— Разве отклонение в хромосомном наборе не должно быть где-то зафиксировано? — спросила Мария.

— Возможно, в его файле это указали, если во время ареста провели проверку каротипа. Допуская, что он вообще относится к этому типу. Нельзя исключать и того, что Ольсен — просто злобный мерзавец.

После этого они разошлись и занялись осмотром квартиры Ольсена, напоминая своими действиями посетителей выставки, которые после общего обзора возвращаются к заинтриговавшим их экспонатам, чтобы изучить их более детально. В доме не было ничего такого, что указывало бы на гиперболизированное эго серийного убийцы, но Фабеля не оставляли мысли о противоречиях в характере Ольсена. В доме царили чистота и порядок. Все вещи находились на своих местах. Фабель осмотрел одну из спален — ту, которая явно принадлежала Ольсену. Постеры на стене уместны в комнате подростка, но для спальни тридцатилетнего мужчины они совершенно не годились. На туалетном столике в полном порядке размещались предметы личной гигиены: расческа, головная щетка, одеколон и пара бутылочек лосьона после бритья. Здесь же стояли массивные, но дешевые настольные часы. Фабель открыл тяжелые дверцы стенного шкафа. Одежда и обувь имели огромный размер, и Фабелю вдруг показалось, что он случайно оказался в спальне какого-то спящего гиганта. Гардероб Ольсена был скромным, но весьма функциональным: один парадный костюм, пара выходной обуви, полдюжины футболок, расписанных именами представителей тяжелого рока и логотипами групп, две пары джинсов — одни черные, другие синие, две пары кроссовок и две пары ботинок.

— Хольгер! — крикнул Фабель через плечо, натягивая пару перчаток из латекса.

Завершив эту процедуру, он взял пару ботинок и изучил подошвы. Ботинки выглядели слишком легкими, и он, поставив их на место, взял вторую пару. Эта обувь была гораздо массивнее. Фабель насчитал десять пар отверстий для шнурков. Кроме шнурков, каждый ботинок был снабжен парой прочных кожаных ремней с застежками. Типичная обувь мотоциклиста. Когда вошел Браунер, Фабель повернул ботинки так, чтобы лучше рассмотреть подошвы. Предводитель группы экспертов извлек из кармана глянцевую фотографию следа в природном парке. Даже Фабель с первого взгляда увидел, что рисунок подошвы на снимке и на ботинках в его руках полностью совпадает.

Браунер достал пластиковый мешок, и Фабель осторожно, двумя пальцами, отправил туда ботинки.

— Теперь нам предстоит, — сказал он, — отыскать нашу Золушку.

21.00, пятница 26 марта. Пезельдорф, Гамбург

Развитию отношений между людьми сопутствует множество ритуалов, и один из них — превращение дружбы двух личностей в дружбу двух пар. Идея этого ужина родилась у Фабеля, и, увидев, как его самый старый друг Отто болтает за столом с Сусанной — новейшим явлением в его жизни, он почему-то очень обрадовался. Неизбежная неловкость, связанная с взаимным представлением и приветствиями, мгновенно испарилась во многом благодаря присущей Сусанне естественной теплоте южанки. Было заметно, что она сразу понравилась как Отто, так и Эльзе. Фабель не знал почему, но одобрение со стороны Отто и Эльзы казалось ему страшно важным. Возможно, потому, что Отто и Эльза оставались рядом с ним в продолжение всего его злополучного брака с Ренатой и вот теперь снова сидят за одним столом с ним и его подругой так, как сидели много-много раз до этого.

Он с улыбкой взглянул на расположившуюся напротив него Сусанну. Она связала пучком свои цвета воронова крыла волосы, открыв плечи и шею. Сусанна обладала поразительной естественной красотой, а едва заметный макияж подчеркивал глубину ее потрясающе прекрасных глаз под высокими дугами бровей. Поймав его взгляд, она улыбнулась в ответ. Фабель заказал столик в итальянском ресторане на Мильхштрассе всего в паре минут ходьбы от своего дома. Недостаток его квартиры заключался в том, что ее размеры не позволяли устраивать там званые ужины, и Фабель всегда обращался к услугам этого ресторана, когда хотел кого-то принять. Они легко болтали обо всем и ни о чем, как Отто вдруг заговорил о книгах, купленных у него Фабелем.

