Я оставила попытку догнать дочь и пошла более степенно. Скоро Клод оказалась далеко впереди, и слуге, сопровождавшему нас на улицу Корделье и обратно, пришлось метаться взад и вперед, поскольку он не осмеливался ни попросить Клод умерить шаг, ни меня прибавить ходу. К тому времени как мы поравнялись с воротами Сен-Жермен, Клод с Беатрис уже скрылись из виду.

— Оставь, — сказала я слуге, когда он в очередной раз подбежал к нашей группе. — Все равно они уже рядом с домом.

Камеристки загалдели. Мое поведение действительно казалось малопонятным. Весь последний год за Клод повсюду ходили по пятам, и вдруг я позволяю ей разгуливать без присмотра, и это после того, как мужчина, от которого ее уберегали, заявился в дом, где мы находились в гостях. Как Клод умудрилась подстроить свидание прямо у нас под носом? Я просто глазам своим не поверила, хотя тотчас признала Никола, несмотря на кровь и ссадины. Я была потрясена до глубины души и стояла довольно долго, унимая дрожь. Клод тоже притихла, ей явно не хотелось обнаруживать свои чувства. Так мы и стояли с ней рядышком, словно два изваяния, и смотрели на распростертую на земле фигуру. Только Беатрис хлопотала, точно пчелка над цветком. С огромным облегчением я отослала ее во двор.

Я устала постоянно терзаться мыслями о Клод. Устала тревожиться за нее. Тем более что ее саму ничего не заботит. В какой-то миг у меня даже возникло искушение толкнуть ее в объятия этого художника, прикрыть за ними дверь — и будь что будет. Естественно, я такого не сделаю, и все же я позволила им с Беатрис убежать вперед — в смутной надежде, что Беатрис введет ее во грех вместо меня.

Когда мы добрались до дома, дворецкий сказал, что Клод у себя. Я прошла в свои покои и послала за Беатрис, наказав одной из камеристок посторожить Клод.

Беатрис бросилась на колени и затараторила прежде, чем я успела раскрыть рот:

— Госпожа, она уверяет, что не виновата. Она удивилась не меньше нашего, заметив Никола во дворе — еще и в таком состоянии. Клод поклялась Святой Девой, что она здесь ни при чем.

— И ты ей веришь?

— Да я бы знала, кабы что наклевывалось. Поди, она все время у меня на глазах.

— А ночью?

— Да я никогда не засыпаю прежде нее. Щиплю себя, чтобы не заклевать носом.

Глаза Беатрис расширились, такой я еще ее не видала.

— На ночь я связывала ей лодыжки шелковым шнурком, чтобы она не встала без моего ведома.

— Клод умеет развязывать узлы.

Беатрис нервничала, и ее растерянность доставляла мне тайное удовольствие. Значит, дорожила своим местом.

— Госпожа, она не встречалась с Никола. Клянусь. — Беатрис полезла в рукав и достала испачканную кровью записку. Рукав и лиф ее платья тоже были вымазаны кровью. — Возьмите, может, сгодится. Никола попросил передать это Клод.

Я взяла послание и осторожно его развернула. Кровь на бумаге уже подсохла.

Mon Amour! [23]

Жду тебя. Моя комната над «Золотым петухом», улица Сен-Дени.

Приходи в любую ночь, как сумеешь.

C'est mon seul désir.

Никола

Из горла у меня вырвался крик. Беатрис в ужасе качнулась назад и, не поднимаясь с колен, поползла прочь, будто перед ней — дикий вепрь, изготовившийся к броску. Камеристки вскочили с мест, столкнувшись локтями.

Но я уже не владела своими чувствами. Увидеть собственные слова на клочке заляпанной кровью бумаги, выведенные нетвердой рукой какого-то трактирного забулдыги, — это было выше моих сил.

Клод жестоко заплатит за мое унижение. Пускай mon seul désir — несбыточная мечта, но у нее тоже ничего не получится.

— Пойди замой платье! — приказала я Беатрис, комкая бумагу. — У тебя крайне неопрятный вид.

Беатрис дрожащими руками одернула юбки и поднялась с пола.

— Помогите мне переодеться и причесаться. Я иду к монсеньору, — бросила я, как только она вышла за порог.

