Одна из причин, по которой я поехала именно в Кавите, сообщения о том, что эта зона — рассадник «смуты», благодаря недавно созданной организации под названием «Центр помощи рабочим». Расположенный в пристройке к католическому храму в Розарио, в нескольких кварталах от входа в зону, центр пытается проломить стену страха, окружающую свободную экономическую зону на Филиппинах. Шаг за шагом он собирает информацию об условиях труда рабочих. Нида Барсенас, одна из организаторов центра, рассказала мне:

— Сначала мне приходилось плестись за рабочими по дороге домой и умолять их поговорить со мной. Они были страшно напуганы: их родные говорили им, что я — смутьянка.

Но через год работы центра рабочие стали собираться там после смены — просто побыть вместе, попить чаю, поучаствовать в беседах. Я слышала об этом еще в Торонто от нескольких специалистов по международным трудовым отношениям; мне сказали, что в этом маленьком нищем центре ведутся такие исследования свободных экономических зон, какие мало где встретишь во всей Азии.

Центр помощи рабочим (ЦПР) был создан в целях поддержки конституционных прав фабричных рабочих на лучшие условия труда — в зоне или вне зоны. Зернан Толедо — самый деятельный и радикальный из организаторов центра, и хотя в свои двадцать пять лет выглядит как студент колледжа, он заправляет делами центра с такой строгостью, будто это революционная ячейка.

— Вне зоны рабочие вправе организовываться в профсоюзы, но устраивать пикеты и демонстрации внутри им нельзя, — рассказал мне Толедо во время двухчасовой ознакомительной лекции в центре. — Групповые дискуссии на фабриках запрещены, а нам невозможно проникнуть в зону, — и он указал на план, висевший на стене.

Этот заколдованный круг, эта «Уловка-22», существует в таких квазичастных зонах повсюду. Согласно отчету Международной конфедерации свободных профсоюзов, «рабочие живут, по сути дела, на „беззаконной“ территории, где для защиты своих прав и интересов им постоянно приходится прибегать к „незаконным“ действиям».

Привившаяся в филиппинских зонах система стимулов и наказаний, которая должна была бы постепенно отмирать по мере срастания иностранных компаний с местной экономикой, возымела прямо противоположный эффект. И не только в том, что прилетели новые «ласточки», но и в том, что предприятия с профсоюзами, уже работавшие в стране, стали закрываться и вновь открываться уже внутри зоны Кавите, чтобы воспользоваться налоговыми льготами. Например, продукция для компании Marks&Spencer производилась на заводе, расположенном к северу от Манилы. «Понадобилось всего десять грузовиков, чтобы перевезти Marks&Spencer в Кавите, — рассказал мне один профсоюзный активист. — А их профсоюз ликвидировали».

Кавите в этом смысле — отнюдь не исключение. Организация профсоюзов — источник великого страха во всех зонах; любая успешная кампания может иметь суровые последствия и для организаторов, и для рабочих. Такой урок был преподан в декабре 1998 года, когда американский производитель мужских сорочек Phillips-Van Heusen закрыл единственную швейную фабрику в Гватемале, на которой действовал профсоюз, уволив при этом 500 рабочих. На заводе Camisas Modernas в 1997 году в результате долгой, изнурительной борьбы и мощного давления, оказанного на компанию американскими группами по защите прав человека, был организован профсоюз. Заработная плата выросла с 56 американских долларов в неделю до 71, а убогую до тех пор фабрику привели в порядок. Джей Мазур, президент крупнейшего в Америке профсоюза работников швейной и текстильной промышленности UNITE (Union of Needletrades, Industrial&Textile Employees), назвал новый трудовой контракт «маяком надежды для более чем 80 000 работающих на „maquiladoras“ в Гватемале». Но фабрику закрыли, и маяк надежды превратился в мигающий красный сигнал опасности, напоминающий об уже знакомом запрете: «никаких профсоюзов, никаких забастовок».

К эксплуатации экспортных зон привязывают патриотизм и чувство долга: молодежь — главным образом девушек, — отправляют на потогонные фабрики, как какое-нибудь из предыдущих поколений юношей отправляли на войну. Никто не ожидает вопросов о правомерности таких действий: они просто запрещены. В некоторых центрально-американских и азиатских ЗЭП забастовки официально поставлены вне закона; в Шри-Ланке законом запрещено все, что могло бы поставить под угрозу доходы страны от экспорта, в том числе издание и распространение критических материалов по этим вопросам.

