— Мне кажется, девочке могли что-нибудь подсыпать, — мрачно отозвался Бёрден. — Мы уже знаем, что Вики это практикует. Может, ей тоже рофинол дали?

— Но для этого ее должны были разбудить, и она увидела бы незнакомца. Возможно, похититель заткнул ей рот кляпом и сделал укол снотворного? Кстати, по тому адресу в Майрингеме проживает молодая пара. Вильям-стрит — это бывшие трущобы между полицейским участком и автовокзалом, где живут яппи. Дома там строили максимум на десять лет, а они простояли уже сотню.

— Джерри и Вики там, конечно, не знают? — поинтересовался Бёрден.

— Нет, конечно. Никто не слышал ни о нем, ни о его матери, или кем она ему там приходится.

Бёрден, который обычно предоставлял Вексфорду строить интуитивные догадки, вдруг спросил:

— Интересно, почему она выбрала эту улицу? В нашей стране есть еще Вильям-стрит, которая не выглядит грязной дырой?

— Вильям-стрит есть в Лондоне, в Найтсбридже, там шикарное место, но я догадываюсь, к чему ты клонишь. Думаешь, Вики что-то связывает с этой улицей? Возможно, она сама там жила, или ее родители, или знакомые? И поэтому она ее выбрала.

— Так бы поступил человек с ограниченным воображением. Мне кажется, стоит обойти все дома на Вильям-стрит. Жаль, что у нас нет ее фотографии. Или номера машины.

— С фотографией или номером машины мы бы уже давно ее нашли. Но давай сделаем обход. Или предоставим это нашим коллегам из Майрингема. Им нужно только дорогу перейти. — Вексфорд поднялся. — Уже поздно, а завтра утром очередное собрание «На страже боли».

Сержант Вайн обошел уже всю Плоуменс-лейн, когда, наконец, встретился с Мойрой Уингрейв, которая поведала ему, что видела прошлой ночью. Вайн человек сдержанный и невозмутимый, но ему, скорее всего, не удалось скрыть радость по поводу того, что в деле появился пусть единственный, но действительно важный факт. Поскольку, когда он ушел, Мойра уже считала себя самым главным свидетелем, хотя совсем недавно сокрушалась, что больше ничего не разглядела, а главное — не увидела номер машины. Если повезет, ее покажут по телевизору или, по крайней мере, о ней напишут в «Кингсмаркэмском курьере».

«Что не так-то просто», — подумала она, вспомнив просьбу полицейского не сообщать никому об их разговоре. О похищении дочери Девенишей наверняка скажут по радио и телевидению, и когда эту информацию донесут «общественности» — Мойре нравилось это слово, и она мысленно повторила его — ей можно будет говорить с кем угодно. А главное, рассказать, какую важную роль она сыграла в расследовании.

В доме Уингрейвов стояло четыре телевизора, так что они могли настроить любой канал. Мойра включила новости сразу на трех каналах, на четвертом их передавали в три сорок пять, а по радио обзор новостей — без пяти минут четыре. Но самое удивительное, нигде не сообщили о похищении. Это вызвало у Мойры смешанные чувства. С одной стороны, она испытала радостное волнение оттого, что чуть ли не единственная знает о случившемся, — кроме родителей, конечно, — а с другой, возмутилась по поводу бездействия средств массовой информации. Скоро с работы вернется муж и привезет из Лондона «Ивнинг стандарт», но и там наверняка нет ни слова о Саше или, как ее там, Сандре Девениш.

К четырем пришла горничная, которая убирала дом дважды в неделю. Обе дочери Трейси Миллер пошли в школу, и она каждый день с девяти утра убирала в чужих домах. Заказов было так много, что к Мойре она могла приходить только во второй половине дня. Правда, Мойру это не очень устраивало, потому что ровно в шесть возвращался домой Брайан Уингрейв, который не любил заставать в доме уборщицу. Но что Мойра могла с этим поделать? Ей нужна уборщица, пусть даже похожая на Синди Кроуфорд, стройная, как девушка, и с косой до пояса.