Я не рассказывала Жану о том, что творилось с нашей дерзкой дочерью весь последний год. Я знала, что он скажет — обвинит меня, что я просмотрела Клод. Между ним и Клод нет близости, нет ее и в отношениях с другими дочерьми, хотя, может, он чуть ласковее с Жанной, но Клод, как ни крути, его наследница. С ней связаны определенные надежды, и моя задача — привить ей добродетели, которые положено иметь знатной даме. Узнай Жан, что Клод была готова отдаться какому-то парижскому художнику, вместо того чтобы хранить невинность для будущего супруга, он избил бы не ее, а меня — за то, что не обучила дочь послушанию.

Теперь пришла пора нарушить молчание. Для исполнения моего замысла требовалось его согласие — то самое согласие, от которого меня отговаривал отец Гуго год назад.

Жан сидел у себя в кабинете и выслушивал отчет дворецкого. Вообще-то управлять хозяйством вменялось в мою обязанность, но Жан предпочитал вести дела самолично. Я остановилась рядом со столом и сделала глубокий реверанс:

— Монсеньор, мне надо с вами поговорить. Наедине.

Мужчины разом дернули головами и нахмурились — точно марионетки, изготовленные одним и тем же кукольником. Я не отводила взгляда от мехового воротника, притороченного к камзолу Жана.

— Нельзя ли повременить? Мы только сели.

— Простите, монсеньор, но это срочно.

Вздохнув, Жан приказал дворецкому:

— Подожди во дворе.

Дворецкий кивнул негнущейся шеей — у него был вид человека, который провел бессонную ночь, — затем коротко поклонился мне и вышел.

— В чем дело, Женевьева? Я очень занят.

— Мне надо посоветоваться по поводу Клод, — начала я издалека. — В следующем году она станет невестой, и вы решите, если уже не решили, кто будет ее господином и мужем. Я начала готовить ее к замужеству: обучаю манерам, умению выбирать наряды, обращаться со слугами и хозяйством, развлекать гостей и танцевать. Пока она успешно усваивает мои уроки.

Жан барабанил пальцем по столу. Эта его манера молчать часто заставляет меня пускаться в пространные объяснения, а в конце концов он бросает на меня быстрый взгляд — и все мои доводы рассыпаются, как карточный домик.

Я прохаживалась взад и вперед.

— Однако существует область, где необходима более опытная наставница. На мой взгляд, Клод не в достаточной степени усвоила заветы Церкви и нашего Господа Иисуса Христа.

Жан махнул рукой, словно отгонял муху. Этот жест я не раз у него замечала, когда речь шла о предметах, по его мнению, несущественных. Безразличие Клод к церкви, вероятно, передалось ей от отца. Жана мало волновало спасение души, все его помыслы поглощала карьера. Он смотрел на священнослужителей как на простых смертных, с которыми следует поддерживать добрые отношения, а на церковь — как на место обсуждения дворцовых интриг.

— Знатной даме нельзя без веры, — продолжала я твердо. — Она обязана обладать не только плотской, но и духовной чистотой. Настоящий вельможа ожидает от жены нравственного совершенства.

Жан выбранился. Может быть, я перегнула палку? Он не любит, когда ему напоминают, что не все его считают настоящим вельможей. Никогда не забуду потрясения, которое я испытала, услышав от отца, что меня просватали за Жана Ле Виста. Помню, мать рыдала, закрывшись в опочивальне, а я силилась не показывать виду, как мне горько соединять судьбу с человеком, чья семья купила титул за деньги. Подруги держались со мною ласково, но я сердцем чуяла, что втайне они подсмеиваются надо мной и жалеют меня: бедняжка Женевьева, разменная монета в дворцовых интригах отца. Мне так и не довелось уяснить, что выгадал отец, отдав меня за Жана Ле Виста. Выигрыш Жана был очевиден — он заимел влиятельных родственников. Если кто и потерял, так это я. Я росла счастливым ребенком. Прекрасно помню, какой я была проказницей, когда мне было столько же лет, сколько Клод сейчас. Но за годы, проведенные с холодным мужчиной, улыбка стерлась с моего лица.

— К чему ты клонишь? — спросил Жан.

— Клод беспокойна и временами бывает несносна. По-моему, ей стоит до помолвки пожить в монастыре.