Словно мне мало было моих двух Макиавелли в масках, так я еще увлеклась проделками и этой парочки. И читала не отрываясь. Пришла Шани и села на кровати прямо-прямо, ожидая, когда к ней присоединится Сафра, — без него она никогда не устраивалась спать. Я продолжала читать, а Сафра все не шел и не шел. Наверное, за окном происходит что-то увлекательное, подумала я рассеянно.
Видимо, я уснула. И вдруг проснулась, все еще держа книгу. Кто-то отчаянно стучал во входную дверь. Я взглянула на будильник. Десять минут четвертого ночи. Лампочка на тумбочке горела. Шани и Сафра, свернувшись, спали рядом со мной.
Мысли деловито заработали… возможно, взломщики, увидев свет, притворятся, будто у них что-то случилось с машиной, чтобы их впустили в дом. Никому не открывать дверь после наступления темноты — таков мой девиз… Я соскользнула с кровати и вышла в дверь, закрыв ее за собой, чтобы кошки не последовали за мной, прокралась в свободную комнату, не зажигая света, открыла окно и крикнула:
— Да? Кто тут?
Луч фонарика повернул вверх, осветил форменную фуражку, клетчатую ленту, и чей-то голос ответил негромко:
— Полиция.
Они за кем-то гонятся! Им нужна моя помощь! Прямо как в «Коте». Чем я могу им помочь, осведомилась я хладнокровно. Они знали, к кому обратиться. Недаром я четырнадцать лет была членом приходского совета!
— У вас все в порядке? — спросил полицейский все так же тихо.
— Да, — ответила я с недоумением.
— Но у вас всюду горит свет и все занавески отдернуты, — продолжал он. — Ваши соседи заметили это, проезжая мимо, встревожились и позвонили нам. Вы уверены, что у вас в доме ничего не случилось?
Я высунулась из окна. Полицейский не преувеличивал. Из всех трех окон гостиной на лужайку струился свет. Светилось и окно рядом со мной. Но объяснялось это просто: я же заснула, не погасив лампу. Справа окно прихожей озаряло двор и рыбный прудик. С дороги на склоне коттедж, наверное, смахивал на приземлившийся инопланетный космолет. Я догадывалась, что произошло, но на всякий случай промолчала об этом.
— Если вы подождете, я спущусь и проверю! — крикнула я вниз.
Открыв дверь спальни, я схватила халат, снова закрыла дверь, преграждая дорогу кошкам, и прокралась вниз. Полицейский и его напарник, который во время нашего разговора докладывал в участок по радиотелефону, возможно взвешивая, не попросить ли подкреплений, теперь стояли против среднего окна гостиной. Я открыла его, излучая спокойствие и невозмутимость, со словами:
— Тут все в полном порядке. Я сейчас осмотрю заднюю половину коттеджа.
— А вы не хотели бы, чтобы это сделали мы? — спросил первый полицейский.
— Нет-нет, спасибо, — ответила я (пусть удивляются моей храбрости!), прошла на кухню, а затем в комнатку за ней и посветила на новую цементную дорожку… Я не сомневалась, что там ничего нет, — и там ничего не оказалось, так что я вернулась к полицейским.
— Все в порядке, — заверила я их. — Я заснула с книгой. У меня был очень тяжелый день, и, видимо, я забыла погасить свет внизу. Ну и… — Тут голос у меня дрогнул: кто знает, как они это воспримут? — Мои сиамские кошки любят смотреть в окна по ночам, и я всегда отдергиваю занавески, чтобы они им не мешали.
У них глаза на лоб полезли. Я разглядела это и в полутьме. Уж конечно, такое объяснение им пришлось выслушать впервые.
— Вот и отлично, — сказали они хором слабеющими голосами. — Спокойной ночи!
И они отступили к своей машине, конечно, чтобы позвонить в участок еще раз, гадая, поверит ли им сержант.