— Ну и как ты относишься к роману Вайса? — спросил он.

— Прекрасно… то есть нормально. Я согласен с твоей оценкой его стиля. Пишет он действительно с излишним пафосом. Но удивительно, насколько сильно тебя захватывает тот мир, который он описывает. Ты сразу начинаешь ассоциировать Якоба Гримма не с реальной исторической личностью, а с типажом, порожденным фантазией автора. Об этом, собственно, как мне кажется, и говорит теория Вайса. — Фабель помолчал немного, а затем продолжил: — Кроме того, я внимательно познакомился с работами братьев Гримм. Я знал, конечно, что эти парни собрали кучу сказок, но не имел представления, что этих сказок такое множество. Не знал я и того, что они записывали сказания и легенды.

Отто величественно кивнул своей огромной головой и сказал:

— Они были увлеченными и чрезвычайно талантливыми людьми, являя собой очень мощную команду. Своими работами по немецкому языку и общей лингвистике они, как тебе известно, совершили прорыв в филологии. Некоторые их труды не устарели и по сей день. Они вскрыли механику языка, показали, как язык эволюционирует, что и как один язык заимствует у другого. По иронии судьбы большинству людей они известны как авторы сказок, которых они на самом деле не писали. Братья всего лишь редактировали и переписывали первоначальные версии, чтобы сделать их более приятными.

— Ммм… я знаю… — Сусанна отпила вина, поставила бокал на стол и продолжила: — Как психолог, я нахожу сказки просто восхитительными. В них столько глубины! И секса, разумеется.

— Совершенно верно, — с улыбкой подхватил Отто. — Братья Гримм не были писателями, они были собирателями — лингвистами и филологами, посещавшими самые глухие уголки Центральной и Северной Германии, чтобы найти и записать старинные народные предания и сказки. Поначалу у них в мыслях не было переписывать и «улучшать» традиционные версии сказок и легенд. Но поверьте, большинство записанных ими сказок и преданий были не столь миленькими, какими они предстали в более поздних изданиях, и, уж конечно, ничем не напоминали тот тошнотворный сахарин, в который они превратились стараниями Уолта Диснея. Когда сборник их записей стал бестселлером и особенно после того как они стали готовить издания для детей, они начали устранять из сказок самые мрачные и сексуально откровенные элементы.

— А ведь мы, даже став взрослыми, слегка побаиваемся сказок, — сказала Сусанна. — Их нам читали на ночь, когда мы были детьми, но сказки есть не что иное, как предупреждение о грозящих людям опасностях и руководство, как эти опасности избежать или укрыться от зла во всех его проявлениях. Но и это не все. Сказки говорят нам о тех опасностях, которые таят в себе те явления и места, которым мы привыкли доверять. Наш дом, например. Угрозы, исходящие от родного и хорошо знакомого, столь же реальны, как и угрозы со стороны неведомого. Забавно, что самым распространенным персонажем, общим для многих сказок, является злобная мачеха.

— Вайс утверждает, что все эти сказки и предания лежат в основе всех наших страхов и предрассудков. Формируют, как сказала Сусанна, нашу психику. — Фабель сделал паузу, чтобы собрать вилкой с тарелки остатки тальятеллы. — Он говорит, что когда мы читаем книгу или смотрим кино, мы в любом случае сталкиваемся с изложением одной из сказок.

Отто яростно закивал головой и, тыча в сторону друга вилкой, выпалил:

— Точно… и он прав! Как говорят специалисты, существуют лишь четыре основополагающих сюжета… а может быть, шесть? — закончил он, пожав плечами.

— Как бы то ни было, но все это самым странным образом связано с делом, которое я сейчас расследую. Но мы, кажется, сбиваемся на обсуждение производственных проблем, что, как известно, в нашем обществе категорически запрещено.

— О’кей, — озорным тоном произнес Отто. — Чтобы закончить с этой темой, скажу лишь то, что я наконец понял, почему Йен так увлекся сказками…