Он ходит в старой, пропахшей бензином, коже.

Он молится самогону и колесу.

Сказать: брутален? Ну, ладно, пускай брутален.

Втройне – когда не выспится и небрит.

Мои стихи спотыкаются о детали,

Вскрывая его бесконечные сентябри,

Оранжевые, лоскутные – как ни шей их,

А шов ложится грубый и строки трёт.

Когда петля обнимет его за шею,

Мне просто нужно сделаться той петлёй.

Она любит невоспитанно, дерзко, буйно острым солнцем выцарапывать на перилах имена людей, с которыми Осень Будет. 

        Кот Басё

Наша осень играет дурочку, сентябрится, издевается, снимается, издаётся, заполняет собою улицы и таблицы, то готовится к наступлению, то сдаётся первой кровью замочных скважин, густой и ржавой, заливается беспризорностью по канистрам, вызывает недоумение и пожарных, чтобы выступить и под занавес поклониться. Мы наёмники нашей осени. По команде мы повязаны вдохновением и шарфами. Занимая за нами очередь в автомате, обделённые неслучайностью, вы попали под раздачу копыт и крыльев, рогов и нимбов – обязательной атрибутики суицида. Каждый смертный имеет право родиться мимо, просто в осень и без привязки к часам и цифрам. Каждый смертный, включая фары и самых буйных, если функции сохранения заебали, безусловно, имеет право влюбиться в пулю и поймать её на излёте, зажав зубами.

     [каждому из]

Хроники памяти – грязный шлюз.

По-настоящему и надолго

Мальчики любят первых шлюх,

Девочки – первых своих подонков.

Время трезвеет, разводит фарс

В баночке с мыльными пузырями.

Опыт иллюзии лучше нас

Пробует взрослость, соизмеряя

Фокус и выдержку, ловит кадр,

Если пощёчины бьёт прожектор.

Принцип спирали, возврат витка –

Главный по истинам и по жертвам.

Все говорят: у него талант –

Прямолинейный, почти вандальный.

Девочка с именем Не_дала

Тщательно снится тебе годами.

Раньше ты думал: какая блядь!

[Cделав акцент на порок и лживость].

Нынче бестолку усугублять,

Просто не склеилось, не сложилось.

Раньше мечталось: хотя бы раз!

Нынче решение слишком явно –

Вырви из памяти и раскрась,

И назови её имя – Яна.

     в колени – всем женщинам, что меня берегут 

             Яшка Казанова

и если осень клюнет меня в висок,

а липкий страх поцелует меня поддых,

принцессы (чей взгляд бесстрастен, а лоб высок)

плеснут на плечи живой дождевой воды,

отпросят, отмоют от прошлых-пришлых-чужих,

очертят круг одним безотрывным "вж-ж-жик",

выберут/назначат главной по тишине.

они всегда меня возвращают мне.

А тоска [беспочвенна, бесшовна]

Наблюдает из-под капюшона

Как ноябрь проходит отрешённо

Тыльной стороной календаря,

Как из всех щелей немаркой кармы –

Маленьких, уютных барокамер –

Поползли в разведку тараканы

Новые вершины покорять,

Старые – расшатывать и рушить.

Хуета романтикой наружу.

Допусти – и ты обезоружен,

Извлечён из ряда доминант.

Вскрыт, как сберегательная касса.

Можешь сколь угодно зарекаться,

Проглядев, как вышло за лекарством

Время, где на вырост имена.

Можешь пить из блюдца и копытца

Воду/водку. Можешь в них топиться.

Голос, что устал в тебе копиться,

Сядет на холодную иглу

Граммофона, вьющего пластинку.

Там, где жесть сама себя постигла,

Открывает курсы гид по стилю,

Приглашает в новую игру.

Если бред к реальности лоялен,

Ноябри не сходятся краями,

А галлюцинации баянят,

Отрицая время как врача.

Призраки у памяти в обоймах.

Призракам не холодно, не больно,

Призраки известны ближним боем

Вместе с неумением прощать.

... и каждый маршрут по-своему одинаков, и каждый игрок становится подлецом. 

        Кот Басё

Какое право будет дано словам, когда ноябрь безвременно раскурочен [лишён курка], и нет пустоты короче, чем та, которая хочет тебя сломать? Чем та, которая носит твоё лицо, пока столица носит ошейник МКАДа. Когда в движеньи любой поворот угадан, гораздо злей вращается колесо. А если гордость выстроить в звукоряд, в твоих глазах случается крайний север. Тревожный снег спускается с донесеньем, стучится в двери, требует отворять. Приходят строки, дабы тебя лечить, засыпав ночь, карманы и лобовое, напомнив как мучительно слабоволен один из самых главных твоих мужчин. Обратный путь затянут и узловат, пустой конверт укачивает эпоху.

Теперь, когда тебе наконец-то похуй, какое право будет дано словам?

Отставить иллюзии. Фея в каске. Поскольку для нежности не резон. Ты снова, хороший, в гостях у сказки, укатанный чёртовым колесом. А время не лечится. Время – хроник, которому вынесен приговор. Как_будто_бы_девочка носит броник, читает с айфона до Беговой [не важно – Прилепина или твиттер] и режет цитатами налету. Её наважденья с твоими квиты, кривляясь на графике амплитуд. Она не решила: уйти?/остаться? [Реал с нереалом попробуй, сверь!] Какое блаженное святотатство – любить её осень – из ряда сверх. Какое талантливое кощунство – её без сомнения понимать, когда на прицеле шестого чувства уже назревающая зима. Как_будто_бы_девочка смотрит дальше, туда, где, исполнены женской лжи, рождаются выстрелы.

Неудачник.

И ты ей дословно принадлежишь.

Бог забывает о тех, кто ясен. Бог забывает о тех, кто тесен для сублимации прочной связи слов из однажды допетых песен. Самодостаточность – зона риска, крайняя степень свободы чести, частная практика сценариста [автор с героем навеки вместе]. Ты принимаешь себя под роспись и задыхаешься от восторга. Сказочный мальчик. Почти подросток. Как бы тебе объяснить, насколько мир равнодушен, лишён режима счастья [постельный режим опустим]. Ты не послушаешь, одержимый психоделическим захолустьем вечной любви [и чего-то кроме], тотчас решивший в него сорваться. Может быть, трасса тебя не тронет, может быть, душу возьмёт авансом. Путь твой опасен, но так заманчив, чтобы окончиться и начаться.

Мальчик разбился. Разбился мальчик. Ночь отвернулась, шепнув: "На счастье".