Маркиз де Кёвр прибыл в Париж 10 мая, и весьма кстати, поскольку уже вскоре был отправлен к г-ну де Вандому посоветовать тому вновь приступить к выполнению своих обязанностей. Получилось так, что по условиям этого мирового соглашения враги Короля получили прощение без заглаживания вины, а также вновь были осыпаны благодеяниями. Выходило, что они добились своего если не по причине, то по крайней мере по случаю причиненного им вреда, а также благодаря страху, что принесут еще больший ущерб. Они и не собирались перестать вредить королевской власти, напротив — еще больше утвердились в своих намерениях, вдохновленные безнаказанностью. Несмотря на все клятвенные заверения принцев и де Буйона, данных президенту Жанену в том, что в будущем они будут блюсти верность королевской власти, ни один и ни другой не вернулись ко двору, хотя и давали понять, что поступят именно так; ничуть не бывало — де Буйон направился в Седан, а Принц лишь слепо приблизился к Парижу: он написал Королеве из Валери, она направила к нему Декюра, губернатора Амбуаза, который передал ему город; приняв его, он тут же удалился. Герцог Неверский отправился в Невер; герцог Вандомский находился в Бретани; г-н де Лонгвиль явился приветствовать Короля, но остался возле него лишь на несколько дней; г-н дю Мэн тоже приехал и пробыл у Короля чуть дольше, чем вызвал расположение к себе Их Величеств.

Один лишь герцог Вандомский не скрывал своего недовольства замирением; герцог де Ретц и он, заявляя, что к их интересам не проявлено должного уважения, попытались урвать для себя еще какие-нибудь выгоды. Герцог Вандомский не только не считал себя обязанным снести Ламбаль и Кемпер, согласно обязательствам, но еще и захватил город и замок Ван благодаря сметливости Арадона, который был там губернатором, и нанес этой провинции немало зла.

Королева не сочла возможным послать к нему кого-нибудь, кто мог бы воздействовать на него более успешно, чем маркиз де Кёвр, а тот вернулся от него с весьма скромными результатами; Королева была вынуждена еще раз отправить к нему маркиза де Кёвра с угрозой, что Король прибегнет к крайним мерам, если тот добровольно не прислушается к голосу разума.

Королева изменила свое предписание лишь в части, касавшейся уничтожения Блаве, приказав заменить имевшийся там гарнизон гарнизоном швейцарцев. Боязнь заставила г-на де Вандома принять все условия, но, подписав их, он вовсе не торопился их выполнять.

Дом Гизов торжествовал, особенно на фоне других, но его постигла большая беда — смерть шевалье де Гиза, которая случилась первого июня. Это был великодушный и многообещающий юноша, но герцог де Гиз, используя его так, как использовал бы шпагу, воспитал его на крови и поручил осуществить две худые затеи: одну против маркиза де Кёвра, другую против барона де Люза — последняя оказалась для него фатальной, ибо Всевышний, не терпящий убийства и пролития невинной крови, наказал его, заставив пролить свою собственную, по своей же ошибке. Случилось это в Бо в Провансе: он вознамерился произвести выстрел из пушки, пушку разорвало, один из осколков ранил его, и через два часа его не стало. Перед смертью он признал, что заслужил эту жестокую кару.

Приблизительно в это же время парламент приговорил к сожжению книгу иезуита Суареса ⁹⁷«Защита апостольской католической веры против ошибок англиканской секты» за проповедь права подданных и чужеземцев покушаться на венценосцев. Речь шла о только что опубликованной, несмотря на декларацию и декрет богословов от 1610 года, и привезенной во Францию книге. Суд призвал иезуитских монахов Игнатия ⁹⁸, Армана Фронтона Ле Дюка ⁹⁹, Жака Сирмона ¹⁰⁰и зачитал постановление в их присутствии, предписывая им воздействовать на главу ордена с тем, чтобы он подтвердил и опубликовал вышеупомянутый декрет, запрещающий сбивать народ своими проповедями с толку. Это постановление суда получило в Риме плохой прием из-за его фальсификации теми, кто был в этом заинтересован, Его Святейшество был готов отлучить от Церкви парламент и поступить с постановлением так же, как он поступил с книгой Суареса. Но когда посланник Короля сообщил ему истинные обстоятельства дела, Его Святейшество не только не осудил это постановление, но и издал декрет, подтверждающий позицию Констанцкого Собора по этому вопросу, которой парламент и руководствовался в своем постановлении.