В 1993 году рабочий одной шри-ланкийской зоны Раниджит Мудиянселаге был убит за то, что кому-то показалось, будто он собрался нарушить этот запрет. Он пожаловался на неисправную машину, отрезавшую палец его сотруднику, и когда возвращался после того, как зашел спросить о ходе расследования, его похитили. Тело избитого Мудиянселаге было найдено на костре из старых покрышек неподалеку от местной церкви. Сопровождавший его адвокат, помогавший ему, был убит тем же способом.

Несмотря на постоянные угрозы расправы, Центр помощи рабочим делает робкие попытки организовать профсоюзы в недрах зонных фабрик — с разной степенью успешности. Например, организаторы кампании на швейной фабрике All Asia столкнулись с очень непростым препятствием — изнеможением рабочих. Самая большая претензия швей All Asia, шьющих одежду для Ellen Tracy и Sassoon, — принудительная сверхурочная работа. Обычная смена продолжается с семи утра до десяти вечера, но несколько раз в неделю работницы должны «задерживаться» на работе — до двух часов ночи. Во время авралов вполне обычны две такие «смены» — до двух часов ночи — подряд; тогда девушкам остается всего пара часов сна, прежде чем снова ехать на фабрику. Вполне естественно, что большинство рабочих All Asia тратят свои драгоценные 30 минут перерыва на сон, а не на разговоры о профсоюзах. «Мне очень трудно говорить с рабочими, потому что они всегда сонные», — рассказывает мне мать четверых детей, объясняя, почему не удается организовать профсоюз на фабрике All Asia. Она работает на фабрике уже четыре года, но до сих пор не имеет элементарных гарантий трудоустройства и медицинской страховки.

Для работы в зоне характерна эта бесчеловечная комбинация страшной интенсивности труда и отсутствия гарантий занятости. Каждый трудится шесть или семь дней в неделю, а когда подходит время сдавать крупный заказ, люди работают, пока не выполнят его. Многие рабочие хотят работать сверхурочно, потому что нуждаются в деньгах, но ночные смены считаются слишком тяжелыми. Впрочем, отказ остаться на ночную смену в расчет не принимается. Например, согласно официальному сборнику правил на фабрике Philips, подрядчика, выполнявшего заказы для Nike и Reebok, «отказ работать сверхурочно, когда это требуется», — нарушение, «наказуемое увольнением». Так обстоит дело на всех фабриках, с которыми мне приходилось сталкиваться, и я слышала немало историй, как рабочим, просившим разрешения уйти пораньше, — например, не дожидаясь двух часов ночи, — приказывали с завтрашнего дня на работу больше не выходить.

Кошмарные рассказы о сверхурочной работе доносятся из зон экспортного производства независимо от места их расположения; имеются документальные свидетельства о трехсуточных сменах в Китае — рабочих там заставляли спать прямо под их станками. Подрядчикам часто грозят крупные штрафы, если они не выполнят заказ вовремя, сколь неразумными ни были бы установленные заказчиком сроки. Есть сведения о том, как фабричные менеджеры в Гондурасе, выполняя особо крупный заказ с жесткими сроками, вводили рабочим амфетамин, чтобы они выдержали 48-часовой марафон.

В Кавите нельзя завести разговор о сверхурочной работе без того, чтобы речь не зашла о Кармелите Алонсо, умершей, по словам ее сослуживиц, «от непосильного труда». Алонсо, как снова и снова рассказывают мне все без исключения — и группы рабочих, собравшихся в Центре помощи, и отдельные работницы в беседах наедине, — была швеей на фабрике V.T. Fashions, строчащей одежду среди прочих компаний для Gap и Liz Claiborne. Все, с кем бы я ни разговаривала, непременно хотели, чтобы я знала, как произошла эта трагедия, чтобы потом рассказать о ней «людям в Канаде, которые покупают эти товары». Кармелита Алонсо умерла после долгого периода ночных смен во время предельно напряженного рабочего сезона. «Тогда надо было отправлять очень много товара, и никому не разрешали уходить домой, — вспоминает Хоси, работающая на хлопчатобумажной фабрике, принадлежащей той же фирме, что и фабрика Кармелиты, и тоже выполнявшей в то время крупный заказ. — В феврале мастер производственной линии работал в ночную смену каждый день в течение недели». Алонсо не только работала ночами: ей еще приходилось тратить два часа на дорогу в один конец. Заболев пневмонией, — обычное дело на фабриках, где днем задыхаются от жары, а ночью дышат сгустившимися испарениями, — она попросила менеджера дать ей отгул. Тот отказал. В конце концов Алонсо попала в больницу, где и умерла в Международный женский день — 8 Марта 1997 года.