Павлуша секунду потоптался на месте, поднял воротник пальто и зашагал вдоль ограды особняка, служившего в свое время для приемов обкомовским товарищам. Необходимо было продумать, как вернуть на прежнее место документ и кредитную карточку. Для этого следовало как можно быстрее вернуться домой, до вечерней тещиной прогулки со Степаном, а там уже действовать по обстоятельствам.

Вялость все еще не прошла, и вместо того, чтобы просчитывать варианты, в голове вертелась всякая чушь. Вроде того, что странное сходство между русским «мужик» и французским «мюзик», то есть «музыка», является совсем не случайным.

Чтобы взбодриться, Павел Николаевич завернул в «Гастроном» на проспекте, где наливали, и проглотил сотку посредственной водки, закусив пирожком с картошкой. На пустой желудок спиртное подействовало мгновенно — в висках застучало, ноги согрелись. Он испытал сильнейшее желание еще раз взглянуть на доверенность, словно все еще не мог поверить.

Отойдя в дальний угол кафетерия, освещенный неоновым светом от витрины, он сунул руку во внутренний карман, ощутил благородную плотность хорошей бумаги и в ту же секунду понял, что паспорта Сабины Георгиевны при нем нет.

На миг он оцепенел, ощущая, как подкатывает тошнота, затем словно длинная белая молния пронеслась вдоль его позвоночника. Павел Николаевич вспомнил, что кредитная карточка осталась в кармашке кожаной обложки паспорта, который сейчас, по-видимому, находился у безвестной торговки сигаретами. Больше того, код к карточке был вполне отчетливо обозначен на странице двенадцатой документа, и если эта женщина не абсолютная дура, она непременно сообразит, что оказалось у нее в руках. Или найдет кого-то, кто ей это растолкует.

Хуже всего то, что он о ней ничего не знает, кроме имени.

Павел Николаевич сорвался с места и, не разбирая дороги, выбежал на улицу. Фонари едва тлели, поток машин стал непроницаемо плотным. Спотыкаясь и поскальзываясь, промокнув едва не до колен, через десять минут он влетел в подземный переход у «Дома книги» и тут же увяз в толпе. Подвывая от нетерпения, он продрался сквозь эту людскую кашу к противоположному выходу — и только для того, чтобы убедиться, что пожилой женщины по имени Катерина здесь не только нет, но и никто из торгующих безакцизным куревом понятия не имеет, кто это такая. Все они или врали, или действительно торговка назвалась чужим именем, тем не менее теперь ему предстояло найти ее в почти двухмиллионном городе. Что само по себе невозможно, в особенности если человек не очень хочет быть найденным.

Даже подумать о последствиях случившегося было страшно.

Выбравшись на поверхность, он какое-то время ошеломленно стоял, разглядывая захлестанные грязной жижей башмаки, а затем резко повернулся и бросился к автомату, из которого звонил около трех часов назад.

Срывая ногти о неповоротливый диск допотопного аппарата, он набрал номер и, когда абонент ответил, хрипло прокричал в рубку:

— Мамонт, послушай, меня только что ограбили!

…Домой в этот день Романов попал только во втором часу.

Поднявшись на шестой, он отпер дверь тамбура и подождал, прислушиваясь.

В их двадцать четвертой было как будто тихо, но на секунду ему почудился смутный. шорох.

Решив, что ослышался, он вставил ключ в скважину и осторожно, стараясь производить как можно меньше шума, повернул.

На пороге стояла жена с белым, словно осыпанным мукой, лицом.

— Ты? — проговорила Евгения свистящим шепотом. — Где ты был? Что случилось?

Павел Николаевич молча отодвинул ее и шагнул в прихожую, на ходу стряхивая промокшие насквозь ботики.

— Коля спит? — спросил он.

Жена кивнула, прижимая пухлые руки к груди.

— А твоя мать?

— У себя. Кажется, тоже легла. Чувствует себя хорошо.

— Хорошо-о… — пропел вполголоса Павел Николаевич, босиком направляясь в кухню. — Я голоден. Есть у нас что-нибудь?

— Сейчас. — Евгения засуетилась, пряча опухшие глаза. — Тефтельки рисовые остались, сыр, я чаю согрею.

— К дьяволу тефтельки, — с отвращением буркнул Романов, — я мяса хочу.