Окна светились и в коттедже Ризонов дальше по дороге. Я позвонила им, хотя еще не было четырех. Наверное, они не спят и тревожатся, решила я. Так и оказалось. Они были на дне рождения, объяснила Дженет. Когда они вернулись, Питер с собакой пошел узнать, не случилось ли со мной чего-нибудь, бросил в окно моей спальни камешки, но я не отозвалась, вот они и позвонили в полицию на всякий случай. Я поблагодарила их, отправилась спать и сообщила кошкам, что во всем виноваты они и Билл. Они — потому что желают смотреть в окна по ночам, а Билл — потому что заставил меня выгружать бетономешалку. Спина у меня уже никогда не станет прежней, сообщила я всему миру вообще и потолку спальни в частности. А что теперь будет думать полиция и соседи…
Я так и не смогла заснуть, мучаясь из-за этой мысли, а на следующий день, хотите — верьте, хотите — нет, снова проделала то же. Поехала в приморский городок поблизости за покупками, купила всякой всячины, чтобы поесть на набережной, включила радио — послушать последние известия… и очнулась от того, что в стекло машины постучал полицейский и спросил, не стало ли мне плохо. Они с напарником, проезжая мимо, заметили, что я сижу, уткнувшись лбом в руль, сказал он, ну и подумали, не случилось ли со мной чего-нибудь.
Просто устала, ответила я им. Накануне ночью я почти не спала. Про кошек я не упомянула, но не сомневаюсь, что в этот день я значилась в сводке двух сомерсетских полицейских участков в графе «Происшествия». С пометкой против моей фамилии «С» — странности или «НВ» — невменяемость. А вовсе не «СК» — сиамские кошки, как следовало бы, будь в этом мире хоть капля справедливости. Примерно через неделю я выглянула в окно и увидела за калиткой еще одну полицейскую машину. Что еще я могла натворить? С этой мыслью я вышла выяснить, в чем дело, и молодой полицейский ответил, что он просто знакомится с Долиной, так как его только-только перевели сюда. Но я часто спрашивала себя, действительно ли он просто осваивался или проверял, все ли я еще веду себя странно.
Мои соседи, конечно, заверили бы его, что я невменяема. И всегда была такой. Даже Лилия Ричардс, по-моему, считала меня слегка сдвинутой. Как-то утром я ехала вверх по склону, а она ехала мне навстречу. Дорога слишком узкая, чтобы спокойно разъехаться, так что она прижалась к обочине и просигналила мне фарами, чтобы я продолжала путь. Я послушалась — и тут же увидела прямо перед собой дрозда, который прыгал с места на место, что-то поклевывая.
Он явно не собирался улететь. Кроме голубей мисс Уэллингтон, птицы тут непуганые. Они знают, что никто в Долине вреда им не причинит. Фазаны, точно воробьи, прилетают из леса на крышу дровяного сарая и кружат, шелестя крыльями, точно почтовые голуби, кружа над моей головой, когда я выхожу насыпать им кукурузы. Однако медлить, пока дрозд не соблаговолит убраться с дороги, я не могла — Лилия Ричардс ждала, чтобы я освободила проезд. Ну, я и просигналила — Чарльз всегда рекомендовал мне погудеть, если путь мне загораживает упрямая птица. Птицы, объяснил он, пугаются внезапных звуков и взмывают вверх как ракеты. И дрозд взвился, возмущенно защебетав — этакая наглость с моей стороны! Чертова баба за рулем, возможно, выругался он. Однако Лилия Ричардс разглядеть дрозда с такого расстояния не могла. Она только услышала, как я отчаянно сигналю, после чего я помчалась вверх по склону, проскакивая мимо нее, подняла приветственно руку, но продолжала смотреть прямо перед собой. Поглядеть на нее я не могла — я огибала валун, торчащий из откоса, но она, видимо, этого не сообразила. Вечером она появилась у меня на крыльце и ледяным тоном осведомилась, что она сделала не так.
— Абсолютно ничего, — ответила я и объяснила про дрозда, но она явно мне не поверила.
Коротко кивнув, сухо пожелав мне «спокойной ночи», она удалилась, со стуком захлопнув за собой калитку. О чем я пожалела вдвойне, так как хотела спросить ее кое о чем.
Уже довольно давно я обратила внимание, что по субботам мимо проходит мужчина с бородой и в широкополой шляпе по моде художников из «Богемы», уставившись в открытую книгу. Зрелище весьма необычное, поскольку посторонние посещают Долину, чтобы полюбоваться ее красотой, а он словно не замечал ничего вокруг. К тому же дорога тут таит немало ловушек — рытвины, камешки, на которых легко подвернуть ногу. И если бы он действительно читал стихи или кого-нибудь из классиков, как, очевидно, хотел внушить всем, кто его видел, то давно бы уже растянулся на земле во весь рост. Вероятно, он просто притворялся эффекта ради, а сам смотрел мимо книги себе под ноги — но для чего ему могла понадобиться такая нелепая уловка? И он сворачивал на дорогу к коттеджу Лилии — чтобы навестить ее? Она же учительница. И организовала в деревне литературный кружок? И он — исполненный энтузиазма член этого кружка?