Пока парламент боролся в Париже с отцами-иезуитами, Господин Принц занимался тем же в Пуатье, только против епископа ¹⁰¹. В этом городе была традиция выбирать мэра на следующий день после Иванова дня. Было замечено, что Принц что-то затеял: сформировал некую партию, в которую вошли генерал-лейтенант Сент-Март и несколько других высших офицерских чинов. 22 июня горожане напали и ранили из карабина некоего Латри, человека Принца, после чего укрылись на архиерейском подворье. Принц покинул Амбуаз и приблизился к городским воротам Пуатье, но епископ (которому Королева с самого начала этих событий письменно приказала не впускать в город ни одного вельможу) не позволил ему войти. Принц изъявил желание вступить в переговоры, явился некто Берлан и подтвердил, что вход в город ему запрещен; на вопрос, от чьего имени последовал этот запрет, тот ответил: от имени десяти тысяч вооруженных солдат, находящихся в городе и предпочитающих скорее умереть, чем впустить его. Берлан просил Принца удалиться, угрожая ему расправой.

Герцог де Руанэ, губернатор города, сообщник Принца, отправился туда 25 июня, но был принужден искать спасение в доме епископа; через два дня после того, как горожане отказались подчиниться ему и заявили, что признают только епископа, он покинул город.

Принц укрылся в Шательро, откуда послал Королеве письмо с жалобами, требуя управы на епископа и тех, кто ему противился; затем, собрав группу дворян, к которым добавился полк, приведенный маркизом де Бонниве, он отправился в Диссе, заняв там дом епископа, а его люди — в другие места под Пуатье. Епископ обратился за помощью к Королеве, умоляя ее освободить их от Принца.

Королева пообещала ему, что рассудит ситуацию и поставит в известность парламент; чтобы не подать ни одного повода для неисполнения договора, заключенного в Сент-Менеуд, 4 июля она подтвердила декларацию, в которой указывалось: Ее Величество хорошо информирована о том, что Принц и все, кто составляет его партию, не имеют никаких злых намерений против королевской власти. То есть декларация признавала, что ими было содеяно, и одновременно подтверждала, что их не будут преследовать. Однако и это не заставило Принца отказаться от занятого им города, тем более что трусость губернатора позволяла ему не очень беспокоиться о будущем.

Г-н де Вильруа, как всегда, настаивал на том, что Королю и Королеве придется самим отправиться на место действия, к тому же г-н де Вандом, находившийся в Бретани, также не подчинялся условиям договора, словно и не подписывал его.

Г-н канцлер придерживался противоположной точки зрения, которую разделяли и маршал д’Анкр с супругой; обсуждение с обеих сторон носило весьма острый характер, в запальчивости было произнесено немало резких слов.

Наконец Королева, уже не в первый раз оказавшаяся в трудной ситуации благодаря канцлеру и не желавшая пойти ко дну, отдавшись на волю случая, на сей раз последовала совету г-на де Вильруа, несмотря на все старания маршала и его супруги, и решила сопротивляться непогоде, то есть везти Короля в Пуатье и в Бретань. 5 июля двинулись в путь. Маршал и его супруга, считая себя проигравшими, не осмелились сопровождать Их Величества в этой поездке и остались в Париже.

Прибыв в Орлеан, Королева отправила г-на дю Мэна к Господину Принцу, надеясь, что, принадлежа к его партии, тот имеет больше шансов повлиять на него; но единственным результатом его поездки было то, что Принц, узнав о приезде Короля, заявил, что отбывает в Шатору, где намерен дожидаться сатисфакции за нанесенное ему оскорбление, а проездом навестит господина де Сюлли под предлогом потребовать от него исполнения своих обязанностей, но на деле совсем с иной целью.