Есть в доме кусок мяса?

— Что с тобой, Павлуша? — растерялась жена. — Где я тебе его возьму среди ночи?

Павел Николаевич молча отхватил ломоть хлеба, придавил его скибкой подсохшего сыра и, жадно жуя, направился в ванную. Там он простоял, глядя на себя в зеркало и прислушиваясь к гулу в висках. В лице не замечалось особых перемен, только в бороде застряли сухие крошки. Внезапно слепая волна ненависти охватила его с такой силой, что он едва устоял на ногах.

Эта полоумная старуха сама виновата во всем! Во всем — даже в том, что у него нет возможности нормально поесть. В том, что тело его жены похоже на непропеченное тесто, а сын глуп и нагл. В их нищете, в том, что погода спятила, в том…

Романов поперхнулся и, задыхаясь, крутанул маховик крана.

Толстая струя желтоватой воды ударила в днище ванны, рассыпаясь брызгами. Он подставил под нее ладони, сложенные ковшиком, и стал жадно лакать эту воду, пока пальцы не онемели от холода. Содрав с себя провонявшую ледяным потом рубаху, Романов швырнул ее в корзину с бельем, погасил свет и побрел в спальню.

Жена уже была в постели. Она лежала отвернувшись к стене, и Романов, раздеваясь, не отрывал взгляда от вздрагивающего жирового бугра чуть пониже ее затылка. Освободившись от брюк, он со стоном рухнул лицом в подушку и через секунду провалился в угольно-черную яму.

Последней его мыслью было: не проспать. В восемь он должен выйти из дома, чтобы в девять снова встретиться с тем человеком, с которым сегодня за час до полуночи имел свидание у бокового подъезда Экспоцентра. Ровно в девять, потому что Сабина Георгиевна в это время неизменно выходит на прогулку со Степаном.

Он не услышал, как жена расслабленным от слез голосом спросила: «Так ты не скажешь мне, что все-таки происходит?» Не дождавшись ответа и почувствовав, что от мужа потягивает спиртным, она оскорбление умолкла…

Когда полчаса спустя после звонка из автомата у «Дома книги» Павел Николаевич ввалился в кабинет вице-директора консультативной фирмы «Святыня», под чьей вывеской прятался ломбард, Мамонт уже достиг той фазы, к которой целеустремленно пробивался весь день. Несмотря на бесконечные переговоры с клиентами, поездку в банк и возню с доводкой до кондиции бухгалтерской документации.

Обнаружив в дверях Романова, он сфокусировал взгляд, а затем откинулся в кресле и заржал.

— Что ты смеешься? — утробно спросил Павел Николаевич, останавливаясь на полпути к столу.

— Ты, Павлуша, сейчас похож на рекламу коровьего энцефалита! — прорыдал Мамонт.

— Это еще почему? — У Павла Николаевича уже не оставалось сил, чтобы обидеться. — При чем тут энцефалит?

— При том, что налицо размягчение мозгов… — Мамонт внезапно умолк, а затем совершенно трезвым голосом произнес:

— Я тебя предупреждал, что такие проблемы лучше решать радикально? Предупреждал. Вместо этого ты затеял путаную бодягу с нотариусом и старухой. Что ты собираешься делать теперь?

— Н-не знаю, — промямлил Романов. — Буду искать бабку. Может, повезет.

— Сам?

— Ну не в агентства же бежать… У меня и денег на них нет.

— Козел! — Мамонт навалился грудью на стол и сипло задышал. — Ты даже заявить о пропаже карточки не сможешь, чтобы блокировать счет. Торговка, рвань, обставила тебя по всем статьям. А вот теща твоя через день хватится — и уж она-то заявит непременно. В милицию для начала. И на этом фоне ты начнешь продавать квартиру по подложной доверенности? Нормально!

Павлуша скрипнул зубами и пал в кресло.

— Я ее убью, — проскрежетал он. — Найду и убью!

— Кого ты убьешь, придурок? — ухмыльнулся Мамонт, показав пустую дырку рта. — Тетку из перехода? Умнее ничего не придумал? Да она заляжет на дно — три года будешь рыть. А тысчонку со счета она сможет снять уже завтра, если ей грамотный советчик подвернется. Найдет парнишку с приличной физиономией — и привет. В городе восемь банков работают с кредитками — ты что, около всех посты расставишь?