Трейси была загадкой. Она уже полгода работала у Мойры, но та до сих пор не знала, где она живет, есть ли муж, дети, любовник и прочее. Казалось, что у работницы нет ни дома, ни имени, и Мойра не удивилась бы, узнав, что Трейси заканчивает рабочий день в шкафу рядом с пылесосом, которым сейчас орудует. Трейси никогда не заговаривала первой, а Мойра считала ниже своего достоинства расспрашивать о чем-то уборщицу. Хотя она никогда не называла так Трейси, боясь ее потерять.

Но сегодня Мойра сама подозвала Трейси под предлогом, что на зеркале остались следы от пальцев и кофейный столик плохо отполирован. На самом деле ей хотелось поделиться новостью хоть с кем-нибудь, а общаться с Трейси — все равно что с кирпичной стеной.

Трейси ее молча выслушала, продолжая вытирать пыль, а когда Мойра закончила, сказала только:

— Бедная мать.

— Я то же самое сказала полисмену: «Бедная мать». Но как они найдут похитителя девочки, если скрывают этот случай от общественности?

— Не знаю.

Вскоре пришел Брайан и принес вечернюю газету. Как Мойра и предполагала, о похищении ни слова, как и в шестичасовых новостях «Би-Би-Си». В семь часов она заплатила Трейси двадцать пять фунтов, и, конечно, забыла взять с нее слово «не сообщать никому об их разговоре». Но кому она скажет? «Никому», — решила Мойра. Уборщица, что с нее возьмешь.

Молчаливая и замкнутая Трейси вернулась в дом на Кингсбрукском проезде. Мойра Уингрейв очень удивилась бы, узнав, где она живет и что находится в этом доме. Но проблему домашнего насилия миссис Уингрейв считала личным делом супругов, неинтересным «общественности».

Трейси открыла входную дверь своим ключом и прошла через весь дом в сад, где в это время обычно играли ее девочки. Но нашла там одну Тесним Фаулер, которая собирала брошенные детьми игрушки. Тесним сообщила Трейси, что ее дочери смотрят перед сном телевизор.

— Спасибо, ты прелесть, — поблагодарила ее Трейси, которая охотно общалась с теми, кто ей нравился. — Представляешь, в квартале миллионеров похитили девочку. Мне рассказала об этом старая сплетница, у которой я работаю. Девочке года три, она из очень богатой семьи. Не зря говорят, что не в деньгах счастье.

— Похитили? — ужаснулась Тесним. — Девочку?

— Да, Сандру Как-то-там. Красивое имя. Если у меня еще родится девочка — только не от него, боже упаси — я назову ее Сандрой.

Но Тесним ее уже не слушала.

— Это педофил! — завопила она. — А там мои детки! Это педофил ее похитил!

Утро выдалось прекрасным, сквозь туман светило солнце. В квартале Мюриэль Кэмпден царили тишина и покой, лишь в парке щебетали птицы. Те, кому рано на работу, только проснулись. Чуть позже семи прошел молочник, оставляя почти у каждого порога молоко, но не пинтовые стеклянные бутылки, а пластиковые литровые пакеты. Через полчаса тем же маршрутом прошел Даррен Микс, развозя утренние газеты на украденной из супермаркета тележке.

Мария Майклз собиралась на работу к половине девятого. Она подняла с коврика «Сан» и пошла на кухню, где пила чай с круассаном. Ее мысли вертелись вокруг вчерашнего телефонного разговора с Тесним Фаулер, о котором знал пока лишь Монти Смит; ее сожитель. С другими она еще не успела поделиться, потому что Тесним звонила в половине одиннадцатого, выстояв большую очередь к телефону «Убежища».

Мария не сомневалась, что передовица сегодняшней «Сан» будет посвящена похищению девочки. Но она не нашла ни слова не только на первой полосе, но вообще во всей газете. Что это значит? Мария отнесла чай Монти, — он был безработным и все еще валялся в постели, — и спросила, что он думает по этому поводу.

— Нельзя же так, — изрек он, принимая из ее рук чай и газету. — Такое событие, а они молчат. И по телику ничего, и в газетах. Представь, как бы мы переживали, если б у нас были дети?

— Да уж, ты бы просто озверел. Но я лично виню не газетчиков, а полицию.

— Да, они всегда на стороне преступников, — согласился Монти. — Их послушать, так всякие педофилы, насильники, грабители, убийцы и тому подобный сброд — сама невинность.

— Надо предупредить людей. Перед работой позвоню Рашель. О Боже, я опаздываю!