— Отлично сказано! — хохотнул мой приятель, но все так же шепотом. — Давай, говори.

— Что говорить-то?

— Что хочешь, то и говори. В чем поклянешься при всем честном народе, то и придется выполнять. Сам понимаешь.

Моресна смотрела на меня обеспокоенно. Нишант, напряженно ждавший моих слов, и другие сельчане явно не собирались меня торопить. Но и молчать до бесконечности они не будут. Не удивлюсь, если промедление в подобном случае приравнивается к тягчайшему оскорблению.

— Я беру эту женщину в жены и перед всеми присутствующими клянусь быть ей верным и любящим мужем, хранить ее и заботиться о ней в болезни и здравии, в бедности и богатстве, пока смерть не разлучит нас. — Наклонился, поцеловал и огляделся, оценивая, почему вокруг царит такое молчание. Ляпнул что-то сильно не то?

Сельчане переглядывались, селянки смотрели на Моресну с завистью — некоторые с добродушной, некоторые с явной и обиженной. Нишант цвел.

— Фигассе ты завернул, — зашептал мне в спину Седар. — Красиво.

— Уж как есть. Все?

— Ага. Теперь поворачивайся лицом к народу. Тебя поздравлять будут. А потом, — и мой спутник потер ладони, — наконец-то выпьем и закусим. Видимо, отличными закусками, судя по угощению, которое нам предложили на входе…

Но я уже не слушал. Крохотная ладошка жены целиком поместилась в мою ладонь. Моресна казалась мне сейчас очень нарядной и очень красивой. Облегчение, что все, похоже, прошло без сучка без задоринки, и вопросов мое реальное происхождение не вызывает, преобразовалось в симпатию. Сейчас речи даже не могло быть о каких-либо сомнениях. Только о спокойной радости, что желаемое все-таки достигнуто.

Мы перебрались в наше новое жилье в тот же день, благо скоростных дилижансов здесь тоже хватало, и билеты на него стоили всего лишь в три раза больше, чем на обычный. Я осторожно присматривался к молодой жене, понимая, что многое в моих привычках и поведении может показаться ей чрезвычайно странным. Так что надо набраться терпения и постараться относиться понимающе и к ее привычкам.

Однако первый же день совместной жизни если и вызвал у меня недоумение, то скорее того порядка, которым, хоть и в неловкости, но наслаждаешься. Проснувшись утром, я обнаружил, что Моресна встала с постели намного раньше, чем я, и уже хлопотала у плиты. Плита здесь была дровяная (имелись и другие, работающие на магическом принципе, но пока я не мог себе позволить такую роскошь), однако девушку это нисколько не смутило. Стоило мне шагнуть через порог кухни, как на столе, на белой скатерти появился целый противень выпечки с луком, сыром и ветчиной, а также целая миска вкуснейшего соуса.

Она и дальше продолжала усердствовать, пытаясь между делом выяснить, что мне больше нравиться есть и пить, бросилась подавать полотенце, стоило мне наклониться над тазом, чтоб умыться, и с непониманием пресекла попытку забрать у нее ведра и принести воды.

— Но почему ты не хочешь позволить мне помочь тебе? — решившись, спросил я. — Два ведра с водой — довольно-таки тяжело.

— Но что обо мне подумают соседи?! — вспыхнула она. — Соседки захотят со мной познакомиться, и не поймут, почему я… Почему ты вместо меня вышел за водой. Решат, что я очень больна. Или обленилась до невозможности. Что тебе не повезло.

— А, так здесь не только задача принести воды, — догадался я. — Но еще и познакомиться, и себя показать?

— Конечно. Они ведь меня не знают.

— Они и меня не знают. Я купил дом меньше двух недель назад.

— Тем более.

И она заспешила на улицу, помахивая большими ведрами. Я выглянул в окно — уже у калитки ее перехватили две соседки, и дамы защебетали о чем-то, смущенно посмеиваясь. Достаточный урок, чтоб понять, — тут надо держаться осторожнее и не мешать супруге вести себя так, как оно принято. В то же время я чувствовал неловкость, что она так меня обслуживает. Отец всегда помогал маме… Но не оскорбится ли супруга, если я еще раз предложу ей помощь?

