручение. Но когда я должен вернуться назад, снова в лагерь, здешний?

— Если хочешь, можешь утром, когда корабли снимутся с якоря, отправиться вперед, чтобы сообщить мне об их прибытии.

— Выполняю с удовольствием, результативным!

Отец Листьев по-военному отсалютовал, небрежно ткнул пальцем в двух солдат, которых он выбрал себе в спутники, и удалился вместе с ними.

— Сажа? — спросил Серый. — Она-то за каким чертом вам приспичила?

— Чтобы на некоторое время превратиться в негра.

— Никак не пойму, вы шутите или нет?

— Я говорю совершенно серьезно.

— Но разве на Верхнем Ниле есть еще и карнавальные чудаки?

— Да, как выясняется. И может быть, я даже буду просить вас стать одним из таких чудаков.

— Ну уж дудки! С этим вы ко мне и не приступайте! Мой нос уж не подходит для этаких игрищ. Я никогда не мог участвовать в маскараде, а почему, знаете?

— Почему же?

— Потому, что ни одна маска не налезала на мой здоровый нос, а если я шел на карнавал без маски, то по этому же носу меня тут же все узнавали!

— Да, это, конечно, неприятно. Я вам очень сочувствую и готов признать, что с вашим носом из вас действительно получился бы весьма странный негр. Но, к сожалению, я не знаю никого другого, кому можно было бы доверить эту роль.

— Да о какой роли вы тут толкуете?

— Вы же слышали, что в случае нападения на лагерь мой брат и эмир должны быть немедленно убиты. Поэтому прежде, чем атаковать Абдулмоута, мы должны освободить обоих пленников. Для этого я должен пробраться в лагерь под видом негра, другого способа я, признаться, не вижу.

— И вам для этого нужен помощник?

— Да.

— Ну, это же совсем меняет дело! Конечно, я с вами пойду! Как получите свою сажу, можете разрисовать меня как самого настоящего трубочиста!

— Но вы отдаете себе отчет в том, как это рискованно? Если нас раскроют, нам не миновать гибели!

— Ну вот еще! Меня этим ребяткам не поймать, кишка тонка!

— Мы, конечно, примем необходимые меры предосторожности. Вылазку мы совершим под покровом темноты, тогда ваш выдающийся нос, может быть, и не привлечет ничьего внимания. Кроме того, предварительно я велю нашим людям окружить лагерь, так что, если нас все-таки схватят, мы подадим солдатам условный знак и они бросятся нам на помощь. Думаю, с двумя сотнями мерзавцев мы сумеем справиться!