Моресна привезла с собой всего пару сумок, одна из которых оказалась доверху набита столовым и постельным бельем. Однако уже на следующий день, к моему изумлению, у ворот остановились две богато груженные подводы, и моя молодая жена, завидев их в окно, поспешила к двери. Уверенно, значит, ничего необычного тут нет.

— Что это? — спросил я, перехватывая ее на крыльце.

— Мое приданое, — удивилась девушка. — Ах да, прости… Ты говорил, что приехал издалека. У нас же молодые супруги в течение двух дней после свадьбы могут разойтись, если их что-то не устраивает, поэтому приданое родители невесты присылают обычно на третий день. Но мне отец сразу сказал, чтоб я и не думала воротить нос, потому что мне и так слишком повезло. Опять же, хочет тебе показать, что приданое достойное — ты ведь не посылал друзей смотреть его до свадьбы… А у вас разве иначе принято?

— Что именно? Передавать приданое? — Я напряг память. Что-то такое было в русских народных традициях, что-то я давным-давно о них читал… — У нас бывает по-разному… Но почему отец такое тебе сказал?

— Эй, хозяйка, принимай добро! — зычно позвал от ворот один из возниц, и, покраснев, Моресна поспешила проскользнуть мимо меня. — Эй, хозяин! Принимай по описи!

— Это же добро моей жены, ей лучше знать, что там, — громко бросил я.

— Тогда пусть хозяюшка спустится.

— Разгружайте, — засуетилась новобрачная.

И в дом понесли сундуки, сундучки и тюки — жена бодро командовала, что куда ставить и класть, уверенно и решительно, словно за один-единственный день успела прочувствовать этот дом, как свой собственный. Я, чтоб не мешаться, ушел во двор нарубить дровишек для плиты. Когда вернулся, Моресна уже постелила на постель новое вышитое покрывало, разворачивала плотно свернутые трубкой ковры. На обеденном столе красовался набор столового серебра, включая три разноразмерных соусника самого изящного вида и большой кувшин, отделанный гравировкой. Рядом — плетеный короб с откинутой крышкой, внутри — разнообразная посуда, в основном обливная глиняная, тонкостенная и нарядная.

— Ого, как красиво!

— Тебе нравится? — она улыбнулась мне.

— Да уж… Так понимаю, все это стоит целое маленькое состояние.

— Мы с мамой многое шили, вышивали и ткали потихоньку больше десяти лет. С тех пор, как мне исполнилось восемь, и стало ясно, что я, скорее всего, доживу до свадьбы. Отец с каждой хорошей сделки что-то прикупал… Разве у вас делают иначе?

— У нас все почти так же. А почему сомневались, что ты можешь выжить? Ты болела?

— Нет! — торопливо возразила она. — Нет, конечно, я здорова. Просто дети часто умирают. Детские болезни, неосторожность, да и просто…

Я подумал было задать вопрос про своего тестя еще разок, но решил не торопить события. Все узнаю со временем, а о чем забуду переспросить — то и не стоило внимания. Осторожно присматриваясь к жене, я многое вынужден был принимать как единственно возможное в нынешней ситуации. Откуда мне знать, как оно полагается в этих краях? И когда я уходил в клуб на свой первый бой, а супруга за моей спиной торопливо закутывала голову шарфом и накидывала длинное балахонистое нечто на домашнее платье, хотя, похоже, не собиралась выходить на улицу, от вопросов предпочел воздержаться.

Первый бой прошел интересно и с огоньком. Мы с Седаром уже хорошо знали друг друга и даже обсудили, чем и как стоило бы затянуть наш бой. Меня удивило оживление публики, которая приветствовала нас так, словно мы были местными гладиаторскими знаменитостями. Возможно, тут сыграло роль упоминание о полученных мною наградах — об этом хозяин клуба и устроители поединка, само собой, не собирались молчать. Уже после боя меня просветили, что новичков, тем более владеющих какой-нибудь необычной техникой, всегда так приветствуют. «Что-нибудь новенькое» привлекало намного больше, чем неподражаемое по технике исполнения, но уже многажды виденное зрелище.